В какой-то из дней в мою дверь позвонил Игорь.
— Господи, всё хуже, чем я думал, — вместо приветствия выдал он, отталкивая меня от входа и заходя в квартиру.
— Привет, — мне хотелось остаться одному.
Странно да? Мучиться от одиночества и желать никого не видеть одновременно.
— Мне позвонил твой менеджер, сказал, что курьер нервно вздрагивает, когда приходится к тебе в очередной раз ехать. Просил проведать, — Игорь скользнул по мне встревоженным взглядом. Я скрестил на груди руки.
— Это вообще только моё дело. Тебя это не касается.
— Это я сам решу. Ты хоть себя видел?
— Отвали.
Друг хмыкнул, и, завернув мне руки за спину, поставил перед зеркалом, заставляя в него смотреть.
— Совсем сбрендил?! А ну пусти! – брыкался я.
— Посмотри, на кого ты похож! – он крикнул с такой злобой в голосе, что я перестал вырываться от неожиданности. – Щетина, засаленные волосы, круги под глазами, бледный, одежда мятая и несвежая, — действительно, всё было именно так. Я виновато опустил голову. – И прости, но ты воняешь, — стало стыдно. — Ты когда в душе был? А ну быстро в ванную, — пихнул он меня к нужной двери. – А после мы поговорим. Буду ждать на кухне.
Нехотя я подчинился. Всё-таки он прав, запускать себя последнее дело.
Стало чуть легче, горячая вода всегда действовала успокаивающе. Побрившись и одевшись во всё чистое, я поплёлся к Игорю.
Он пододвинул ко мне чашку с чаем, посмотрел немигающим взглядом, неприкрыто изучая, высматривая что-то. Стало жутко, и я уставился в чашку, обхватив ту руками. Захотелось сбежать и плевать, что он обо мне подумает. Но ведь не даст, поймает и бока намнёт. Слабаком я не был, но с Игорем, бывшим профессиональным боксёром, никогда справиться не мог и в лучшей своей форме. А теперь…
— Давно он пропал? – спросил друг.
Я дёрнулся и посмотрел на календарь.
— Сегодня одиннадцатый день.
— Я как увидел, как ты на него смотрел на моём дне рождения, так сразу подумал, что сорвёшься, если что. После похорон Лины ты себя так же вёл: замкнулся, никого не подпускал к себе, лишь механически выполнял необходимые действия, сидел целыми днями дома. Мы боялись, впадёшь в кататонический ступор… Хочешь, я у тебя несколько дней поживу? Ты ведь, наверняка, даже не жрёшь ничего, — в голосе послышалась жалость.
Я скрипнул зубами. Только этого мне не хватало, чтобы со мной нянчились, как с маленьким. Это отрезвляло лучше всякой пощёчины. Я злобно посмотрел на Игоря, он ухмыльнулся в ответ. Сволочь. Именно такой реакции от меня и ждал.
— Не надо, я справлюсь, — буркнул ему.
Игорь прав. Люди постоянно появляются в нашей жизни и кто-то, исчезая, забирает с собой частичку другого человека, но кое-что оставляет и после себя. Например, воспоминания. В конце концов, я уже больше не ребёнок, справлюсь, переживу. Не могу же я заставлять беспокоиться и других. Нужно взять себя в руки. Просто продолжить жить дальше. Уважать его решение, раз он ушёл, значит, были причины. Насильно ведь мил не будешь… В общем, я справлюсь с этим. Попытаюсь…
Игорь потрепал меня по влажным волосам.
— Лёшка, у тебя есть полное право страдать и убиваться, только не надо доводить всё до крайности… Прозвучит жестоко, но не все живут долго и счастливо и умирают в один день в глубокой старости под большим тёплым одеялом. Я не знаю, чтобы делал, окажись на твоём месте, если Машка… – он сглотнул. — Но так изводиться – точно не выход. Это тупик, загонишь в него себя, и останется только сдохнуть. Посиди, подумай, а лучше выйди на улицу. На дворе апрель, светит солнце, и снег уже растаял. Иди, пройдись.
Игорь ушёл, оставив меня одного, но легче всё же немного стало. Я, обессилев, завалился спать. О чём только можно, давно подумал, хотелось только покоя, чтобы ничего не грызло изнутри.
========== Глава 8. Люди шлют письма счастья, а счастье шлет людей. ==========
В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит.
(Сенека Л.А.)
