Но давления не было, скорее, глухое раздражение с капелькой разочарования, которое горчило на губах.
Шорох.
А я всё не могла решиться открыть глаза. А вдруг всё начнётся снова?
— Мари, — терпеливо произнёс оборотень. — Я же пообещал, что не стану тебя ни к чему принуждать.
— А как же ваши… особенности?
Магнетизм, желание, которое невозможно контролировать, которому невозможно противостоять. Животные инстинкты, направленные лишь на размножение. Уничтожающие и стирающие все остальные потребности.
— На тебя воздействия не будет. Никогда.
Я всё-таки рискнула открыть глаза, понимая, что веду себя очень глупо. Но взгляд поднимать не спешила, изучая собственные руки, лежащие на коленях.
— И я должна поверить тебе на слово? — тихо спросила у него.
Опасная игра. Неправильные слова. С ними нельзя так разговаривать.
Я помнила. Никогда не забуду, даже если захочу.
— Можем подписать документ, — продолжил молодой мужчина неожиданно спокойно.
Зашуршали салфетки, звякнула тарелка.
— Это что такое?
Кажется, кто-то нашел записку официантки.
На это стоило посмотреть. Хищник изучил клочок бумаги, смял и отбросил в сторону.
Вот так и разбиваются девичьи мечты.
После чего взял белоснежную салфетку, достал ручку из внутреннего кармана и выжидательно на меня глянул.
— Что писать?
— А я откуда знаю. Это же твоя идея. И писать договор на салфетке… — я тихо рассмеялась, а он вдруг напрягся. — Что?
Что я опять сделала не так? С ним как по минному полю, уже не знаешь чего ожидать.
— Ты впервые рассмеялась.
Тоже мне, великое событие. Но для него это почему-то было важно.
— И что? — тут же насупилась я.
— Тебе идёт, — отозвался Стив. — И улыбка красивая.
И что я должна на это ответить?
— Спасибо, — промямлила в ответ и побыстрее сменила тему. — Тебе не кажется, что писать договор на салфетке… странно?
— Другой бумаги нет. Мы можем потом перепечатать. Значит, пункт первый: никакого внушения?
И взгляд такой… почти невинный, только чертенята так и бегали в глубине.
— Почему у меня такое ощущение, что ты что-то от меня скрываешь?
— Все мы что-то скрываем.
— Что-то важное.
— Но я могу ответить на любые твои вопросы.
— Прямо сейчас? — удивилась я.
— Потом, — уклончиво отозвался хищник, но отступать мне не хотелось.
— Когда?
— В нашу первую ночь. Я расскажу тебе абсолютно всё в нашу первую ночь. Если смогу хоть немного насытиться тобой.
— 15-
Ну что, Мари, довольна? Получила ответ на свой вопрос? А вот теперь сиди и думай, что с этим делать. И с собственной фантазией, которая разыгралась не на шутку, представляя меня и его… нас… на огромной кровати. На смятых простынях… сплетённых в одно целое.
Ой, мамочка…
Нет, это просто невыносимо. Этого модифицированного слишком много. Его взгляда, прожигающего насквозь, голоса, что мягко обволакивал, как воздушное облачко. Теперь этот… хищник еще и в фантазии мои проник.
Обещал же, что воздействовать не будет. А как тогда объяснить всё это?
— Спасибо, — кисло отозвалась я, чопорно сложив руки на коленях. — Я не настолько любопытна.
Собственный голос звучал как-то неправильно и непривычно. А еще в горле пересохло.
Я схватила со стола капучино и одним разом осушила половину, после чего поставила чашку на место.
Вот только легче от этого совсем не стало.
Взгляд Стива стал еще более обжигающим. Я даже дёрнуться не успела, как он вдруг оказался рядом (одно слово — модифицированный: ловкий, быстрый, стремительный), коснулся большим пальцем краешка моих губ, стирая следы капучино.
Всего лишь прикосновение, а меня как огнём обожгло. Больно и сладко одновременно. Запретно.
И сама тут же разозлилась на себя и такую реакцию.
— Пенка, — невозмутимо отозвался Стив, вновь присаживаясь на диванчик.
Золото в глазах потемнело, и они почти вернулись к нормальному цвету, насколько он может быть нормальным у них.
