– Мне приятно, – Хиддлстон еще раз проводит ладонью по идеально выбритой щеке. – Спасибо, Крис.
И неосознанно тянется к губам Хемсворта, наклонившегося совсем близко. Тот прерывисто выдыхает и ловит его губы в поцелуй. Осторожно зарывается пальцами в волосы на затылке, посасывает губы, не проникая внутрь. Как-то очень мягко, ласково. И опять возникает ощущение, будто Крис боится что-то сломать. И Том словно растворяется в тепле, что дарит ему Хемсворт вместе с этим поцелуем. Так сладко...
Хиддлстон обнимает Криса за шею еще крепче и приоткрывает рот, давая понять, что позволяет больше.
Пальцы, перебирающие волосы, замирают на мгновение, будто Хемсворт не верит в происходящее, а потом музыкант тонет в ощущениях. Губы Криса словно везде. Посасывают, ласкают. Жадно, почти агрессивно. Но все равно нежно, словно боясь повредить.
И Том стонет, выгибаясь. Прижимаясь еще ближе.
Неправильно?
Да кого это волнует, когда стоишь на самом пороге? Когда реальность истончается, оставляя место такому прекрасному самообману.
Том проводит ладонями по плечам Хемсворта, гладит напряженные мышцы, подставляет шею, лицо, губы... Чтобы Крис мог дотронуться везде, чтобы почувствовать его, пусть и выдуманного. Вцепляется в его плечи так, что Крису, наверное, больно. Но тот только крепче прижимает к себе. И целует уже как-то... успокаивающе?
– Зачем так? – невнятно шепчет Том, – зачем ты... Это ведь лишь сон, ничего не...
– Боже, Том! – в голосе у Хемсворта усталое отчаяние. – Ты ведь обещал, что будешь верить мне!
Обещал?
Хиддлстон вздрагивает и отстраняется. Заглядывает в глаза, пытаясь понять, о чем идет речь.
– Ты уже приходил в себя, – тяжело выговаривает Хемсворт, похоже, осознав, что сказал лишнее. – Три раза. И каждый раз...
Даже так?
Том закусывает губу, пытаясь нашарить в памяти хоть что-нибудь. Но там только тьма. Муторная липкая тьма.
– Я не помню, – Хиддлстон растягивает губы в ненатуральной улыбке, – ничего из этого.
– Ничего, – Крис касается губами лба. – Ничего страшного. Это пройдет. Хочешь в душ?
– Хочу, – Том откидывает одеяло и пытается приподняться. По телу тут же разливается отвратительная слабость. Такая, что каждое движение отдается ноющим ощущением беспомощности.
– Давай аккуратно, – Хемсворт подхватывает под спину, помогая встать. – Не спеши.
Том усмехается про себя. И вцепляется в поддерживающую руку, пытаясь справиться с головокружением.
Но той жуткой боли нет. Все выглядит так, словно он просто много выпил накануне. Смешно... Теперь похмелье будет снова казаться ерундой. По крайней мере, два ближайших месяца, пока не притупятся воспоминания. Если болезнь и правда отступила.
Если.
Если все это не очередная ложь, что вероятней всего.
Том спотыкается на каждом шагу. И после каждой такой запинки бросает на Криса виноватый смущенный взгляд. Словно в том, что он испытывает слабость, есть его вина.
И Хемсворт снова, в который раз ругает про себя чертову английскую вежливость.
– Почти пришли, – зачем-то говорит он. Наверное, чтобы сказать хоть что-то. Как и всегда рядом с Томом.
– Спасибо, что предупредил, – музыкант улыбается. – Не даешь мне никакого шанса забыть планировку этого дома.
– Почему «этого»? – Крису не дает покоя такая формулировка. – Почему ты так говоришь о своем доме?
Хиддлстон неопределенно пожимает плечами:
– Привык.
Звучит как-то обреченно.
– Все наладится, – Хемсворт отодвигает легкую створку. – Ты ведь... Ты же здоров?
– Как знать, – Том снова дергает плечом. – Может, да. А может, все это только очередное бредовое видение. Как и те, что были до... Как и мои воспоминания об инициации. Все выдумка.
– Ты должен научиться разграничивать реальность и то, что они заставили тебя считать реальностью, – Крис почему-то боится отпустить музыканта. Но тот мягко расцепляет его руки и отходит чуть в сторону.
