Пора действовать, иначе он расстреляет нашу приманку.
Аккуратно покидаю убежище и быстро перемещаюсь вдоль портьеры. Останавливаюсь на дистанции полутора метров и бью ногой снизу вверх по короткому стволу автоматического оружия.
Удар выходит на славу – ойкнув одиночным выстрелом, пистолет-пулемет вылетает из рук хорватского генерала. Второй удар наношу без паузы правым кулаком – бью наугад в область головы, так как цели не вижу.
Определенно попадаю – кулак неплохо прикладывается к чему-то твердому. Анчич отлетает к двери и падает.
Слышу топот справа – на подмогу бежит Устюжанин.
Однако в следующую секунду ситуация выходит из-под нашего контроля. Лишившись одного оружия, ловкий хорват успевает выхватить другое. И теперь, распластавшись около двери, открывает в нашу сторону ураганный огонь.
«Это очень плохо», – думаю я, прыгая как можно дальше от двери. Наверное, так же оценивал происходящее и Георгий, гремевший креслами неподалеку. Ближе к экрану ползет Матич, вовремя просекший опасность. В общем, гремим мы прилично, и если бы не грандиозная озвучка мелькающих на экране сцен боевика, опытный Анчич наверняка стрелял бы, ориентируясь на грохот, – и стрелял бы успешно.
Скоро он израсходовал первый магазин, не попав даже рядом ни с одним из нас. Расползаемся с Устюжаниным в стороны и, достав свое оружие, выжидаем. Оружие у нас не самое мощное, но для «диалога» в кинозале подойдет. У меня трофейный пистолет с запасным магазином; Жора тоже направлялся не на войну, а всего лишь сопровождал Горчакова, имея при себе табельный «Грач».
Короткое затишье. И на экране, и у нас.
Выглядываю из-за спинки кресла. Хорват стоит в полный рост за последним рядом кресел, в руках снова пистолет-пулемет.
– Нашел-таки, – шепчу, падая на пол. – Сейчас начнет сверлить стены. Сволочь…
Не знаю, как стены, а спинки кресел пули прошивали бесподобно.
Снова затишье, благодаря которому хорошо слышно клацанье металла. Понятно – меняет магазин.
– Что, русский, нервничаешь? – раздается хрипловатый голос хорвата. Говорит он с приличным балканским акцентом, но весьма неплохо.
– Я?!
– Ну не я же!
– Нет, генерал. Нервный – не тот, кто барабанит пальцами по крышке стола, а тот, кого это раздражает.
Помолчав, тот вдруг признается:
– Знаешь, ты меня поначалу здорово раздражал.
– А сейчас ты рад меня видеть?
– Нет, я и сейчас на тебя сердит.
– Ну, извини, папаша, – закон жизни суров: сильный поедает вкусного.
– Знаю, знаю. Я не к тому. Просто, окажись мы на одной стороне, нас не победила бы ни одна сила.
– Предлагаешь союз?
– А почему бы и нет? Обещаю: денег будет столько, сколько ты не заработал за всю жизнь.
– Польщен доверием. Но ответ отрицательный – я давал присягу.
– Да? Жаль. Очень жаль.
До начала извержения следующей порции свинца успеваю отползти на несколько метров. И правильно делаю: коварный хорват не просто так раздавал комплименты – пользуясь паузой в киношных перестрелках, он затеял разговор с целью поточнее определить мое место.
Пули впиваются в пол, рикошетят, хлещут по креслам, ломая их деревянную основу и разбрасывая содержимое мягких подушек. Хорошо, что я переполз, иначе мне пришел бы конец…
По полу скачет второй пустой магазин. Щелкает затвор, загоняя первый патрон в патронник. Интересно, сколько у него с собой боеприпасов?
– Русский? Ты где?
Молчу. Догадайся сам.
На экране темная ночь сменяется ярким солнечным днем. Следом и в кинозале становится светлее.
Оглядываюсь, нахожу Георгия. Он смотрит на меня и жестами вопрошает: что будем делать?