— Продолжим наш разговор? Ты дала срок две недели. Четырнадцать дней для того, чтобы изменить мнение обо мне и всех модифицированных, вместе взятых.
— Да, срок две недели, — ответила ему, пытаясь отойти от этих ощущений.
— Тебе не кажется, что он слишком маленький?
— Увеличивать не буду, — тут же вставила я.
— Но тогда мы должны встречаться чаще. Намного чаще.
— Только не говори, что мне придётся к тебе переехать.
А в ответ иронично приподнятая бровь и насмешливое:
— Интересное предложение, Мари. Если ты хочешь…
— Не хочу! — нервно отозвалась я, мысленно проклиная свой длинный язык.
Это же надо было такое сказать.
— Жаль. Мне понравилось. В любом случае ты не должна будешь вставлять мне палки в колёса.
— И что это означает?
— Ты не будешь бегать от меня.
Я молчала, ожидая продолжения. Нутром чувствовала, что оно обязательно последует. И не ошиблась.
— Потому что я тебя всё равно найду, — тихим вкрадчивым голосом, чётко выговаривая каждое слово, произнёс оборотень. — Где бы ты ни пряталась, где бы ни скрывалась… Найду и… накажу.
У меня даже дыхание перехватило.
Это не угроза, скорее… обещание.
И пока я собиралась с мыслями, Стив продолжил — уже другим, более деловым тоном:
— Штрафные санкции нам тоже стоит обсудить. За нарушение. Как насчёт поцелуя?
— Какого поцелуя? — не поняла я, еще до конца не переварившая его предыдущую фразу.
— Нашего.
И тут стало неприятно и обидно. Пока я сижу, ушами хлопаю, этот хищник уже всё решил за меня.
— Надо же, как ты всё просчитал, — заметила едко. — И поцелуи, и ночь. Выбор-то мне вообще хоть какой-то остаётся или нет? И какие штрафные санкции? Мы с тобой еще договор не заключили, условия не обсудили.
— Так мы этим сейчас и занимаемся. Ты позволяешь за собой ухаживать, платить за тебя в кафе, ресторанах, будешь принимать подарки…
— Стоп! — тут же встрепенулась я. — Никаких подарков!
— Не переживай, они в любом случае останутся у тебя.
Он серьёзно думает, что в этом причина моего отказа?
— Ты не понял! — отчеканила я, подаваясь вперёд. — Мне. Ничего. От тебя. Не надо! Совсем.
— Мари.
— Нет. Знаю я вас, модифицированных: золото, бриллианты, дорогая одежда, шикарные подарки!
Воспоминания колкой иголкой протыкали сердце. А ведь казалось, что всё забыто, пережито и похоронено.
Но эмоции и боль такие яркие, что их сложно удержать, невозможно спрятать.
Я осеклась под пристальным взглядом и прикусила губу, внезапно осознав, что сказала и показала слишком много.
— Это не ты, — мягко заметил Стив, на которого моя речь не произвела особо сильного впечатления. — И не подруга. Что-то более личное, близкое.
Эта его проницательность злила и раздражала. Мне хотелось сказать что-то этакое в ответ, вывести на эмоции. И я нашла отличный способ.
— С чего ты взял, что это не мой личный опыт? — слова срываются с губ прежде, чем я успеваю осознать и понять их смысл. — Может, я уже прошла через постель десятка модифицированных?
Ручка сломалась в его руках с громким треском. Колпачок отлетел и затерялся где-то на полу, а на стол медленно закапали чернила, оставляя после себя уродливые пятна на белой скатерти. При всём при этом его лицо оставалось совершенно спокойным, разве что глаза пылали слишком ярко.
Доигралась. Добралась до той самой грани, когда терпения даже у такого стойкого хищника не хватило. И сейчас мне предстояло познать всю степень его бешенства.
Но и тут Стив сумел меня удивить. Моргнул, отложил в сторону сломанную ручку и не спеша вытер руку о салфетку.
— Нет. Ни одного.
Мне бы помолчать…
— Откуда такая уверенность?
— Знаю, чувствую. На тебе нет других запахов, — пояснил мужчина, методично стирая чернила и бросая комки грязных салфеток на стол.
