– Я одет как–то не так? – спросил я. Всем всегда нравился мой стиль. – Хотел еще
нацепить подтяжки, но не стал.
Он покачал головой.
– Все в порядке. И мне бы понравились подтяжки на тебе. Ты выглядишь так,
словно сошел со страниц «Модного Лос–Анджелеса».
Я фыркнул.
– Ты еще и журналами занимаешься? – поинтересовался я. – Мне ты достался из
«Сексуального ботаника», – признался я, а он с недоверием расхохотался. – У меня ты
был на обложке. Не на какой–то там четвертой странице, как я у тебя. О нет, друг мой, у
меня ты на обложке.
Он тихо хихикнул и отпил кофе.
– Окей, я переуступлю тебе обложку.
Я расплылся в улыбке.
– Спасибо!
– Сексуальный ботаник, – мягко повторил он, качая головой. – Ты бредишь.
– Я искренне верю, что ты вписываешься в обе категории, – сказал я, покрутив
чашку. – И, хочется добавить, достаточно неплохо. Мне нравится, как ты одет.
Он снова вспыхнул, порозовели даже кончики ушей.
Я высунул ногу.
– Как бы то ни было, эти ботинки я люблю. Отвалил за них целое состояние.
– Заметно, – проговорил он, любуясь моими «лоферами».
Я протянул руки, чернила покрывали каждый миллиметр моей кожи от закатанных
рукавов рубашки до запястий.
– Тебе нравятся мои татуировки?
Он снова застыл, но прежде чем успел ответить, Зинеб принесла наш заказ.
– Вы поделитесь между собой, мальчики? – спросила она.
– Да, – ответил я, освобождая место на столе. – Попробуем всего по чуть–чуть. –
Зинеб расставила нашу еду, раздала нам тарелки и приборы и удалилась. – Попробуй
сначала закуску, – сказал я ему. – Очень вкусно. Пряная баранина и средиземноморские
овощи в лепешке. А мсемен – как блины. Муж Зинеб сам делает медово–инжирное
варенье. Оно божественное.
Он подцепил вилкой хобз бчехму, отправил в рот и простонал – хриплым
гортанным звуком, от которого мою кожу начало покалывать.
– Окей, ничего себе.
Я засмеялся, стараясь игнорировать свою реакцию на него.
– Супер, да?
Он кивнул и продолжил есть. А в перерыве задал вопрос:
– Теперь моя очередь спрашивать?
Черт. Я кивнул.
– Ага.
– Из какой части Австралии ты родом?
– Сидней.
– И живешь здесь два года?
Я кивнул, запивая еду глотком чая.
– Да.
– Почему ты переехал?
Я задумался, как лучше ответить. Мне не стоило углубляться в семейную историю
перед парнем, которого, по всей видимости, я не увижу уже через месяц, поэтому решил
высказаться уклончиво.
– Я ненавидел свою работу и хотел путешествовать. Билеты в ЛА были выставлены
на распродажу, так что я упаковал чемодан и теперь сижу здесь.
Какое–то время он переваривал информацию. Я понятия не имел, поверил он мне
или нет. Казалось, что да.
– Семья?
Боже. Ладно, может, и нет. Нужно было проработать свои способности
выворачиваться из подобных ситуаций.
– Родители до сих пор женаты. Два брата. Оба младше меня.
– Они не возражали насчет твоего переезда на другой край света?
– Нет.
– Они навещали тебя? – надавил он. – Или ты бывал у них с тех пор?
Рот был забил едой, так что говорить я не мог, даже если б и хотел. Нельзя было
признавать правду. Я покачал головой.
– Скучаешь по ним?
– Да. – Слово вылетело немного быстрее, чем должно было.
Он кивнул, больше для себя, чем для меня, и тогда я понял: он видел меня насквозь.
К счастью, он не стал прессовать, а просто сменил тему.
– Любимая еда?
– Ты ешь ее.
– Самая нелюбимая?
– Моллюски. Я аллергик.
Его вилка тормознула на полпути к губам.
– Серьезно?
Я вытащил из кармана «ЭпиПен5» и поднял, чтоб он смог рассмотреть.
– Очень. Обычно я таскаю с собой такой пузырек, если питаюсь в новом месте, и, как правило, не ем выходцев из воды. – После чего в шутку добавил: – Если только он не
идет в душ первым.