– А что реально, Крис? – тонкие пальцы как-то осторожно подцепляют края синей больничной рубашки. – Где кончается вымысел и начинается эта пресловутая реальность? Ты сам-то можешь разграничить их с полной уверенностью?
– Тогда смотри.
Хемсворт резко сдергивает с Тома рубашку и толкает к зеркалу.
И Хиддлстон с удивленным выдохом подается вперед, ведет ладонью по груди. По тому самому месту, где гладкую кожу уродовал кошмарный шрам.
Касается растрепанных волос, пропускает меж пальцев тонкую рыжую прядку. Поворачивается боком, пытаясь разглядеть спину.
– И на спине ничего нет, – Крис подходит вплотную, обнимает его за талию. – Ничего не было, видишь? Стоило лишь понять это.
– Невероятно... – в шепоте восторг и страх одновременно. – Как ты сделал это, Крис?
– Ты сам это сделал, – Хемсворт улыбается и целует музыканта куда-то в плечо.
А тот оборачивается и просто прижимается к губам. Благодарно, ласково. И Хемсворт целует в ответ.
***
В гостиной как всегда полутемно. И Крис думает, что такими темпами скоро совсем отвыкнет от света.
Хиддлстон сидит на полу перед тускло светящимся камином и перебирает клапаны флейты. Гладит их пальцами, периодически заглядывая в ноты.
Еще влажные после душа волосы слиплись, с кончиков стекают капельки воды.
Крис поднимается с дивана и, подхватив полотенце, так и не отнесенное обратно в ванную, подходит к музыканту. Вытирает воду, отжимает мокрые прядки.
И неожиданно даже для самого себя просит:
– Сыграешь мне?
– Это новое, – Том как-то неуверенно вскидывает взгляд. – Боюсь, я еще не смогу контролировать себя в некоторых местах. Ты получишь слишком... много моих эмоций.
– Сыграй, – Крис откладывает полотенце и проводит ладонью по спине Хиддлстона. – Пожалуйста.
Том улыбается уголком рта и встает:
– Иди на диван, устрою тебе мини концерт, так и быть.
Крис с готовностью вскакивает и возвращается на место.
А музыкант словно застывает на секунду и подносит флейту к губам. Так нежно, что Крис ловит себя на совершенно неуместном в этот момент чувстве ревности.
Но когда тишину разбивает первый звук – Хемсворт забывает обо всем. Он жадно впивается взглядом в одухотворенное бледное лицо. А сквозь тело словно раз за разом пропускают ток. И с каждым звуком разряд все сильней.
Музыка заливается в уши раскаленным металлом. Это почти больно. Но есть еще одно чувство, которое не дает здравому смыслу возобладать, не дает прервать музыканта.
Что-то яркое, щемящее. Царапающее, заставляющее с болезненным удовольствием ловить каждый звук. Вслушиваться в каждую ноту. Потому что, возможно, минута – и придет какое-то понимание. Словно откроется иной уровень. И та тонкая занавеска, что приоткрыл Том, исчезнет вовсе.
Еще совсем немного!
Крис даже привстает в предвкушении. Подается вперед, чтобы не пропустить ничего.
Но звук вдруг обрывается. Сетка, сплетенная нотами, истончается, исчезает...
– Я не успел! – обиженно выдыхает Хемсворт, откидываясь на спинку дивана.
– И слава богу, – Том трясущейся рукой стирает со лба испарину. – Я едва сознание не потерял.
– Черт, Томас! – Крис поднимается на ноги и отходит к окну, прижимается к холодному стеклу лбом. – Как ты делаешь это? Я ведь... Я поверил в происходящее. Действительно поверил.
– Я тоже хотел бы узнать, как я это делаю, – судя по звуку, Хиддлстон снова опускается на пол. Причем явно с трудом.
– Тебе плохо? – испуганно спрашивает Крис, подбежав к музыканту.
– Устал, – криво улыбается Том. – Поздно уже. Нужно ложиться.
Когда он засыпает, Крис еще долго сидит на краю постели в какой-то прострации. Поглаживает через одеяло худое плечо музыканта. А потом, наплевав на все свои убеждения, встает на колени и шепчет:
– Господи... Пусть он не забудет. Пожалуйста!
_____________________________________________________________________
Прошу прощения за такой большой перерыв, товарищи. Возникли некоторые проблемы.
Песня: Sopor Aeternus & The Ensemble Of Shadows – The Urine Song
Глава 19. «Конверт».
