Степанов улыбнулся.
— Нет, Светочка, он не военный, но ты его тоже знаешь — это Михайлов.
— Академик? — ахнула она, — но он завтра не принимает.
— А мы и не собираемся на прием, мы пойдем в гости. У него чудные дети — парочка ходячих компьютеров. Увидишь сама — поймешь.
— Наверное, страшно общаться с таким человеком, он очень умный — вдруг скажешь что-то не то. Все равно, что к генералу в гости ходить.
Степанов так откровенно и заразительно захохотал, что Светлана приподнялась на локте, пытаясь понять, от чего он смеется так долго и неудержимо.
— Ну, Боренька, перестань… я что-то не так сказала? Я, наверное, совсем глупая… и ты смеешься…
А он продолжал заливаться смехом, она иногда пыталась ему подхихикивать, но глаза наполнялись слезами. Он с трудом перестал смеяться, заметив, что вот-вот она разревется.
— Все нормально, милая, и совсем ты не глупая и не смешная, просто есть вещи, от которых нельзя не смеяться. Давай лучше сменим тему, поговорим о другом, а еще лучше займемся любовью. Я уже так давно не был с тобою…
Она улыбнулась, поглаживая его грудь ладонью, прижалась ближе к нему, чувствуя, как упирается в нее его «нетерпение» и отдалась ему до последней клеточки.
Позже, лежа головой на его груди, спросила:
— Я, наверное, точно дурочка, согласилась выйти за тебя замуж и не знаю о тебе ничего. Кто ты — танкист, артиллерист, связист, прапорщик или майор, а может полковник. А может ты и не военный вовсе — тебя по утрам забирает машина с гражданскими номерами, у военных они другие.
Она приподняла голову, стараясь заглянуть ему в глаза, почувствовать ответ его сердца. Что скажут ей эти карие и красивые очи, скрывающие зеркало души?
— Ты просто молодец, моя милая, сумела обратить внимание на номер машины, — он улыбался широко и открыто, — ты действительно должна знать обо мне больше. Я не артиллерист и не танкист, не прапорщик, не майор и не полковник. Я генерал, Светочка, поэтому и смеялся, когда ты сказала про генерала. Неужели я такой страшный, злой или, как ты сказала, умный, что со мной боязно общаться?
— Шутишь?
— Нет, Светочка, нет, я настоящий генерал, начальник управления ФСБ, ты можешь убедиться в этом, в кармане рубашки мое служебное удостоверение.
Она села в постели, глядя на Степанова большими глазами, не зная, что ответить или сказать.
— А прежде всего я человек, такой же, как все, как прапорщик, майор или полковник, — он снова широко улыбнулся, — и ничего человеческое мне не чуждо.
Света начала потихоньку всхлипывать, потом не смогла удержаться, упала ему на руку и рассмеялась от всей души.
— Вот дура, наплела генералу про генерала, — смеялась она, — и Михайлов такой же простой, как ты?
— Не-ет, в своей среде он маршал и мне до него далеко, а в жизни он обычный человек, без кичливости и зазнайства, без высокомерия и надменности. Муж и отец двоих детей.
Степановы еще долго делились друг с другом впечатлениями, рассказывали о себе и уснули далеко за полночь.
На следующий день Степанов со Светланой заехали на работу, он решил приехать к Михайловым в форме по двум причинам: показаться невесте, как она того и просила, а другое пока было секретом, который он не хотел раскрывать раньше времени. Генеральская форма немного смущала ее от непривычности, Светлана никогда раньше не видела генералов, но ее избранник оставался родным в любой одежде и форме. Она гордилась им и не скрывала этого от других, приятно, когда офицеры встают при появлении ее милого Бореньки. Света так и не поняла, когда успела свыкнуться с его формой, времени для этого не было — уже в машине, по дороге к Михайловым, она чувствовала себя превосходно, словно Степанов всегда выглядел таким, каким был сейчас — родным и близким.
Выйдя из машины у Михайловского коттеджа, она немного смутилась, даже сам по себе огромный дом придавал ей неуверенности, но Степанов поддержал ее.