Есть у меня одна идейка. Пробую объяснить тем же языком… «Просемафорив», спрашиваю: понял? Тот радостно кивает.
Ну и славно. Ждем следующей «артподготовки» и смены магазина…
Опять ураганный огонь, свист пуль, стук. И деревянное крошево, разлетающееся по всему залу.
Стрельба закончилась. Пора.
Приподнимаемся с Жорой над дырявыми спинками и одновременно из двух стволов садим поверх головы Анчича. Пригнувшись, тот пятится назад – в сторону тяжелой портьеры.
В этот момент я ужасно сожалею о приказе Горчакова взять его живым. Внутри слишком накипело, наболело, чирей созрел и теперь требует освобождения! Тем более что для меня попасть в бегущую по кривой траектории цель – что для водолаза пыль, только мельче. А уж промазать в такую мамонтоподобную фигуру я не сумею, сколько бы меня ни уговаривали.
Но нельзя – приказ. Да и Хелене потом трудновато будет смотреть в глаза. Какой-никакой, а отец…
Отлично! Полдела сделано – хорват загнан в угол под портьеру. Теперь следующий трюк: мы по очереди меняем магазины и стреляем по кронштейнам карниза. Анчич смятен и подавлен дерзкой контратакой, но скоро он придет в себя, перезарядит свою скорострельную хрень – и тогда нашему плану конец.
Считаю про себя оставшиеся патроны: «Шесть, пять, четыре, три, два… Падай же, сука! Падай!!»
Под хлопки последних пистолетных выстрелов гардина срывается со стены и, повинуясь моей мольбе, падает вместе с портьерой на хорватского генерала.
В несколько кошачьих прыжков мы оказываемся возле поверженного противника.
– Не дергайся! – окончательно сбивает шевелящийся бесформенный ворох Устюжанин и наваливается тяжелым телом сверху.
Мы закончили. Одновременно завершается и финальная сцена на экране. В зале вспыхивает яркий свет.
Вначале из-под сидений выползает длинноволосый Марко. Затем в дверях появляется молодой стюард. Серб держится молодцом – видно, уже бывал в передрягах. Чего не скажешь о нашем соотечественнике: глаза на лбу, брови на затылке, лицо с экраном одной расцветки.
– О черт! Что вы тут наделали?! – скользит испуганно-очумелый взгляд по дырявым стенам, изрешеченному экрану и разбитым креслам. – Вы же обещали…
– Заткнись! – не оборачиваясь, приказывает Георгий. – Скажешь, отбивался от сомалийских пиратов.
Нацепив на запястья Анчича наручники, мы тяжело поднимаемся с пола.
– Пошли, папаша, – цежу я сквозь зубы.
* * *
Солнечное утро. За прошедшую ночь я не сомкнул глаз: то занимался поимкой международного военного преступника, то охранял его, то отчитывался перед шефом о проделанной работе. Любит он это муторное дело: планы, отчеты, разборы…
Наш лайнер прошел около двухсот морских миль и находится на траверзе Севастополя. Скоро должен подойти скоростной катер за Марко с Хеленой и доставить их на территорию Севастопольской военной базы. Оттуда им предстоит дальняя дорожка в Белград.
Стою на крыле мостика, дышу свежим морским воздухом, пока что наполненным прохладой. Последние часы пребываю в состоянии мрачном, злобном и угнетенном. И причин тому целых три.
Во-первых, судовой врач сделал Егору Ивановичу сложную операцию. Состояние старшего механика стабильно тяжелое, в сознание не приходит.
Во-вторых, мы с Устюжаниным неплохо расслабились водкой, а потом этот занятый человек оставил меня в одиночестве и завалился спать в каюте. Ему, видишь ли, прямо из Новороссийска предстоит лететь к месту проведения операции «Эхолот».
И, наконец, в-третьих, «посылка» стоит в трех шагах и о чем-то щебечет с Марко. Лицо радостное; меня не замечает, будто мы и не знали друг друга…
– Кофе не желаете? – слышу лилейный голосок.
Оборачиваюсь. Одетый с иголочки молодой человек с подносом в руках. Все стюарды сегодня вежливы, улыбчивы, предупредительны – некому и морду набить.