– Я не знаю, Крис, – Хиддлстон сидит на полу, безвольно привалившись к стене, влажные после душа волосы неопрятно торчат в разные стороны. – Я не помню ничего из того, о чем ты сейчас говоришь.
Хемсворт прикрывает глаза, пытаясь унять нервную дрожь. Просто успокоиться. Том здесь не при чем. Разве виноват он в том, что ничего не помнит?
– Скажи, – Крис садится рядом, точно так же облокачиваясь о стену, – что последнее ты помнишь?
– Я уже говорил, – музыкант опускает голову. – Как ты просишь вспомнить... Что-то о моих ощущениях. Мне было больно. Я помню плохо. Может, обратиться к врачу? Они могли бы провести обследование...
– Мы не можем, – Хемсворт осторожно гладит худое плечо Тома. – Я уверен, что за тобой следят. Непонятно, почему с их стороны пока ничего не предпринимается.
– Такая ситуация, а я почти невменяем, – Том улыбается веселой открытой улыбкой, пугающей Криса еще больше, чем его безвольно опущенные руки и периодически меняющие цвет волосы, становящиеся то рыжими, то черными. – Скоро мне придется делать себе татуировки, как в том фильме. Только их содержание будет гораздо прозаичней.
– В фильме? – перевести тему сейчас было бы очень кстати.
– Да, – едва заметный кивок. – Я давно смотрел, но запомнил хорошо. Главный герой страдал потерей кратковременной памяти. Совсем как у меня. И чтобы не забывать делал на теле татуировки, – Том снова улыбается. На этот раз грустно.
Хемсворт ждет с минуту, надеясь, что он продолжит пересказ содержания. Но тот только тихонько барабанит пальцами по полу и молчит.
– Нам надо решить что делать, – Крис вынужденно возвращается к насущной теме. – Есть один человек, он, надеюсь, сможет помочь нам...
– Ты должен сначала помочь себе, Крис, – Том медленно поднимается. И Хемсворт думает, что у него точно затекли ноги. А музыкант продолжает:
– Поспи. Хотя бы несколько часов. Ты очень плохо выглядишь.
– Все хорошо, – Хемсворт тоже встает на ноги. – Тебе не о чем волноваться. Я выспался.
– Как хочешь, – Том равнодушно пожимает плечами.
– А тебе нужно поесть. Пошли, – Крис удивленно смаргивает, слыша в своем голосе командные нотки.
Том, видимо, тоже замечает новую интонацию, дергает уголком губы, некрасиво усмехаясь. И преувеличено вежливо кивает:
– Ты здесь главный.
– Прости, – Крис мягко касается губами лба музыканта. – Но ты и правда должен поесть.
Простреливает абсолютно неуместное в данный момент возбуждение. Он сжимает дрожащие пальцы в кулак и пытается мягко разорвать контакт, так, чтобы Том ничего не заподозрил.
А тот вдруг опускает ладонь на плечо Хемсворта, удерживает, не давая отстраниться. И шепчет:
– Чего ты боишься? Что я забуду?
– Том, я... – Хемсворт тяжело сглатывает, – если ты...
– Так сделай так, чтобы я не забыл, – последние слова Том проговаривает в самое ухо, обжигая дыханием.
Криса перетряхивает. Он вцепляется в плечи музыканта и несколько долгих мгновений смотрит в прозрачные глаза. А потом перехватывает его губы в жесткий, почти болезненный поцелуй.
Тома хочется. Хочется так, что темнеет в глазах только от одной мысли об этом. Целовать гладкую кожу, касаться пальцами...
Крис непослушными пальцами подцепляет майку Тома и тянет наверх. Стаскивает такую ненужную сейчас вещь и с хриплым выдохом прижимается губами к худой груди музыканта. Целует, лаская кожу. Хочется оставить свои метки везде. И на шее, и плече... Яркие следы, которые будут напоминанием. И Хемсворт озвучивает свое желание. Шепчет бессвязно, перемежая слова легкими поцелуями.
А Том подается вперед, запускает пальцы в волосы на затылке и выдыхает:
– Оставь... Крис, если хочешь, оставь...
И Хемсворт буквально впивается губами в светлую мягкую кожу. Плечо, шея... Снова плечо, грудь, живот... Боже, да!
Том выгибается у него в руках, стонет задушено.
Прикоснуться к острой вершинке соска, чуть втянуть губами – и Том, всхлипывая, подается вперед, льнет, явно пытаясь увеличить площадь соприкосновения.