— Ммм, где ты этому научился? – промурлыкал Тим.
— За границей. У меня было достаточно свободного времени, и я от нечего делать сходил на пару уроков массажа.
Он дернулся, когда я надавил на правую лопатку.
— Здесь больнее всего?
— Да… – ответил после некоторого молчания.
Уделив должное внимание этому месту, я накрыл нас одеялом и прижал клубок к себе.
— Тим, вставай, — поцеловал его в основание шеи и спустился поцелуями по позвоночнику.
В мои планы входило уехать до того, как станет известно о моей второй ночной вылазке.
— Ммм… Я умираю, — парень застонал и спрятал голову под подушкой.
— Что? Печенькой вчера отравился? Больше не будешь столько пить, поднимайся, я тебе таблеточку дам.
— А душ?
— Дома, всё дома, пошли. Игорь – ранняя пташка, сейчас скажем «пока» и в путь.
— Я не переживу дороги, — Тим попытался сесть в кровати, но повалился обратно на подушки с протяжным стоном. Я сочувствующе поцеловал его в плечо и хлопнул по попе, поторапливая.
Через двадцать минут мы всё же оделись и добрались до кухни. Тим отчаянно обнимался с холодильником, прижимаясь лбом к прохладной дверце. А потом полез в него за минералкой. Открыл дверь. Закрыл. Повторил. И ещё раз, но медленней.
— Ты это чего?
— Смотрю, куда свет из холодильника убегает, когда дверь закрываешь.
-?! — я растерялся.
— Дверь плохо закрывается, говорю. Провисла что ли…
Я закатил глаза.
— Чего вы так рано подорвались? – Игорь был недоволен.
Мы стояли у ворот и прощались.
— Прости, друг, как-нибудь компенсирую, но сейчас так надо.
— Эх, так и знал, что надо было от неё отбрехаться…
И упомянутый субъект так некстати появился на крыльце, а потом сбежал к нам, гневно сверкая глазами.
— Ты! — Маринка накинулась на Тима. – Он запер меня в кладовке! Я всю ночь проспала на полу, спины не чувствую! – голосила она на всю улицу.
— Успокойся, Марин, — я заслонил собой ничего не понимающего парня. – Это я дверь захлопнул, когда ты за вином полезла.
Тишина. Абсолютная.
Игорь заржал первым.
— Плохих девочек иногда ставят в угол, Марин, если они плохо себя ведут. Например, грубо толкают некоторых мальчиков.
Я запихнул Тима в машину и занял водительское сиденье. Помахал ухмыляющемуся Игорю и Маше. Может, конечно, и не стоило так, но ведь не мстить же по-настоящему женщине, а вот маленький урок ей преподать не повредит. У меня тоже есть предел терпению, и я очень не люблю, когда моих близких трогают. А Тим теперь один из них, очень и очень близкий человек. К тому же, мне откровенно нравилось видеть его довольную улыбку и радостный блеск в глазах.
— Слушай, — я сидел за компьютером, когда подошёл Тим.
— Что такое, маленький? – настроение было самым лучшим.
— Может, ты мне номер Игоря дашь? Я хочу извиниться, на день рождения всё-таки не очень хорошо вышло… – он уселся мне на колени.
— Не беспокойся, смотри сюда, — я открыл письмо. – Он нас благодарит за чудесный вечер, весёлое утро и избавление от общества Марины. Мне понравилась вот эта строка, где он тебя «настоящим перцем» называет.
Я укусил его за мочку уха и полез целоваться.
— Хороший у тебя друг, — он охотно ответил и расстегнул мне ремень на джинсах, забираясь ладошкой под резинку трусов.
— Отличный. А теперь иди сюда, перчинка ты моя, остренькая.
Я уложил Тима на столе и быстренько стащил с него штаны вместе с бельём.
— Резинки.
— Спокойно, я их везде распихал, когда ты только появился, — достаю презервативы и смазку с полки над столом.
Предусмотрительность – великая вещь.
Развожу ноги, спускаясь поцелуями от груди к животу. Языком прохожусь по татуировке в виде бабочки.
— А она что-нибудь значит?
— Да… – тихо отвечает он. – Память о сестре.