Эндрю рассмеялся.
– В общем, никаких морепродуктов.
Я покачал головой и убрал «ЭпиПен» обратно в карман.
– Не–а. Для полной безопасности я не ем ничего, что добывают из воды, типа рыбы, что по факту не является моллюском. Также не употребляю азиатские блюда, потому что
они используют рыбный соус в качестве основы. В ресторанах приходится постоянно
задавать кучу вопросов, прежде чем поесть, но до некоторых так и не доходит. Например, тайский салат из говядины? Кажется, все нормально, там же только говядина и салат, но в
заправке рыбный соус. Даже парней, с которыми я работаю… ну, фальшивые свидания, –
я указал на нас обоих, – мне приходится просить не есть ничего, что может
спровоцировать аллергию. Если нам придется целоваться, а он только что заточил
лобстера… Не очень–то хорошо будет смотреться, если я впаду в анафилактический шок
перед бывшим.
Он выглядел потрясенным.
– Такое случалось?
Я послал ему улыбку.
– Нет.
На лице отразилась задумчивость, и он положил вилку на пустую тарелку.
– Ты целуешься со всеми клиентами?
– Хочешь знать, придется ли нам?
Он кивнул.
– Если это привлечет внимание Эли – да. Если это вынудит его возжелать закинуть
тебя на плечо и утащить в свою пещеру, снова сделать тебя своим – да. – Я позволил ему
минутку обо всем подумать; сомнений не было, в голове у него проносился видеоряд. –
5
Предназначен для экстренной помощи при возникновении внезапных опасных для жизни
аллергических реакций (анафилактического шока) на укусы насекомых, продукты питания, лекарства или
физическую нагрузку.
Клянусь, я отлично слежу за гигиеной полости рта, у меня сверхмягкие губы, а язык
подключается, только если это оправдано.
Он громко загоготал и снова покраснел. Господи, он был таким простым.
– О… эм… точно.
Я поменял тарелки местами и выставил вперед блины, сбоку пристроив варенье, чтоб он смог попробовать. Что также дало ему время собраться с мыслями.
– В общем, думаю, сегодня мы могли бы пробежаться по расписанию Эли.
– Ой. – Он с трудом сглотнул. – Конечно.
– Можем провести небольшое расследование, – объяснил я. – Промониторить его
«фейсбук», узнать, где он бывал, что–то подобное.
Он задумчиво кивнул.
– Окей.
– В курсе, где он живет?
Он насупился и покачал головой.
– Нет.
– Где он работает?
– В центре.
– Чем занимается?
– Работает в типографии на Уилшире.
Не так уж и далеко.
– Хобби? Зал? Любимые бары?
– Мы состоим в одном и том же клубе, но с тех пор я не видел его там, – сказал
Эндрю. – Мы ходили в несколько баров в Эхо–Парке – не моя стихия.
– А какая у тебя стихия?
Он прокашлялся.
– Недалеко от его работы есть джаз–бар. Великолепная еда, невероятная музыка.
– Ты любишь джаз?
Он кивнул.
– Люблю. – С невинным выражением лица он подцепил вилкой марокканских
блинчиков с медово–инжирным вареньем, закинул в рот и застонал – глубоким, хриплым, восхитительным стоном, отчего по моему телу побежали мурашки, а по члену
прокатилась волна приятной боли. – О, боже мой, – пробормотал он.
Я уставился на него. Господи, что это был за звук. Если он так стонал от еды, я бы с
удовольствием послушал его в постели.
– Что? – спросил он, вырывая меня из похотливого оцепенения.
Черт. Меня поймали на подглядывании. Я поерзал на стуле, стараясь подавить
наполняющее член желание, и прочистил горло.
– Блинчики хороши, да?
Он кивнул.
– Очень хороши. – Он положил в рот очередную порцию, но в этот раз вздохнул. Я
почти расстроился.
Зинеб появилась возле столика с проницательной улыбкой.
– Ему нравится джем, да? – спросила она и пихнула меня локтем. – Или он издает
эти звуки для тебя? Заметно, что ты в восторге, Спэнсер.
Эндрю чуть не выронил вилку, но смущен был именно я. Щеки вспыхнули от
прилива тепла, и мне пришлось прятаться за смехом, но я краснел. Иисусе. Хотелось
умереть.