— Запахов? — не поверила я. — Я принимаю душ каждый день.
— Это другой запах, Мари. И на тебе его нет. Ты чиста. Но тебя кто-то обидел. И ты запомнила.
Я отвела взгляд, снова поворачиваясь к окну.
— И что?
— Скажешь?
Он ведь всё равно узнает, это лишь вопрос времени. Работу нашел, где живу — знает. Покопается немного и обнаружит. Это ведь не такая большая тайна. Но всё равно произносить вслух больно.
— Это важно?
— Да.
Мне очень хотелось выглядеть равнодушной и спокойной, когда я тихо бросила в ответ:
— Мать.
— 16-
Она ведь тоже сопротивлялась, отказывалась от подарков, до последнего считая, что это пройдет, что сможет выстоять против зарвавшегося модифицированного, который вдруг решил, что эта гордая и неприступная молодая женщина будет его.
Тот ублюдок действовал точно так же. Умело, терпеливо. Никакого напора и давления. Почти. Просто провожал и встречал с работы, дарил цветы, всё время мелькал перед глазами и уговаривал… обещал.
Но мы узнали об этом значительно позже. Когда противиться силе и магнетизму хищника она уже не смогла.
Мама скрывала, стыдилась, не хотела волновать отца и молчала. Я так и не смогла ей простить именно этого молчания. Мне почему-то до сих пор хочется верить, что, если бы она рассказала всё, мы могли бы успеть.
Я помнила, как пришла со школы, а там отец, полиция и страшные, невозможные слова: «Мама пропала…» Ушла утром на работу, но так до неё и не дошла.
Почти сразу всплыла информация о молодом модифицированном, который не давал ей проходу, который присылал ей на работу цветы и сладости, встречал-провожал, соблазнял.
Мы не верили. Только не наша мама. Только не она. Всегда такая весёлая, яркая и улыбающаяся, она просто не могла предать нас.
Их нашли через трое суток. Три дня, которые мы толком не спали, не ели и строили самые разные догадки — шантаж, похищение, угрозы. Её заставили!
А она сама…
— Я люблю его, — прошептала виновато, не в силах посмотреть на нас. — Простите. Но я не могу без него… не могу. Я пыталась… Но это сильнее меня.
Ушла, бросив всё, оставив нас.
Через два месяца любовь модифицированного кончилась так же быстро и стремительно, как и началась. Наигрался и выбросил её из своей жизни, предложив перейти к его другу.
А она не смогла этого перенести.
Потом были таблетки, скорая. Больница с холодными светло-зелёными стенами и давящей тишиной.
Мы с отцом сидели в приёмной, до конца отказываясь поверить в то, что всё так закончилось.
Десять лет прошло. А до сих пор больно.
А теперь всё снова вернулось, повторяется, но на этот раз со мной. Вот только я не сдамся, не позволю себя сломать.
Стив видит меня насквозь, читает каждую эмоцию и моё состояние понимает без труда.
— Мне жаль.
Искренне. Мне не к чему придраться. Почти. Да, ему, наверное, жаль. Вот только это ничего не изменит, не вернёт её к жизни.
Я поспешила сменить тему.
— Ручка сломалась. Чем будем записывать условия?
Оборотень не спешил отвечать, изучая меня.
— Запишем, как только всё обговорим. Ты не хочешь принимать от меня дорогие подарки?
— Никакие не хочу.
— Так не пойдет, Мари. Давай определим хотя бы границы стоимости. Например, десять тысяч.
— Что десять тысяч?
— Подарки не крупнее десяти тысяч.
— Ты ведь не отстанешь, да? Хорошо. Согласна, — ответила я, тяжело вздохнув, и взглянула на часы. — Мне на работу пора.
А тут меня ждал новый сюрприз.
— Я отпросил тебя у начальства, — совершенно спокойно и даже деловито ответил мужчина.
— Ч-что? Что ты сделал?
— Ты же всё прекрасно слышала, Мари. Я ведь понимал, что мы не уложимся в час, поэтому предупредил твоё начальство о том, что ты немного задержишься.
— Когда?