Обхватывает меня ногами и требовательно целует, пресекая любые дальнейшие расспросы.
========== Глава 6. Я, конечно, не Алиса, но мой мир тоже слегка того… ==========
Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги.
(Шопенгауэр Артур)
— Ч-чёрт, — раздалось за спиной, и я оторвался от компьютера посмотреть, чем там недовольно мое чудо. Тим сидел, забравшись с ногами в кресло, и самозабвенно вырывал собственные ресницы. Именно так это выглядело со стороны.
— Дай посмотреть, — я отнял его руку от лица. — Открой глаз.
— Не могу, мне больно.
— Потому что натёр, — я рассматривал покрасневший и сильно слезящийся глаз. — Нет в нём ничего, тебе кажется.
— Есть, — снова полез.
— Сетчатка там есть, — я перехватил его кисть. — Но ненадолго, скоро выскребешь.
— Не мешай, раз толку от тебя никакого, — он вывернулся из захвата.
— Эх, ты, — я оттянул нижнее веко и, едва касаясь, осторожно провёл языком. Не удержался и поймал губами пушистые реснички, поцеловал несколько раз многострадальное око и отстранился.
— Офигеть, — выдал Тим секунду спустя. — Где ты такому научился?
— В книжке у Набокова прочёл.
— И ведь помогло, — довольно проморгался Тим и улыбнулся. — А второй глаз осмотришь? У меня в нём начинается лёгкое покалывание, — потянул меня на себя, обхватив за шею.
Тим не перестаёт постоянно пропадать. Как-то он вернулся с разбитой губой, закрылся в ванной и не выходил, не дал даже обработать рану. Успокаивало только то, что сам прикатился ко мне под бок и уснул, уткнувшись в мой живот.
— Блин, прекрати уже хихикать и сиди спокойно, — меня стукнули по рукам.
Я честно пытался! Просто это чудо заявило, что хочет сделать мне приятное, а я не дурак от такого отказываться. Поэтому я получил возможность насладиться массажем лица… Тим смазал кожу толстым слоем крема и с несильным нажимом водил пальчиками по какой-то ему известной схеме. Я может и был бы спокоен, не сиди он на моих коленях! Меня заводило абсолютно все: прикосновения, то, как он наклоняется и прижимается к торсу, его недовольное бормотание, цветочный аромат и невозможность видеть из-за ломтиков огурца на глазах. Пожалуй, темнота возбуждала больше всего. Зато я нашёл занятие рукам и, забравшись под футболку, поглаживал его по гибкой спинке, щекотал и пощипывал бока, как бы невзначай задевал чувствительные соски… За что получал шлепки по конечностям и выслушивал порцию нелестных эпитетов в свой адрес. Думаю, он и сам был не против, только закончить массаж стало уже делом чести.
Я потянулся туда, где по моим предположениям находились желанные губы.
— Потом, — мне надавили на лоб, отталкивая. — И не морщись! — ему шёл приказной тон.
— Ну, хоть один поцелуйчик, — канючил я. — Мне надо!
— Что? Вопрос жизни и смерти? — в голосе послышалась улыбка.
— Здоровья так точно, — я поерзал под ним.
— Уговорил, — он весело хохотнул, а я шутливо сложил губы трубочкой и причмокнул. В них уткнулось что-то влажное и холодное странной формы…
— Тьфу! Что за хрень?
— Не хрень, а клубника. Кусай.
Мм, кисло-сладкий сок наполнил рот, а последовавший за ягодой язык планомерно сводил с ума. Я ухватил Тима за талию, а второй рукой держал за затылок, не позволяя отстраниться. За что получил болезненный тычок под ребра.
— Жмот, — выдал я безапелляционно.
— Потерпи чуть-чуть, — короткий поцелуй, — немного, — ещё один, — осталось, — опалил дыханием губы и продолжил массаж.
Мне вот точно чуть-чуть оставалось… Я сконцентрировался на пальцах. Они проходились по щекам, кружили вокруг глаз, разбегались в стороны от переносицы к вискам, надавливали на подбородок. Иногда он стучал по лицу подушечками пальцев и пощипывал кожу.
