– Я по срочному делу, – мужчине, похоже, плевать на вежливость и прочие приличия. Он усаживается в кресло, закидывает ногу на ногу и холодно смотрит на Хемсворта.
– Мои срочные дела записаны в ежедневнике у моей секретарши, – зло выговаривает Крис, – почему бы Вам не потрудиться и не попросить ее внести Ваш визит в список?
– Если вы так хотите, Крис, – посетитель улыбается, – мой визит будет внесен в список. Прямо сейчас. Правда жаль, что эта девушка уже никогда не сможет ничего записать.
– Что? – в голос попадают нервные нотки зарождающейся паники.
– Не думаю, что вам хочется знать, Крис, не так ли? Вам скорее должна быть интересна цель моего визита. Я прав?
И Хемсворт как-то глупо, словно китайский болванчик кивает, как если бы выражал свою солидарность с мнением пришедшего.
– Вот и славно. Рад, что мы поняли друг друга, – удовлетворенно прикрывает глаза пожилой, – теперь непосредственно к делу. Мы знаем о твоей связи с Томом. Обо всем том, что между вами произошло.
Он замолкает, словно давая Крису высказать свое мнение по поводу сказанного. И Хемсворт не упускает момента. Первоначальный испуг прошел и теперь Крис чувствует, как к горлу подкатывает ком раздражения.
– И что я должен в связи с этим сказать? – Крис позволяет себе достать сигарету и нарочито медленно прикурить. Выглядит как-то по-детски нелепо, словно он мальчишка, хорохорящийся перед взрослыми, но... Крис и сам не знает, кто он в данной ситуации. Какая роль отведена ему? Почему-то есть четкое убеждение, что это именно роль, а все действия, все реплики – словно продуманы. Словно есть сценарий и суфлер, диктующий последовательность действий.
– Какой ты чуткий мальчик, Крис... – вдруг тянет посетитель, – неудивительно, что вы с Томом нашли друг друга... Ты будешь очень полезен. Ты бесподобен. Словно создан для того, чтобы помочь нам...
– Я не понимаю, о чем Вы. И при чем тут Том, тоже представляю себе смутно, – Крис нервно тушит сигарету, чувствуя, как ситуация прямо-таки вырывается из-под контроля.
– Ты заставишь его исполнить то, для чего мы вырвали его из рук смерти, – совершенно с иной, не вяжущейся с предыдущим тоном, интонацией выговаривает пришедший.
– Что? – Хемсворт давится остатками сигаретного дыма, – что вы несете? Вы не в себе, нет такого ощущения? – он позволяет себе каплю сарказма, – я не понимаю ничего, из того, что вы пытаетесь мне сказать.
– О, нет... – иссохшие губы посетителя растягиваются в неприятной улыбке, – ты понимаешь, Крис. Уже понимаешь. Том – наш рупор. Наш радар, который подчинит нашей вере весь мир. Сейчас он тратит свой талант на глупые... развлечения. Но с твоей помощью мы сделаем так, что он не только сам примет нашу веру, но и обратит в нее миллионы. А ты, Крис, поможешь нам подобраться к нему. Будешь проводником нашей воли. Ты выпустишь зверя на волю.
И Хемсворт смеется. Потому что не знает как еще можно повести себя в настолько абсурдной ситуации.
– Даже будь это правдой, господин... как вас там? – отдышавшись, выдавливает из себя Крис, – зачем вы мне все это говорите? Ведь если я не соглашусь... Все ваши заговоры мирового масштаба, – эти слова он выговаривает с нарочитым сарказмом, – полетят к черту. Я ведь могу и рассказать Тому о ваших... планах на него.
– Том знает обо всем. И знает, чем ему грозит попытка неповиновения... Но все дело в его упрямстве. Его не вытравить болью, это мы поняли, – пришедший, словно нарочно раскрывает все карты. Словно у него в запасе есть нечто такое, что...
Это понимание, пришедшее, словно из ниоткуда пугает Криса до дрожи.
– Правильно боишься, Крисси, – издевательски тянет пожилой, – очень правильно.
Его голос снова меняется до неузнаваемости. Словно в одном теле обитают... несколько? Но мысль не получает развития, потому что он продолжает:
– Ты ведь помнишь свои сны, верно? Всю эту боль... Холод и одиночество... Помнишь?
И Хемсворт судорожно кивает, потому что ничего иного не остается. Мало того... Крис почему-то очень четко понимает, к чему все эти слова.