— Светочка, они обыкновенные люди, как и генералы…
Она улыбнулась и благодарно сжала ему руку, шагая уже тверже и решительнее. Они вошли в здание, Степанов представил ее, познакомил с академиком, Викой, Аллой Борисовной и славными детишками.
Николай Петрович провел их в малый зал, где уже был накрыт стол. Светлана осматривалась в огромном доме, не завидуя его размерам и обстановке, имеющейся в доме прислуги. Все равно Михайлов был «неземным», а такие люди и должны жить в коттеджах или замках, считала Света. Даже малый Михайловский зал мог вместить без труда за столом около 80 человек.
Алла Борисовна пригласила всех к столу.
— Да, да, усаживайтесь, где вам удобнее, — поддержал ее Николай Петрович, — и давайте по-простому, без церемоний, будем звать друг друга по именам.
— Э-э, нет, Николай Петрович, — погрозил ему Степанов пальчиком, — зачем же толкать людей на поступки, не согласованные с душой. Маленькое исключение мы сделаем, Николай Петрович, не может обращаться генерал к маршалу по имени, а дружить может. — Он засмеялся.
Степанов отвел Аллу Борисовну и Вику в сторонку, о чем-то пошептался с ними, от Михайлова это не ускользнуло, он хитровато улыбнулся и спросил, обращаясь в основном к Свете:
— Опять, чертенята, что-то затевают без моего ведома, что интересно они на этот раз выдумают? Вот так я и живу — никакой самостоятельности. Тоже, друг называется, шепчется в открытую с женой и тещей, замышляет какую-то аферу, и ты знаешь, Света, я заранее знаю, что Вика с Аллой его поддержат. Ты присматривай за ним хорошенько, некрасиво, когда шеф УФСБ устраивает заговоры, придется тебе, как подруге, разобраться с ним дома. Но вряд ли бы привез генерал ко мне в дом подругу, наверняка согласилась выйти за него замуж?
— Да, мы с Боренькой решили пожениться, — краснея, ответила Света.
— Ну-у, тогда сегодня гуляем, молодцы, что приехали, замечательно, когда все хорошо у друзей. Что ж, прошу всех к столу.
— Нет, Коля, подожди, успеется к столу. Борис у нас много раз был и никогда не купался в бассейне. Поплаваем, а потом и к столу сядем. Ты не против?
— Возражать-то все равно бесполезно, — засмеялся Михайлов, — у вас в руках власть… заговорщики. Пойдемте, пойдемте.
Света была поражена огромным бассейном в доме, только теперь она поняла, зачем Борис просил ее взять к Михайловым купальник. Значит, он заранее знал и ничего не сказал ей. Тихонько, шепотом она отчитывала его за молчание, а он снова молчал и улыбался. Чмокнул ее в губы при всех, и она застенчиво смолкла.
Как здорово поплавать, выпить сок и съесть яблоко или апельсин, познакомиться с Михайловыми — большей радости не мог ей доставить никто.
Монитор в бассейне включился, объявляя новых гостей:
— Граф, Графиня и Графинечка.
Степанов объяснил удивленной Свете, которая могла принять в этом доме все за чистую монету, что это не титул, а фамилия. А монитор все продолжал и продолжал объявлять: господин Белецкий, госпожа Шумейко, господин Тимофеев. Аллины сестры с мужьями зашли по-родственному, без церемониальных представлений.
Михайлов встречал всех, обернувшись простынью.
— Прошу, прошу… Если вы считаете, что я вас встречаю неприлично, не в костюме, а в простыне, то вы глубоко заблуждаетесь. Это не простынь — это тога. Хоть здесь и не Римский сенат, но одежду не выкинешь из истории, — шутил он.
Света знакомилась со всеми, радостно улыбаясь каждому, теперь это был и ее круг. Разве могла она мечтать еще совсем недавно, что станет невестой генерала, что познакомиться с такими людьми. Она с восхищением смотрела на Степанова, и ей хотелось обнять и прижаться к нему всем телом, почувствовать его родное тепло.
Михайлов словно понял ее чувства, он подтолкнул ее к Степанову.