Когда исчезли злосчастные дольки огурца, я словно увидел мир впервые, а в нём это невозможно красивое лицо с хитрой улыбкой, смешинками в глазах и соблазнительно алеющими скулами.
— Ну как тебе? — скромно.
— Божественно, — я придвинулся вплотную и, не закрывая глаз, провёл языком по его нижней губе. — Ты просто маленький волшебник.
Вот так нежно сходить с ума от желания, касаться манящего тела, но медлить в отместку. Видеть, как расширяются зрачки, и чувствовать кожей нарастающее возбуждение, целоваться нежно и тягуче. Такое возможно только с Тимом…
Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Я не против этой истины, она вполне логична и закономерна. Но как же хотелось, чтобы хорошее закончилось где-нибудь лет через семьдесят, когда мы стали бы дряхлыми стариками…
Я задержался на работе допоздна. В окнах квартиры не горел свет, я приобрёл привычку заглядывать в них, когда его отлучки стали чаще и продолжительнее.
В доме было темно и пахло едой… Я скинул одежду и пошёл на запах.
Моё чудо уставило гостиную свечами и накрыло ужин на журнальном столике.
— О, ты как раз вовремя, — Тим порывисто обнял меня и усадил на подушки, разбросанные по полу.
— А почему темно? Пробки выбило? Сказал бы, я могу исправить.
— Сидеть! Сегодня Час Земли, а ты не знаешь, бездарь, — щелкнул меня по носу. — Правда, он уже закончился, но не суть важно, у нас будет свой, — поднял крышку и продемонстрировал мне ужин. – Вуаля. Самая романтичная еда на всей планете, — он просто-таки светился, как новогодняя гирлянда.
— Это же макароны в томатном соусе с фрикадельками.
— Угу, я всё сам приготовил, даже соус.
Назовите меня кем хотите, но ужин при свечах – романтика. Но еда…
— Почему это самое романтичное блюдо?
— А ты вспомни мультфильм «Леди и Бродяга», — он поймал губами конец макаронины и, подмигнув, наклонился ко мне.
Это было забавно. Смотреть глаза в глаза, сокращая расстояние, а потом наслаждаться поцелуем со вкусом помидор и острого перца. Слизывать соус с мягких губ…
Конечно, поцелуем дело не ограничилось, и мы переместились в спальню. Никогда не думал, что запах еды, может действовать так возбуждающе. Казалось, той ночью я навсегда полюбил аромат и вкус помидор…
Я выцеловывал шею и грудь Тима, игнорируя просьбы ускориться. Мне нравилось упиваться его телом, проводить языком по бархатистой коже, ласкать ладонями, мять, я не мог никак насытиться им, оторваться хоть на мгновение. Подцепив из тарелки кубик льда, обвёл им сосок и сразу накрыл его ртом, согревая, чуть прикусывая и посасывая, лаская языком, чувствуя, как вздрагивают его мышцы, когда лёд прикасается к животу. В ямке пупка скопилась влага, и я, не медля, выпил её, опускаясь поцелуями ниже. Сильнее раздвинул ноги, заканчивая подготовку, прижался губами к внутренней стороне бедра, погладил его живот. Он вцепился мне в плечо, больно царапнув, когда я без предупреждения втолкнул кубик льда в его тело. Мой мальчик зашипел от такого коварства и, стянув волосы на моём затылке, укусил мою нижнюю губу. А потом облизал её, извиняясь, и нежно поцеловал. Я вошел резко, выпив стон и не дав разорвать поцелуя, не двигался, пока он сам не подался на встречу. Начал с размеренных толчков, наблюдая за его лицом. Мне нравится, как он щурится, чуть постанывает, выгибаясь и запрокидывая голову, шипит, вздрагивая, прижимается сильнее, обхватывает ногами, перекрещивая их на талии, и просит ускориться. Такой нежный, страстный, податливый, нестерпимо яркий и неповторимый, обжигающе горячий и весь мой.
Я ласкал его член, иногда поглаживая головку большим пальцем, прикусывал кожу на шее, проводил языком по ключицам. Он кончил с протяжным криком, отдающимся в голове эхом, и выгнулся, плотно обхватив меня сжавшимися мышцами, и я, двинувшись еще несколько раз, присоединился, повалившись на него от усталости.