– Благодарю, – сдержанно бурчу в ответ.
– А я, пожалуй, не откажусь, – появляется на крыле сияющий Сергей Сергеевич – свеженький, выспавшийся, с чисто выбритым лицом.
Подхватив чашку с горячим напитком, он подмигивает мне и отзывает в сторону длинноволосого серба. И мы с Хеленой остаемся наедине…
Пару минут молчим, созерцая мелкую морскую рябь с ровной линией горизонта, и невольно слушаем обрывки фраз Горчакова. Аккуратно проговаривая слова, тот объясняет сербу что-то очень важное:
– Вот его кредитная карта… Мы проверили банковский счет… Вы легко получите обратно перечисленные деньги… Не в наших с вами интересах выносить эту историю на суд общественности…
Хелена нежно касается моей руки.
– У тебя есть девушка там, в России?
Врать не хочется, но я киваю:
– Есть.
– Хорошая?
– Да.
– И, наверное, очень темпераментная? Ведь в вашей северной стране без темперамента нельзя.
Раз уж начал врать, то делать это нужно виртуозно.
– Ее темперамент – легенда, которую никто не видел. На ее темпераменте можно летом охлаждать пиво. Хотя, знаешь… холодные женщины хорошо идут под коньячок. Так что все у меня в полном порядке…
Внезапно, даже не оглянувшись на своего Марко, Хелена обнимает меня, целует в губы и шепчет:
– Врешь ты все. Но я все равно никогда тебя не забуду. Никогда, слышишь? На небе Бог, на земле – Россия. И ты…
* * *
«Sea Dream» сбавляет ход до малого. По левому борту опущен парадный трап, под которым пришвартован скоростной катер, прибывший из Севастополя.
Пока матросы аккуратно транспортируют вниз носилки с тяжело раненным Егором Ивановичем, мы стоим в палубной нише – прощаемся с Хеленой и Марко. Мы – это капитан Горский, Горчаков, Устюжанин и я. Пожимая им руки, искренне желаем поскорее и без приключений добраться до Белграда. Лицо Матича светится счастьем, девушка молчалива и подавленна.
Покончив с ритуалом расставания, они спускаются по шатким ступеням…
Храню спокойствие, но в груди что-то екает, когда Хелена, ступив на бак катера и оглянувшись, поднимает на меня печальные, полные слез глаза.
«Да… сердцу не прикажешь, – с грустью смотрю на косые волны, встающие за кормой катера, и тонкую фигурку Хелены. – Не прикажешь. Но можно надавить на сонную артерию. И попытаться забыть…»
Эпилог
Москва. Две недели спустя
Первый день осени выдался пасмурным – с утра моросил мелкий московский дождь.
Мы прогуливаемся по небольшому парку. Обычно для «разбора полетов» или перед отправкой на очередное задание Горчаков приглашает в кабинет. Там карты, секретные документы, видеозаписи и все такое… Сегодня он сделал исключение – решил подышать свежим воздухом, принесенным с северо-запада холодным фронтом циклона.
– Как рука? – интересуется он, застегивая пуговицы пиджака.
– Нормально. Уже забыл.
– Отдохнул, отоспался?
– Да, я в норме.
– И готов работать?
– Готов.
Постепенно разговор переносится на несколько недель назад, и генерал-лейтенант грубыми мазками рисует мрачную картину замыслов покойного Борщевского. Я слушаю эти откровения и ужасаюсь тому, в какую жуткую авантюру меня втянул выскочка и аферист в погонах генерал-майора. С грустью вспоминаю Егора Ивановича, так и не пришедшего в себя и покинувшего этот мир по дороге в Севастопольскую больницу. А еще становится чертовски обидно за то, что такие важные понятия, как честь, бескорыстие, Родина, уходят все дальше и дальше в прошлое.
Дабы отвлечься от мрачных мыслей, интересуюсь:
– Анчича уже отдали?
– Да. Три дня назад проводили в наручниках и в сопровождении четырех комиссаров Интерпола.
– А Борщевский?