— Ну вот, а я-то думал, что сегодня только одно событие — Света согласилась сменить фамилию на Степанову, стать его женой, но чую, что это не все — он погрозил всем пальчиком — тоже мне, друзья, хоть бы кто-то проболтался.
— Да нет, Николай Петрович, событие здесь одно и очень замечательное событие. А что касается Светы, то она и не собиралась менять фамилию, с рождения готовилась к этому дню, ее девичья фамилия тоже Степанова.
— Но вы, молодые, даете, — с улыбкой подошел и поздравил их губернатор, а про себя подумал: «Хорошо, местную, не москвичку берет, значит надолго к нам, хорошо»…
Водные процедуры заканчивались, Алла приглашала всех в зал, а Вика увела мужа наверх. Она достала новый костюм, к которому уже были прикреплены все его ордена и медали.
— Вика, зачем все это? — недоуменно спросил он.
— Одевайся, скоро сам все узнаешь.
Она с радостной улыбкой разглядывала его, поправила лацкан и прижалась к нему, тихо шепча на ушко:
— Какой же ты у меня славный и красивый, нет на свете ни одного мужика, лучше тебя, Коленька, добрее и ласковее, чем ты, мой милый.
Вика приложила палец к его губам, чтобы он не мог ничего ответить ей, крепко еще раз прижалась к нему.
— Пойдем, нас уже ждут.
Они спускались по лестнице — он чуть впереди, она немного сзади. В зале гости выстроились в ряд, наверняка постарался Степанов, Тимофеев, как командир перед взводом, стоял в стороне. Вика тоже встала рядом с матерью, любуясь внешностью мужа.
— Уважаемый Николай Петрович, — начал свою речь губернатор, — Зная, что вы не очень жалуете торжественные мероприятия, мы посовещались и решили провести их здесь, в вашем доме, где вы не можете отказаться от приема друзей. Все мы хорошо знаем, что вы 15 лет отдали боевому служению Родине, 15 лет вы воевали со скальпелем в руках, возвращая в строй солдат и офицеров в Афганистане и Чечне. Родина высоко оценила ваш подвиг, об этом красноречиво говорят ваши боевые награды. Но выйдя в отставку, вы не ушли с поля боя, продолжая возвращать в строй людей, давая им новую жизнь и будущее. Что может быть прекраснее и полезнее возвращенного здоровья!? Я хорошо помню нашу первую встречу с вами, в тот день вы вернули здоровье 50-ти безнадежно больным людям, вы выглядели устало, но счастливо. Каждый день вы возвращаете к новой жизни десятки людей, занимаетесь наукой, изобретаете лекарства, которые спасли жизни десяткам, сотням тысяч людей во всем мире. Вас знают и ценят на Востоке и Западе, в Америке, Австралии и Африке, знают на каждом континенте планеты. Пользуются вашими трудами для спасения человеческих жизней. Родина высоко ценит ваш труд и сегодня мне выпала большая честь. От имени Президента Российской Федерации, Правительства России, от всего нашего многострадального народа, от администрации области и от себя лично с огромным удовольствием поздравляю и вручаю Вам, дорогой Николай Петрович, орден «За заслуги перед Отечеством» I степени.
Под аплодисменты друзей Тимофеев прикрепил орден, отошел немного в сторону, давая возможность поздравить орденоносца каждому из присутствующих, сказать несколько теплых и ласковых слов, полюбоваться его многочисленными наградами.
В большой зал вкатили столики с шампанским, открывали с шумом и стрельбой, звенели бокалами и поздравляли, радуясь от всего сердца его успеху. Михайлов, зацелованный напрочь женщинами и весь измазанный помадой, поднял руку.
— Стоп! На этом прошу торжественную часть завершить и перейти к дружескому обеду. Вика, приглашай всех к столу, а мне необходимо умыться.
Проходя в малый зал, Света подумала: «Действительно простой человек и чувствуешь себя в его доме спокойно, без внутреннего напряжения и стеснительности. Умеет он создавать ауру домашней и дружеской обстановки, хотя, наверное, он и не создает ее — она рождается сама от его простоты и гениальности. Надо обязательно пригласить их к себе в гости в следующие выходные дни».
