Рак и Танцор быстро собрали оружие у трясущихся от страха авторитетов, поглядывающих на валявшиеся трупы. Страх сковывал их все больше и больше, заползая в каждую клеточку и превращая тела в аморфную массу, готовую ползать и унижаться, но что бы потом, в удобном случае, отыграться с лихвой. Наглые, циничные и жестокие, когда превосходство было на их стороне, в противоположной ситуации они раскисали, становились жалкими, трусливыми и покорными, готовыми просить о пощаде сквозь размазанные по щекам слезы. Таково большинство бандитов, причиняющих боль, но не способных самим переносить ее.
Бром побелел, как мел, и сидел с трясущимися от страха руками, не пытаясь спрятать их, и бурчал себе что-то под нос, видимо вернулась к нему старая привычка в искаженном варианте испуга.
— Что, гад, доигрался, — Александр подошел и резко ударил Брома в челюсть, кроша протезы и естественные гнилые зубы. — Я тебе всегда говорил, сучара, что самое главное — это своевременная информация.
В голове каждого авторитета, не смотря на страх, прочно осела мысль: «Кто-то сдал». Этого и добивался Александр, пусть потом боятся друг друга, не доверяют и выясняют отношения. Вместе им уже не быть, не сговориться.
— Всех людей этих мерзавцев, — Граф указал на убитых, — я положил: кто-то уже кипятится в аду, а кто-то еще стоит на пути туда, мечтая побыстрее уйти из жизни.
Авторитеты прикинули ситуацию на себя, они бы не оставили никого в живых, особенно Михаил, любитель жестоких расправ и изощренных пыток, руки которого обагрены кровью по локоть. Он побеждал наглостью и жестокостью, числом, а не уменьем, действуя с кровавой шаблонностью. Через него проходили почти все заказные убийства в городе, милиция знала о нем, но ничего не могла предъявить реального — свидетелей не оставляли живыми.
Сейчас, не сомневаясь в словах Графа, они пытались предугадать свою участь, тряслись от страха, особенно Бром, который понял, что может рассчитывать лишь на скорую смерть.
— Как ты хотел со мной разделаться, паскуда? — спросил Брома Николай и, не дожидаясь ответа, приказал: — Отстрелите пока ему руку, ребята.
Рак вскинул автомат.
— Нет, не здесь, зачем кресло портить, — остановил он Рака, — пусть пачкает своей черной кровью пол.
Танцор схватил Брома за шиворот, выкидывая из кресла, и гримаса брезгливости перекосила его рот.
— Он все равно его спортил — обоссался, собака.
Рак снова вскинул автомат и опять Николай остановил его.
— Хочешь жить? — презрительно спросил он.
— Да, да, да, — заскулил Бром от появившейся внезапно надежды, — жить, хочу жить.
— Тогда доставай большой конверт, бумагу и ручку, пиши: уважаемый господин Дробинский, мои подручные авторитеты — Вано и Олег — три месяца назад изнасиловали вашу дочь. Сами они уже не могут просить у вас и вашей дочери прощения, извиняюсь за них я — их «крестный отец» и посылаю вам их отрезанные члены. Подпишись. Подписал? Тогда бери нож, отрезай и упаковывай в конверт.
Александр, с презрением глядя, как Бром ловко управляется с поручением, тихонько спросил Николая о Дробинском и, получив ответ, сплюнул в сторону Брома. Бром знал, поэтому не спрашивал, когда писал письмо, это он посоветовал запугать убитого горем отца еще и изнасилованием младшей дочери и тот не заявил в милицию.
Бром заклеил окровавленный конверт и с надеждой посмотрел на Михайлова.
— Помнишь Левитского Сергея? — спросил Николай.
Бром снова затрясся от страха.
— Я вижу, помнишь, паскуда. Это ты, вымогая у него деньги, приказал привязать к его яйцам кирпич. Потом два, три, четыре, но у него не было необходимой суммы, и ты дернул, отрывая ему мошонку. Помнишь, гнида, как ты наслаждался тогда своим могуществом? А когда он заявил в милицию — у тебя нашлось железное алиби, тебя, якобы, видели человек 10 в совершенно другом месте. Бери ручку, пиши: уважаемый господин Левитский, лично приношу свои извинения за оторванные мною ваши яйца, за подстроенное алиби. Словами не искупить вины, поэтому посылаю вам свои… Поставь многоточие и подпишись. Так, теперь бери нож и режь.