– Что Борщевский? – удивленно смотрит он поверх тонкой оправы очков. – Интересуешься, где он похоронен?
– Мне все равно, где его могила. У вас не возникло проблем из-за смерти генерала? Он же наш, «конторский».
– Брось. Он никогда не был нашим, и план избавления от него придумывался мной совместно с руководителем Департамента.
– Совместно с руководством Департамента?! А как же стрельба по вашей машине, катастрофа, переломы, больница?
– Импровизация, Женя. Чем больнее приходится артисту при исполнении роли, тем громче рукоплещет доверчивый зритель. Да, мы немного запоздали, но нам нужна была сильная зацепка. Очень сильная! Ради этой зацепки мы во многом подыгрывали оппоненту – и, к счастью, ее получили. Борщевский – БИЗНЕСМЕН. А в жизни настоящего бизнесмена все должно быть надежным, прекрасным, точным: и «Мерседес» S-класса, и вилла на Канарах, и «Ролекс» на запястье. И, конечно, контрольный выстрел в голову – куда ж в бизнесе без него?..
По большому счету он прав.
– Однако радоваться не спеши, – продолжает шеф. – Побеждают сильнейшие, а выживают простейшие. Таких, как Борщевский, нынче – пруд пруди. Во власти, в спецслужбах, в армии, в органах правопорядка…
Старая истина с запахом нафталина. Давай, старик, о главном.
И он, будто услышав просьбу, переходит к конкретике:
– Послушай, Евгений Арнольдович. Твои ребята из «Фрегата» хорошо справились с операцией «Эхолот», вернулись в полном составе, отдохнули…
Знакомая песня. Стало быть, сейчас объявит о новой архиважной задаче.
– Так вот, пока мы с тобой отдыхали на круизном судне, наше руководство придумало следующее испытание…
Кто-то из нас точно приехал на «Sea Dream» отдохнуть и прохладиться. Кто-то, но точно не я.
– Итак, имеется парочка серьезных заданий. Выполнить предстоит оба, поэтому разделишь отряд на две группы. Одной будешь командовать сам, другую поручишь Устюжанину.
Пожимаю плечами. Дескать, нет проблем.
– Одно задание полегче, – продолжает Горчаков, – в теплом Адриатическом море, недалеко от берегов Черногории. Другое посложнее – в северных водах Тихого океана.
– С удовольствием проветрюсь до океана.
– Почему так категорично? – останавливается старик посреди аллеи.
– Надоела слишком теплая вода.
– А серьезно?
– Не знаю.
– Тогда не торопись с ответом – я еще не все сказал.
Сергей Сергеевич лезет за следующей сигаретой. Внезапно передумав, сует пачку в карман и со вздохом говорит:
– Думаешь, я не видел, как ты глядел вслед уплывающей в Севастополь Хелене? Думаешь, не замечал, как она прощалась с тобой?..
К чему это он клонит?
– По моим данным, Хелена Анчич сейчас отдыхает в Черногории. При желании и соблюдая осторожность, ты мог бы с ней встретиться. Если бы выбрал первый вариант.
Он вопросительно глядит на меня. А я…
Я безмерно благодарен старику за сентиментальный порыв, за неожиданную доброту и отеческую заботу. Подобное проявление чувств – большая для него редкость. Гораздо чаще он бывает строгим и жестким начальником, не знающим жалости и пощады.
Немного подумав, повторяю:
– И все же Тихий океан.
– И зачем я спрашивал?.. – в сердцах машет он рукой. – Все равно знал твой ответ.
– Когда летим?
– Трое суток на подготовку и сборы. Вылет четвертого сентября на рассвете.
Мы бредем дальше по мокрому асфальту аллеи…
Обдумывая очередную многоходовую комбинацию, разработанную в недрах нашей «конторы», Сергей Сергеевич щурит подслеповатые глаза и частенько порывается закурить. Однако заветы строгих врачей побеждают, и пачка снова кочует в карман пиджака.
Храню безмолвие и я. Молча о прекрасной «посылке» вспоминается лучше. А вспоминаю я ее частенько…