– Если ты не согласишься, тебя ждет то же самое. Только уже не во сне, а наяву. Твой кошмар станет явью.
Крис сглатывает и, зачем-то пытаясь, чтобы голос звучал независимо, интересуется:
– А с чего вы взяли, что Том станет меня слушать, даже согласись я на ваше... предложение?
– Мальчишка влюбился, – как-то сально улыбается посетитель, – в этом вся суть.
***
В гостиной полутемно. Только неярко горит искусственный камин, разбрасывая по полу неверные отблески.
За окном уже давно ночь. Насколько давно Том уже не помнит. Может, час, а может, и целую вечность.
Пальцы бездумно перебирают поблескивающие в полумраке клапаны. Но к губам Хиддлстон инструмент не подносит. Почему-то не хочется нарушать эту тишину ничем. Даже... флейтой. Как знать, сколько еще ему осталось вот таких вот вечеров?
В голове лениво перетекают какие-то полуоформленные мысли. Почему-то Тому кажется, что он пьян. Он словно желе... И подняться с ковра его может заставить только...
Звонок в дверь.
Прекрасно.
Хиддлстон бережно откладывает флейту и медленно, пытаясь не растревожить спокойную тишину, поднимается на ноги.
Короткий взгляд на часы, и Том нервно улыбается, перебирая варианты визитеров, что могли прийти так поздно. Половина второго ночи. Очень... вежливо.
Свой дом Хиддлстон давно выучил наизусть. Поэтому забывает даже включить свет в прихожей. Так и идет к двери в полной темноте, изредка касаясь пальцами стены. Для проформы. Просто по устоявшейся привычке. Он делает так и при свете. Ему нравится ощущать пальцами гладкую поверхность.
Том гладит пальцами холодный металл и поворачивает замок, почему-то вздрагивая от сухого щелчка.
Дверь растворяется, и Хиддлстон замирает, судорожно пытаясь проанализировать увиденное.
Крис.
Светлые волосы слиплись от влаги, да и куртка, похоже, промокла насквозь. Он просто стоит и молча смотрит на Тома.
Хиддлстон чуть отступает от двери, молча приглашая войти.
– Привет, Том.
– Здравствуй, Крис.
Глупое приветствие, которое никак не может передать всего того, что хотел бы он сказать в этот момент. Слов так много, что они ничего не значат. И именно поэтому Том просто молча закрывает за Крисом дверь и глупо прислоняется к ней спиной, смотря на едва различимый в темноте силуэт.
У Криса широкие плечи.
Это единственная мысль, что вертится в голове.
Глупая и ничего не значащая.
– Прости, что так поздно, – голос у Криса глухой и простуженный. А фраза звучит двусмысленно. Том мог бы выбрать тот, который был бы почти невозможен, который так глупо романтичен... Но губы автоматически складывают слова:
– Ничего страшного. Я не спал.
– Все равно. Я не был вправе вот так вот заявляться.
– Раздевайся, Крис, – наверное, чересчур холодно выговаривает Хиддлстон, – я поставлю чай.
И зачем-то добавляет:
– Я рад, что ты приехал.
Хемсворт молчит. Судя по звуку и нервным движениям, он пытается определить, куда можно повесить куртку.
– Давай ее сюда, – Том протягивает руку, – я уберу.
Когда Крис передает одежду, Том случайно задевает его теплые, даже после улицы, пальцы.
– Может, включим свет? – в голосе у Хемсворта неловкость.
– Мне он здесь не нравится, – пожимает плечами Том, – слишком яркий.
А потом вдруг вспоминает, что это невежливо. Что он должен был сразу щелкнуть выключателем. Так было бы правильно. Так он поступал всегда, когда кто-то приходил.
– Извини, – Том вдавливает клавишу. И прихожую освещает яркий белый свет. Эти лампы полагались здесь по дизайну, предложенному стилистом. И Том так их и не сменил. Он и сам не знал почему. Наверное, это просто не имело никакого значения.
Теперь имеет?
Едва ли.
________________________________________________________________
Даже для меня сюжет принял интересный поворот. Естественно, все непонятные моменты, а их здесь довольно много, будут разъяснены в последующих главах, как того требует интрига)
Глава 10. «Ночь».
Кухню освещает холодный свет маленьких лампочек, пущенных по стене. Это почти подсветка, только чуть ярче.