— Нет, не-е-е-е-т, — дико завизжал Бром и осел в уже загаженное кресло.
Михайлов подошел ближе.
— Сволочь, сам сдох, собака, — презрительно бросил он. — Но последнюю волю умершего необходимо исполнить, видит Бог — он раскаялся и хотел отправить потерпевшему свои собственные яйца. Михаил, — Николай посмотрел на него.
— Нет, я не могу, я не умею, я…
Он озирался по сторонам, словно ища кого-то, кто бы сделал за него эту работу.
— Мишенька, — ласково обратился к нему Александр, от такого обращения у того забегали мурашки по коже, — ты же знаешь, что мы два раза не предлагаем…
Михаил, наконец, осознал, что если не исполнит — его убьют. Он взял ножик и выполнил поручение, положил все в конверт, вытер руки о рубашку Брома и вернулся на место.
Александр ногой оттолкнул кресло с Бромом в сторону, взял другое и сел во главе стола, грозно глянув на притихших авторитетов. Ему еще не приходилось решать судьбу людей таким образом, когда рядом находились не остывшие тела трех их бывших соратников.
— Как быть с вами? — вместо решения спросил он.
— Мы с тобой, Граф, с тобой, верой и правдой служить будем, — хором запричитали, замолили они. — Это все они придумали, Вано с Олегом, мы ни причем, верно тебе служить станем, верь нам.
Михайлов понял, что Граф колеблется в выборе решения и подсказал ему выход:
— Пусть Михаил приберется здесь, а то загажено все — полы вымоет.
Сидевшие не раз в зоне Петр и Борис, а тем более Михаил, сразу сообразили, что после мытья полов не подняться более Михаилу на руководящие ступеньки. По понятиям это исключено. Его «опускали» раз и навсегда, пусть скажет спасибо, что не опустили по-настоящему.
Но Михаил, осознавший все, мыть полы отказался, его страх резко и внезапно прошел, глаза запылали ненавистью и местью. Граф кивнул Раку, и Михаил успокоился с дыркой во лбу, присоединившись к трупам.
Вопрос решен и Михайлов с Графом, а за ними и Рак с Танцором, покинули, ставшую кровавой и страшной, комнату.
Александр сам сел за руль, пригласив к себе в машину Николая, захотелось поговорить одним. Часть дороги ехали молча, пуская клубы сигаретного дыма, и уже под конец Александр заговорил:
— Хорошо ты придумал с Михаилом, все-таки вылезла наружу его суть, я и колебался из-за него, считая игрой его преданность. Такой вообще не может служить преданно никому, а самому организовать дело — мозгов не хватит. Вот и выходит, что он лишний, — как бы оправдывался Граф. — Но ты крепкий парень, доктор, не думал, что способен на такое.
— На войне и не такое бывало, — усмехнулся Николай, — я имею в виду кровь и трупы. Подлости, конечно, тоже хватало, но не в такой степени, — он помолчал немного, — ты вот, что, Александр, не задействуй ночью Танцора, пусть отдохнет, мне он с утра потребуется, и выдели еще трех. Пусть Танцор подберет сам, я буду их ждать в офисе.
— Все исполню, господин, — Александр засмеялся, — и Танцору объясню, что твои приказы важнее моих. Нет, я отдаю его и еще троих тебе насовсем, не солидно ходить без охраны, хотя дело не в солидности — мало ли какие сволочи на пути попадаются. Семья у тебя, самому-то никто не страшен.
Они подъехали к дому, Александр попросил передать привет Вике и Алле Борисовне, попрощавшись, Николай вышел и, поежившись от резкого ветра и похолодания, нырнул в подъезд.
— Прохладно на улице, — сказал он, заходя в квартиру, — ох, и заморожу я сейчас вас, — продолжил Николай, раздеваясь и обнимая Вику.
— Холодненький, но родной и близкий, — произнесла Вика, целуя его. — Ты знаешь, Коленька, как медленно идет время, как медленно тянутся минутки, я вся испереживалась. Мама говорит, что мужикам необходимо иногда уходить, по делам. Я знаю, что по делам — ты помогал Саше. Я не ревную, потому что люблю и верю тебе, но все равно волнуюсь, — ворчала Вика, крепче прижимаясь к Николаю.