Шок Эндрю перешел в стыдливость, хотя он не стал таким же бардовым, как я.
– Было громко?
Я решил поглумиться.
– О, да.
– Ой, – тихо сказал он. Он не смеялся. Он смотрел на Зинеб. – Прошу прощения.
Она взяла со стола пустую тарелку и рассмеялась.
– Не стоит извиняться. Спэнсеру понравилось. – Она похлопала по моему плечу и
отправилась обратно к стойке, а меня окатило новой волной позора.
– Мне реально неловко, – прошептал он.
Дерьмо. Я схватил его за руку и сжал ее, решив не пускать ситуацию на самотек.
– Не надо. Это моя вина. Мне не стоило… – Я покачал головой. – Хочешь уйти
отсюда?
Он кивнул. Все еще держа его за руку, я поднялся и пошел к стойке, отпустив его, только чтоб оплатить по счету. Протянул Зинеб свою карту, молясь, чтоб она не смутила
меня еще больше.
Не повезло. Она сладко улыбнулась.
– Я так рада видеть Спэнсера с мужчиной, благодаря которому он счастлив.
Я рассматривал возможность начать молиться богам землетрясений, чтоб они
встряхнули Сан–Андреас, земля разверзлась и полностью меня поглотила. Но вместо
этого стоял там как дебил, став темно–розового оттенка, и пробормотал:
– Спасибо вам, Зинеб. Вы вообще сегодня не опозорили меня.
Она вернула карту, глядя на меня в замешательстве.
– Что? Ты не влюблен в этого мальчика?
Я покачал головой и проглотил ком в горле, который, скорее всего, был моим
сердцем.
– Спасибо, Зинеб. До следующего раза.
Она еще больше пришла в замешательство.
– Но, Спэнсер, на других парней ты смотришь иначе.
Чтоб не оказаться на линии огня с ложной информацией, я сграбастал руку Эндрю и
потащил его из кафе, на выходе помахав Зинеб. Промчавшись около двадцати метров по
улице, я отпустил его руку, упираясь ладонями в колени и переводя дыхание.
Эндрю поразил меня своим смехом. Я ожидал целый список реакций от гнева до
стыда, даже возмущения. Но хохот? Я посмотрел на него.
– Чего тут веселого?
– Ты, – ответил он. – Выражение твоего лица.
– Она до чертиков смутила меня!
– Она смутила тебя? Да она всему кафе поведала, что я издаю звуки, которые тебе
нравятся!
– Ну, должен сказать, твои секс–звуки – просто бомба.
Он вытаращил глаза и разинул рот.
– Мои кто?
Теперь настала моя очередь смеяться. Я выпрямился.
– Неважно. Давай просто забудем все, что она сказала.
Он глазел на меня.
– Мои секс–звуки?
– То, как ты стонал, – пояснил я, кашлянув. – Было… до ужаса сексуально.
Он скрестил руки, потом выпрямил, затем засунул в карманы. Выглядел он
довольно взбешенным, но окрасивший его пылающий румянец выдал с головой.
– У тебя привычка такая – нести неуместную фигню?
– Только когда парни издают неуместные стоны, вынуждающие меня думать о
развратных вещах, что приводит к озвучиванию такой фигни вслух. – Я пожал плечами. –
И вообще, по мне так вполне уместно сказать правду. Твои стоны очень эротичны.
Он закрыл глаза ладонью.
– О, Господи. – Его рука опустилась вниз, и он уставился на меня. – Не могу
поверить, что ты это произнес.
– Не могу поверить, что ты об этом не знаешь, – ответил я. – Никто никогда не
говорил тебе?
Он был в ужасе.
– Мы не будем вести такую беседу. Вето.
Я захохотал и кивнул на тату–салон.
– Пошли, нам надо отследить твоего приятеля.
Салон был открыт. Я придержал дверь для Эндрю.
– После вас.
Он вошел внутрь и засунул руки в карманы – верный признак его нервозности или
неуверенности. Эмилио пребывал на рабочем месте, а на стуле сидело знакомое лицо с
обнаженной и украшенной чернилами грудью.
– Здорова, Спэнсер! – крикнул Эрик, протягивая руку.
Я ударил по его кулаку.