Он ведь при мне никому не звонил! Я бы заметила, услышала, догадалась. Это что получается? Оборотень заранее договорился? Знал, что я поеду с ним сюда, что мы задержимся? Этот модифицированный знал всё наперёд, и я лишь играю под его дудку, изображая из себя самостоятельную и независимую личность?!
Вот тебе и независимая личность.
— Какая разница, Мари. Главное, что тебе не надо спешить на работу.
— То есть ты всем показал, что я твоя ручная игрушка, которая покорно ест из твоих рук?!
— Для ручной зверушки ты слишком непослушная и своевольная, — попытался пошутить он.
Не вышло.
— Ты не понимаешь? Теперь все на работе считают, что я твоя любовница.
— Тебя так волнует чужое мнение?
— Я не могу себе позволить иного. Когда ты исчезнешь, мне придётся с этим жить!
— А если я не собираюсь исчезать?
Это было выше моих сил. Он не понимал, в какую передрягу я попала из-за него. Не хотел понимать. Для него важно лишь одно: заполучить меня. И всё!
Больно. И гнев уже сдержать невозможно.
— Слушай, Стив! — прорычала я и замерла, неожиданно поняв, что впервые обратилась к нему по имени.
И поняла это не только я.
Расслабленность исчезла. Мужчина тут же напрягся, и воздух между нами буквально заискрил от напряжения. Его глаза стали совсем янтарными, а я…я стала мухой, которая угодила в этот янтарь, нарушив еще одно правило: не обращаться к чистокровкам по имени.
— 17-
У каждого из нас есть границы личного пространства. У кого-то они большие и табличка на лбу: «Не подходи — убьёт». У кого-то узкие и извечное желание обниматься и прижиматься к другим.
Но это у людей, у модифицированных свои законы и порядки. Тут дело не в прикосновениях, а в границах, которыми они себя окружали.
Называть оборотня по имени можно и не противозаконно. Обращаться тоже. За это никто не съест и даже не покусает. Только есть одно маленькое, но очень важное исключение. Если это не чистокровка. Потому что для вышеуказанного подвида личное обращение — это как помахивать нижним бельём у них перед носом. Призыв, согласие и ступень, ведущая прямиком в пропасть.
И я только что на неё ступила.
Вот как охарактеризовать своё поведение? Тупизм и кретинизм в квадрате. Можно было списать всё на нервы, на взгляд, который не давал покоя и заставлял совершать ошибки. Но разве это изменит произошедшее?
Дура! Это же надо было так сорваться, разозлиться, чтобы забыться до такой степени, чтобы произнести его имя вслух. Я ведь и мысленно старалась как можно меньше так к нему обращаться. Не помогло.
Сердце словно пропустило удар, а я всё никак не могла вырваться из плена его глаз.
Все принципы просто растворились. Теперь я могла на собственной шкуре понять Элис, мать и всех остальных. Когда воля подавлена и сделать ничего нельзя. Задыхаешься, дрожишь и сходишь с ума от желания… ощутить его прикосновения, поцелуи.
Мои холодные пальцы в его неожиданно горячих руках. И когда только успел взять?
Медленно поднёс к лицу, продолжая удерживать меня взглядом, не давая перевести дух, вырваться.
Дыхание обожгло. Колкой иголкой прошлось по коже к самому сердцу.
Мне надо вырваться. Мысленно я уже пару секунд кричу об этом, а тело не подчиняется. И это ощущение обречённости не покидает.
— Мне нравится, когда ты обращаешься ко мне по имени, — сообщил оборотень, продолжая греть мои руки.
А мне ему даже сказать нечего. Лишь прикусила губу. Не до крови, но близко.
И неожиданно это помогло. Он перевёл взгляд с глаз на губы, и я смога выдохнуть.
Дёрнулась, убирая руки. Мужчина удерживать не стал.
— Злишься.
— Никакого соглашения не будет, — срывающимся шёпотом выдала я.
Меня затрясло. Слишком далеко зашёл этот разговор. А я-то, наивная, думала, что этот оборотень сдержит своё слово.
Его недовольство я чувствую кожей, как и голод, который таится за золотом его нечеловеческих глаз.
— Это не воздействие.
Но я уже не верю и хочу как можно быстрее убраться отсюда. От него.