Мне показалось, будто я ненадолго отключился в тот момент от головокружительно острого удовольствия.
Улёгшись на спину, я подтянул его ближе, не желая отпускать ни на минуту. Благодарно поцеловал его в макушку и погладил по спине. Говорить не хотелось, в словах не было необходимости. Тим тоже молчал, видимо, наслаждаясь мгновением, тишиной, спокойствием, блаженной усталостью во всем теле. Потёрся о грудь щекой и затих, иногда проводил ладошкой по животу, я гладил его по спине и коротко целовал в висок или еще куда, пока не провалился в сон.
Утром он исчез. На этот раз навсегда, прихватив свои вещи и сложив стопкой все те, что я купил ему или одолжил из своих. Было горько, жутко и невыносимо больно осознавать, что эта ночь была прощанием. Его прощанием со мной…
========== Глава 7. Радует, что выжил, огорчает, что из ума. ==========
Where — это и вопрос и ответ. Переводится как «Где», а читается как «В хере»
(автор неизвестен)
— Я тут форум один читал, — улыбнулся он. — Так вот… Ты знал, что во время минета устанавливается тесная духовная связь?
— Конечно! Когда тебя достают до гланд, то там и до души недалеко! — сдерживая смех, киваю головой.
— Пошли, — Тим игриво улыбается.
— Куда?
— В постель. Будем связи устанавливать, — тянет меня за руку.
Я распахнул полные слёз глаза. Наяву – думаю о нём, во сне – грежу им. Я проклят, навечно обречён на одинокое существование…
Говорят, что тишина убивает. Но это не совсем так, она опустошает, иссушает изнутри, не забирая жизнь, а лишая её смысла. Делает пустой, ничего не оставляя взамен. Я включал стереосистему на максимуме, распахивал окна, наполняя комнату звуками улицы, мерил шагами квартиру или без движения лежал на кровати, созерцая потолок, наивно полагая, что это поможет прийти в себя. Ничего не хотелось, даже чувство голода притупилось.
Я спихнул всю работу на персонал, за последний месяц они привыкли к моему частому отсутствию и прекрасно со всем справлялись, всё-таки не зря я тщательно подбирал людей. Документы, требующие моей личной подписи, доставлял на дом курьер.
О чём я только думал? Мог ведь нанять людей проследить за ним, выяснить, где он бывает и кем является на самом деле. Но я не сделал этого. Мне нравилась эта игра, нравилась неизвестность с того самого момента, как он предложил придумать ему имя… Тогда всё и началось… Или раньше? Когда не вышвырнул из машины незнакомого парня, повёз его домой и разрешил остаться. А может я настолько им увлёкся, что кроме человека в моих объятиях всё остальное ничего не значило. Имена нужны для указки, чтобы понимать, о чём идёт речь, но с ним не нужно было слов…
А теперь словно покинувший тело разум стал возвращаться. Где он ночевал, отсутствуя по несколько дней? Был ещё кто-то кроме меня? Хотя, нет, вряд ли… Я никогда не замечал на его теле отметин, кроме моих собственных… Куда он ушел, в конце концов? И почему? Устал от меня? Но зачем тогда прощался так страстно и почему смотрел так ласково? Благодарил. Да, наверное, благодарил за проведённое вместе время… Но факт остаётся фактом, и сколько не думай о причинах, итог уже известен. Его больше нет и не будет.
Дни текли один за другим, я не считал их, лишь отмечал наступление очередного рассвета за окном или приход сумерек. У меня вошло в привычку пить кофе, поставив Момидзи на стол. Я посмотрел перевод этого слова в Интернете. Банально, но оно означает клён. Он назвал клён клёном. Вот глупый.
Однажды, достав из стойки нож, я занёс его над несчастным деревом, прикидывая перерезать ли ствол у основания или начать с веточек. Отрезать одну за другой и любоваться их падением на стол, пока не останется пенька. А потом разбить горшок к чёртовой матери. Я ласково провёл лезвием по всему стволу дерева… и швырнул нож в раковину. Уткнулся лбом в сложенные на столе руки, пододвинув Момидзи поближе к себе…