– Привет, мужик. – Эрик был постоянным клиентом. Я пристально посмотрел на
многообещающий рисунок на его груди. – Выглядит круто.
Эмилио без отрыва от работы произнес:
– Эй, Спэнсер, можешь подать проспиртованную вату?
– Разумеется, – ответил я, направляясь к шкафу, где у него все хранилось, и
положил коробку на столик рядом с его рукой. – Лола и Габ еще здесь?
– Ага, – донесся голос Лолы. – Вторая кабинка.
Я кивнул Эндрю, безмолвно приглашая пройти за мной, и повел его в дальнюю
часть салона к приватным кабинкам. Шторка была слегка приоткрыта, и я нырнул в зазор
головой: Габ лежал на столе, а Лола и Даниэла стояли возле него, осматривая его зажатый
сосок.
– Привет, – со смешком сказал я. – Мне стоит поинтересоваться?
Габ закатил глаза.
– Лола хочет проколоть мне соски.
Я вошел, а Эндрю остался возле входа с выражением шока и нездорового
любопытства на лице. Я взглянул через плечо Лолы на вытянутый и зажатый сосок Габа.
Он еще не был проколот, но Лола держала в руке иглу.
– Ты собираешься колоть?
Она взволнованно кивнула.
– Даниэла контролирует, но да, я проткну кожу и вставлю маленькую штангу. –
Даниэла занималась пирсингом и позаботилась, чтоб все прошло идеально.
Габ вздохнул.
– Я начинаю думать, что у моей девушки помешательство на боли.
Я фыркнул.
– Только если боль твоя, мой друг.
– Хочешь, сделаю и тебе? – спросила Даниэла.
Я инстинктивно прикрыл руками соски.
– Нет.
– Больше приятно, чем больно, – сказала Даниэла, поиграв бровями. – Поверь.
– А как насчет принца Альберта6? – спросила Лола.
Мой член попытался забраться внутрь тела.
– Господи, нет.
Отсмеявшись, Лола посмотрела на Эндрю.
– Как позавтракали?
Эндрю улыбнулся ей.
– Хорошо. Ели марокканскую кухню. Походу, я издавал секс–звуки, и Зинеб
заявила, что Спэнсер влюблен в меня.
Секунды три все таращились на него и изумленно молчали, пока я не зашелся в
хохоте. Просто не верилось, что он это произнес.
– Ты не должен был им рассказывать!
Эндрю хмыкнул и посмотрел на моих друзей.
– Вам стоило видеть его румянец.
Я направил взгляд на Лолу.
– Он врет. У него расстройство – он патологический врун и постоянно толкает
подобное дерьмо.
Эндрю рассмеялся, но когда Лола, Даниэла и Габ повернулись в его сторону, он
медленно покачал головой.
– Это правда.
– Окей, – сказал я, хлопая в ладоши. – На этой ноте мы, пожалуй, и свалим.
Я попытался выпихнуть Эндрю за дверь, но он смотрел на вытянутый сосок Габа и
хмурился.
– Выглядит болезненно.
Лола подняла иглу и взмахнула ресницами.
– Больно только до тех пор, пока боль не уходит.
В этот раз я схватил Эндрю за руку и потащил к задней двери салона.
– Она реально проткнет ему сосок?
Я поднес руку к замку и не успел его отпереть, как из второй кабинки донесся вопль
Габа:
–Оу! Святые угодники!
Рот Эндрю распахнулся, и я кивнул.
– Можно принять как «да», – сказал я. Эндрю немного побледнел, а я открыл для
него дверь. – После вас.
Глава 4
6
На слэнге обозначает пирсинг пениса. Прокол идет от уздечки до уретры и вставляется кольцо, которое потом сгибают плоскогубцами.
Я закрыл за собой дверь и направился к наружной лестнице, что вела к моей
квартире. Я привык к пожарному выходу. Большинство людей считали позорным входить
в жилище подобным образом, но меня устраивало. Я начал карабкаться по лестнице и
уловил, что Эндрю взбирался за мной.
– Если тебе захочется оценить мой зад, не стесняйся.
Он остановился.
– Ты говоришь так всем парням, которых приводишь сюда?
Я рассмеялся и посмотрел на него.
– Только реальным красавчикам.
Он покачал головой и не проронил ни слова, пока я не отпер дверь и не вошел в