Можно было, конечно, включить яркую лампу, которая осветила бы все пространство, не оставив теней, но... Том почему-то так и не щелкает выключателем. Он просто ставит чайник, достает заварку, попутно отмечая, что она почти закончилась. Но это не находит должного отклика в сознании. Оно просто фиксирует это без всякого намека на анализ.
Шуршат шаги, и пустота наполняется чужим присутствием. Хиддлстон усилием воли заставляет себя не вздрогнуть. Это ведь всего лишь Крис. Кто кроме него сейчас может быть здесь?
Хемсворт почему-то так и не заходит на кухню. Останавливается на пороге, облокотившись плечом о стену. И смотрит.
Нет, не так.
Смотрит.
Вот так будет верно.
И Том чувствует, как начинают подрагивать пальцы.
Накатывает мутное раздражение.
Интересно, Крис скажет что-нибудь? Или так и будет стоять? Что ему вообще здесь надо? Приехал помучить? Неужели мало было ему этого стыдного инцидента с пиццей и спонтанным, ничем неоправданным сексом? Тем более...
Черт!
Ложка падает на пол, разбивая напряженную неудобную тишину. И Том все же вздрагивает.
Прикусывает губу, нагибается, чтобы поднять несчастный прибор... и замирает.
– Прости, Том, – голос у Хемсворта хриплый, он явно успел простудиться под дождем, – я не хотел, чтобы так все получилось. Действительно не хотел.
То, с каким трудом Крис выговаривает эти слова... Хиддлстон насмешливо хмыкает и поднимает, наконец, ложку.
Не хотел... Конечно, не хотел.
Крис мог бы и не извиняться. Потому что ему не за что. Как это объяснить?
Том прекрасно понимает сейчас, что любые слова не разубедят Криса в том, что его вины в произошедшем нет и быть не может.
Атмосфера становится неуютной до такой степени, что Хиддлстону кажется, что он слышит, как на улице отдельные капли дождя, падающие с мутного неба, с плеском приземляются на мокрый асфальт.
Эта картинка встает перед глазами так ярко, что Том невольно зажмуривается, пытаясь вернуть себя в реальность.
– Том... – похоже, Крис воспринял его молчание неправильно, и теперь не понимал, что еще должен сказать, – то, что произошло... Я не должен был приходить, извини, – последние слова он проговаривает решительно, уже разворачиваясь к выходу.
А Тому вдруг становится смешно. Он смотрит на замершего, будто в каком-то ступоре Хемсворта и безуспешно пытается проглотить нелепый смех.
– Я... – выговаривает он, хватая ртом воздух, чтобы позорно не расхохотаться, – я понимаю. Все... отлично понимаю. Ты можешь не извиняться. Тебе не за что. Крис, я ведь...
И его будто накрывает. К глазам подкатывают выжигающие разум слезы. Хочется что-нибудь разбить, сломать... Закричать, наконец...
Но вместо этого Том только отворачивается к окну и судорожно прижимает трясущуюся ладонь к губам, отчаянно надеясь, что со стороны это выглядит не так, как есть на самом деле.
Это истерика? Срыв?
Тихий щелчок извещает о том, что вода в чайнике, наконец, согрелась.
– Чайник вскипел, – словно сквозь вату слышит Том свой собственный невозможно спокойный голос, – садись, Крис.
Хемсворт странно смотрит, но молчит. И Том благодарен ему за это. Потому что уж слишком много холода было сейчас в голосе. Слишком...
– Ты как всегда без света, – вдруг говорит Крис. – Так не любишь его?
– Не люблю, – соглашается Хиддлстон, разливая по чашкам заварку.
Он не знает, что должен отвечать на подобные вопросы. Слишком долго... не общался вот так вот. Один на один. Всегда были камеры, или рамки, удерживающие разговор в деловом стиле. Но теперь... Крис, который смотрит так пристально, полутьма, дождь за окном...
– Я говорил с ним, Том, – в голосе Хемсворта что-то похожее на...
Том зажмуривается, пытаясь уловить интонацию. Но вовремя одергивает себя и вдруг... понимает, что только что сказал Крис.
– С кем? – голос звучит умоляюще. Хиддлстон опять слышит себя словно со стороны.
– Ты знаешь. – Крис обхватывает пальцами чашку и заглядывает внутрь, словно пытаясь увидеть в темной глубине ответы на все свои вопросы и сомнения.