Я просто заставил себя подняться с постели, умыться и выйти на улицу. Ничего другого по большому счёту и не оставалось. Всё как сказал Игорь: ни я первый, ни я последний, кого бросили. Возможно, меня расстроил именно такой способ ухода: секс на прощание и исчезновение на утро. Но кто сказал, что есть безболезненный способ разорвать отношения? Тим поступил, как счел нужным. Устрой он скандал и громко хлопни дверью, легче мне от этого не было бы.
Прогулка действительно приносила облегчение, ветер освежал, успокаивая навязчивые мысли и выветривая лишние, а тянущая боль в ногах от долгой ходьбы была даже приятной. Она словно удерживала в реальности, не давая уйти слишком далеко в раздумья.
Когда впереди показался газетный киоск, я решил, что неплохо бы узнать о событиях в мире. Может, стоит сходить в кино на новый фильм или посмотреть спектакль. Наверняка в Москве проходит очередная выставка, а мне как раз нужны впечатления. Набрав газет и журналов, я устроился на ближайшей скамейке и, гордый собой, начал их пролистывать.
Это была самая обычная бульварная газетёнка с ничего незначащим названием, но с отозвавшейся болью в сердце фотографией на первой полосе. Я похолодел, буквально почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и, сжав в руках страницы, заскулил сначала тихо и протяжно, а потом сгибаясь в немом крике.
Почти ничего не видя от бегущих по лицу слёз, прочёл статью до конца. В ней рассказывалось о пожаре на заброшенном московском складе и повлекшем смерть семерых человек, и я бы не обратил на него никакого внимания, если бы не сообщение и это фото. Личности умерших устанавливались, и население просили помочь в следствии, призывая позвонить по указанному номеру тех, кто располагает какой-либо информацией по данному делу. На складе обнаружили следы хранения наркотиков и, судя по всему, все погибшие были членами банды, а их смерть явилась результатами какой-то разборки. На теле одного из трупов имелась татуировка. Да… маленькая чёрно-белая бабочка. Татуировка Тима.
Внутри всё болезненно сжалось, будто заледенело, пришлось с силой втянуть в легкие расплавленный воздух. Меня трясло как в лихорадке, мысли мельтешили, раскалывая голову на части. Самое главное, что я отчетливо понимал, насколько мне всё равно кем был Тим, чем занимался и где пропадал, принял бы его любым, лишь бы живым… Я всхлипнул, уткнувшись носом в колени. Призрачная надежда, что он пусть и ушёл, но будет счастлив где-то там – испарилась. Спазмом сдавило горло, мешая дышать. Я терялся в собственных мыслях, и лишь спустя долгое время поднялся, немного успокоившись, и отправился, куда ноги понесли. Почти ничего не видя перед собой, я и добрёл до Новоарбатского моста по Краснопресненской набережной. И вот стою теперь на нём…
А ведь я даже не смогу забрать его тело. Да, звонок в милицию с сообщением, что это мой друг, имени не знаю, но ему было двадцать лет, любил кофе, рок и сладости, вряд ли будет хорошей идеей.
Но надо выяснить, где его похоронят…
Я засмеялся, уткнувшись в ограждение лбом, вспомнив, что пожар произошел четыре дня назад и Тима, наверное, зарыли. Или нет? Экспертизы и всё такое… Надо узнать, что там с ним.
Жизнь сука. Она умеет только отбирать, и скорее удавится, чем сделает подарок. А хрен со всем, поплаваю в речке в апреле, круто же будет.
Я улыбаюсь, смотря на мутную воду.
— Привет, — вздрагиваю.
Закрываю глаза и делаю медленный вдох, потом выдох. Вот так. С ума ведь сходят постепенно, это подсознание подсовывает желаемое.
Затравлено всхлипываю, ощутив горячую ладошку на спине.
— Прости… Мне не следовало показываться, ты, наверное, злишься. Я шёл за тобой, хотел просто посмотреть издалека, но не удержался и вот… Прости, — ладошка исчезла, — я больше никогда не потревожу тебя.
Я оборачиваюсь и хватаю Тима за запястье, обнимаю, вжимая в собственное тело.
— Живой… Живой, — шепчу как помешавшийся. Да я и есть такой. Трогаю, ощупываю, наверняка причиняя боль грубыми нажатиями. Он поднимает ничего непонимающие лицо, а я смотрю на него, не веря. Но это правда он, мой мальчик. Любимый. Да, именно любимый.