— Милая моя, мама, конечно же, тебя успокаивала, но я действительно ушел по делам, по делам, которые нельзя отложить на завтра. Спасибо тебе и тебе, Алла, что не задаете вопросов с порога, я расскажу все сам. Собственно и рассказывать нечего — дождались мы вора, залез он в дом, и сцапали там его. Но Александр не стал заявлять в милицию, прочитал нотацию и когда вор действительно понял, что здесь ему ничего и никогда не украсть — Саша отпустил его.
— Саша мафиози? — вдруг спросила Алла.
— Он хорошо к нам относится, и я не лезу в его дела, — ответил, немного подумав, Николай.
— Значит мафиози, — уже убежденно произнесла Алла.
— Ты против общения с ним? — спросил Николай.
— Нет, можно общаться и с мафиози, главное — не впутываться в его дела, в его бизнес и оставаться всегда порядочным человеком.
— Мы так и поступим, Саше действительно необходима помощь не только в вопросах, которые я решал сегодня. В будущем я планирую, что бы Саша отошел от грязных дел, чувствую, что ему это тоже не по душе. Я подтолкну его в нужном направлении, он хороший парень, пусть зарабатывает деньги честным путем. А сейчас, девочки, спать, третий час ночи уже, проспим завтра на работу.
Он переключился на события минувшего вечера. Только один вопрос тревожил его: прав он или нет? С точки зрения государства и права — конечно, нет, а с точки зрения самого, других людей, общества, морали? Если бы заявили в милицию и там поверили, если бы еще поверили и сразу бы выехали — на вечер спасли бы, измотав в последующем повестками и вопросами. Все равно Александра и его убили бы, никто бы не снял заказ. Значит, государство не смогло бы их защитить, это аксиома. С другой стороны: Бром, Михаил, Олег, Вано — это бандиты, руки их в крови, они совершили множество тяжких преступлений, но жили припеваючи на свободе, веселились и жировали на отобранные деньги, на деньги, добытые преступным путем у своего народа. И это понятно всем, как божий день, кроме разве что судей. Они жили за счет страха запуганных ими же людей, государство которых не в состоянии их защитить, за счет подкупа и взяток, за счет продажных тех же самых государственных чиновников силовых и административных структур.
Он не судья и не палач, но обстоятельства сложились так, что решение необходимо принять немедленно. Николай с абсолютной уверенностью понял, что если бы провели всенародный референдум — большинство поддержало бы его, а закон должен служить народу. Значит, он морально оправдан! Облегченно вздохнув, он попытался уснуть, но в голову опять стучалась мысль: разве судья ты? И лезли мысли о неотвратимости наказания — почему гуляют на свободе члены преступных группировок? Круг начинался заново.
Еще долго он лежал молча, делая вид, что спит, но сон сморил и его, властвуя и забирая усталость.
* * *
Утром, подъезжая к клинике, Михайлов заметил у дверей трех новых людей. «Здоровенные мужики, накаченные, чувствуется сила и тренированность, от наметанного взгляда не укрываются такие важные детали», — отметил про себя он.
Парни подскочили к машине и открыли три дверцы, протянув Алле и Вике руки, помогая выйти. Дамы, не зная их, не решались, взглядом требуя от Михайлова пояснений. И он, улыбаясь, пояснил, что все нормально — это новые сотрудники фирмы. Алла и Вика, взамен нерешительности и в качестве оправдания, подарили каждому по ослепительной доброй улыбке.
— Доброе утро, Виктория Николаевна, — вежливо говорил один.
— Доброе утро, Алла Борисовна, — вторил другой.
Николай смотрел на своих девочек и радовался. Польщенные именной встречей, они сияли, как солнышки, в их радостной простоте не чувствовалось и капли тщеславия и надменности, которую напускали на себя многие женщины в общении с охраной. Простые и вежливые, они гордились своим положением, своим мужем и зятем, прежде всего, но никогда не кичились этим, стараясь наоборот, внимательнее относится к простым людям, таким же, как и они в совсем недалеком прошлом.
На легком морозце, в норковых шубках и шапках, они смотрелись ослепительными куколками, источая светлую доброту и нежность. Николай так и стоял без движений, любуясь ими, пока не вздрогнул от обращения к нему.
— Здравствуйте, шеф, — трое охранников вытянулись, как перед генералом, ожидая распоряжений, но на лицах не было льстивой угодливости, скорее они выражали почтительность и внимание.
«Это хорошо, — подумал Михайлов, — не терплю лизоблюдов. Танцор уже явно поработал с ними, иначе бы они втроем открывали мою дверцу. Но когда он успел, молодец, не зря его ценит Граф».
— Доброе утро, — со всеми поздоровался Николай.
Он прошел в свой кабинет и переоделся, его рабочий день начинался с девяти, но он приезжал пораньше, а значит, и приезжали Вика с Аллой Борисовной, и, глядя на них, другие сотрудники.
Михайлов попросил Вику пригласить к нему Михаила и новых сотрудников, собрать через пять минут в приемной весь персонал.
Михаил и охранники вошли, каждый представлялся сам.
— Астахов Василий Иванович, кличка Стах.
Николай Петрович поморщился, и это не ускользнуло от Танцора.
— Ни каких кличек, — цыкнул на них Михаил.
— Черный пояс, пятый дан, — продолжал Астахов, — служил в ВДВ, но спортом занимался и раньше.
— Ого! — похвалил Михайлов, — пятый дан — это сильно!
— Дятлов Игорь Михайлович, служил в ВДВ, черный пояс, третий дан.
— Деркач Вячеслав Ильич, служил в ВДВ, черный пояс, третий дан.
— А у тебя какой дан, тоже в ВДВ служил? — посмеиваясь, спросил Михаила Николай Петрович.
— Пятый дан, доктор.
— Сержант наш, — заулыбался Астахов.
— Это хорошо, что вы давно знакомы, не придется срабатываться. Михаил объяснил вам задачу? — они закивали, — тогда обращаю ваше внимание на следующее: как вы уже поняли — никаких кличек, второе — быть всегда вежливыми с больными и их родственниками. Иногда они так достают, что хочется дать им по шее — терпите, скрипите зубами, рвите на себе волосы, материтесь, про себя естественно, — он заулыбался, — но терпите. Понятно?
— Да, шеф, — прозвучал единый ответ.
— И еще, в клинике быть всегда в форме. Какая у нас форма?
— Белый халат, шеф.
— Хорошо, ступайте, останься, Миша.
Михайлов поблагодарил его, объясняя, что Вике и Алле Борисовне очень понравился теплый прием, организованный им. Последнее Николай подчеркнул особо и попросил передать слова благодарности охранникам. Определился он и с оплатой, учитывая совет Михаила. Решив организационные вопросы с охраной, Николай Петрович пригласил к себе весь персонал, познакомил их с новыми сотрудниками и отпустил, оставив главного бухгалтера.
— Любовь Ивановна, внесите в штатку дополнения: Зеленский Михаил Павлович, начальник службы безопасности, зарплата пятьдесят тысяч рублей и три охранника по сорок тысяч.
Покончив и с этим, он потянулся в кресле, пора начинать, люди ждут его целебных результатов.
После показа по телевизору весть о его удивительных способностях разлетелась по всей России. Клинику буквально осаждали громадные толпы больных людей. Кто не мог сам стоять и ходить — присылали родственников. Гостиницы города, на треть всегда пустовавшие, забиты до предела, ГУВД среагировало оперативно, выставив постоянный пост у его клиники для поддержания общественного порядка — люди нервничали и иногда срывались, появились мошенники, сообразившие, что на этом можно неплохо заработать, якобы продавая очередь. Сотрудники ОБЭП отлавливали их, но, как и с наперсточниками, по-настоящему сделать ничего не могли, преступность совершенствовалась быстрее, а милиция шла ей вдогонку. Проблему решил сам Михайлов, попросив объявить в средствах массовой информации, что живой очереди у него нет, запись только по телефону на конкретную дату и время.
Михайлов прошел в операционную. Первой привезли старушку, которой можно было дать более 80 лет, но ей не было и 70-ти. Вся ее кожа пожелтела. «Завтра бы умерла, — подумал Михайлов, — рак печени».