— Что с тобой, Лёш? Ты словно призрака увидел. Такой бледный и глаза лихорадочно блестят. У тебя часом нет температуры? – он выпутывается из объятий и прислоняет ладонь к моему лбу. – Вроде нет.
Беру его руку в свою, начинаю целовать пальцы, а потом прислоняюсь к губам, трусь своей щекой о его, целую в нос.
— Живой.
— Да что ты всё заладил?
Я протягиваю ему смятую газету, он настороженно смотрит на меня и разворачивает страницу.
Краски вмиг исчезают с его лица.
— Я думал, что это ты. Татуировка…
Он смотрит жалостливо, с раскаянием в глазах, утыкается мне в грудь лицом, шепчет своё: «Прости». И резко отстраняется, пряча взгляд под чёлкой, горбится, становясь ниже ростом.
— Я знал этих людей. Они были виноваты в смерти сестры, и я сделал то, что счёл нужным. Один парень повторял всё за мной, он наколол такую же татуировку… Но он предал меня… Поэтому оказался на том же складе. Я ушёл от тебя всё-таки после сделанного…
— Думал, я не приму тебя?
— Да, — он выпрямляется, смотрит прямо в глаза. – Я убил их, убил семерых человек и не случайно. Я придумал план, потратил кучу времени на его реализацию, подготовку, действовал холодно и просчитывал каждый шаг. Я убийца, Лёш.
Я смотрю на него, понимая всё, что он говорит, что кроется за каждой фразой. Воображение подсовывает одну картинку за другой. Словно смотрю фильм с Тимом в главной роли, вижу, как он собирает данные, заманивает предателей на склад… Действует с холодным расчетом и каменным выражением лица. А в глазах рождается затягивающая воронка сплошной боли, и груз человеческих жизней ложится на плечи, навсегда пригибая к земле. А мне плевать. Это всё равно мой мальчик, о котором я так мало знаю. Странный, чокнутый, а теперь ещё и убийца. Да. Абсолютно всё равно. Наверное, я повредился умом. Чтобы там не должно ёкать внутри, оно молчит и лишь факт, что он есть, имеет значение. Протягиваю ему руку, ничего не говоря. Я готов принять его, пусть сам решает, готов ли он довериться и быть принятым, жить дальше с таким грузом. Но раз окликнул меня, значит не всё потеряно. Ведь так?
Смотря в глаза, ищет ответы. Хочет верить, но боится обжечься, как свои собственные чувствую метания. Но это должно быть его решением и ничьим больше, и я усилием воли не двигаюсь, уговаривая взглядом.
Он переплетает наши пальцы и возвращается на своё место – в мои объятия. Я утыкаюсь носом в его макушку, вдыхаю аромат родного человечка.
— Почему ты вернулся? — спрашиваю.
— Мне нравится быть твоим.
Тепло разливается по телу, я поднимаю его лицо за подбородок и целую, провожу языком по губам, приоткрывая, вкладываю всю нежность, на которую способен в этот поцелуй. Он отвечает страстно, тихо постанывая, и я тону в ярких ощущениях, забывая о целом мире вокруг. Ведь только мы имеем значение, а прошлое не должно вставать на пути будущего и возможного счастья. Даже если ничего не выйдет и жизнь вновь подложит свинью – неважно, главное попытаться, чтобы ни сожалеть потом о несделанном.
— Знаешь, я в тебя, наверное, влюбился, — шепчет на ухо, пряча лицо у меня на плече.
— А я вот не наверно, а точно, — заключаю в кольцо рук, желая быть как можно ближе.
Молчим.
— Теперь-то имя мне своё скажешь? – спрашиваю.
— Хм, — слышу улыбку в голосе, — да я вот тоже Алексей.
— Класс.
— Знакомых путать будем.
— Ну и пусть, — целую в ямку за ухом, прихватываю губами мочку.
— Как скажешь… – обнимает за шею и трётся кончиком носа о мой.
— Вот она какая, идиллия, — прислоняюсь лбом к его лбу.
— А ты меня так и не связал ни разу, — лукаво смотрит в глаза и подмигивает.
Я смеюсь, тиская своего Лёшку.
А мир вокруг живёт своей жизнью… Всё также вращается планета, светит солнце и дует ветер, ежеминутно встречаются и расходятся люди, мимо нас проезжают машины… А мы целуемся, стоя на Краснопресненской набережной, и нам нет дела до случайных прохожих, их наверняка презрительных взглядов и редких улыбок. Есть только мы – я и он – и лишь это имеет значение.