Уже сидя за столом, Александр спросил Михайлова:
— Слышал я, Николай Петрович, что одна из пациенток подарила вам свое сердце…
Михайлов удивился — откуда узнал Граф о подарке Загорской, даже Аллины сестры не знали о нем, им не говорили специально, чтобы не напрашивались в гости. Сестры не понимали, что Михайловым хочется побыть одним в выходные дни. Первое время они приезжали каждую субботу и воскресенье, словно свора оголодавших псов, которые готовы были жрать, жрать и жрать, не выходя из бассейна. Они изматывали горничных напрочь — подай то, принеси это. И в один из дней ворота коттеджа не открылись, охрана объяснила, что Михайловы заняты, и принять их не смогут. В следующие выходные к сестрам не вышла даже охрана, потом Алла объяснила им на работе, что их не было дома. От принятого решения Михайловым было не по себе, но по-другому они поступить не могли, невежество и беспардонность родственников изматывали и их приглашали сейчас только по праздникам и торжественным случаям.
Глядя, как Вика поднималась наверх за статуэткой, Михайлов поймал себя на мысли, что не стоит думать об Аллиных сестрах. А вот без нее, без его любимой Вики и Аллы не получил бы он и этого ордена и вообще не стал бы знаменитым доктором. Впрочем, он не гонялся за званиями, наградами и известностью, он делал свое дело, то, что умел лучше всего и всех — лечить и исцелять людей.
В образовавшейся секундной тишине Тимофеев печально и отчетливо произнес:
— Как жаль, Николай Петрович, что вы практически не общаетесь с большими политиками, а им у вас есть чему поучиться. Может быть и они, глядя на вас, усвоили бы основной принцип медицины — не навреди! Промедление и бездействие иногда хуже всего… Даже если потом выставлен правильный диагноз — реанимировать всегда крайне сложно. В России больших политиков, как и врачей, не привлекают к уголовной ответственности, несмотря на единство закона пред всеми. Одних судит история, других народная молва. Тяжело идти в ногу со временем, еще труднее опережать его, когда человечество не созрело для грядущих открытий.
Вернулась Вика, держа в руках коробочку, поставила ее на стол и открыла. Изумительной красоты хрустальная фигурка женщины, держащая в протянутых руках маленькое, на вид живое сердечко, поразила всех. Линии фигурки выглядели настолько естественно и воздушно, что, казалось, эта маленькая фея сейчас взлетит и преподнесет свое сердце сказочному принцу.
Светлана засмотрелась на завораживающую фигурку, и на миг показалось ей, что хрустальное сердечко застучало. Она очнулась от наваждения, положив руку под грудь, улавливая биение, и ей захотелось взять его в руки и преподнести также любимому. Она взглянула в его глаза и потянулась сердцем — ей показалось, что он прочел ее мысли.
«Действительно — нет пределов человеческой благодарности, любви и возможностей. Ведь где-то ходит на свете человек, сделавший эту хрустальную фею, талантливейший и скромный, наверняка затертый серыми завистниками. Где-то живет на свете женщина, отдавшее свое сердце Михайлову, любящая его, как мать или сестра». Света вздохнула, все еще плохо слыша и воспринимая слова восхищения гостей о великолепном шедевре. Вика накрыла фигурку коробочкой и понесла обратно наверх. Мужчины отошли покурить.
Тимофеев выбрал минутку, отвел Графа в сторону, не хотел, чтобы слышал разговор Михайлов, поинтересовался:
— Давно хочу спросить тебя, Александр Анатольевич, как фармзаводик ваш поживает?
Граф удивился вопросу — губернатор прекрасно знал, что завод процветает, дает немалый доход и регулярно платит налоги. Мало того, он знал, что не «химичат» на заводе с доходами и налогами, как в большинстве других фирм. Почему же тогда спросил? Ответил сдержанно:
— Ничего, работаем помаленьку.
— Я вот почему спросил: звонили мне недельку назад губернатор из Владивостока и Президент из Улан-Уде, жаловались и просили помочь. Заключили их регионы с вами договора на поставку лекарств, первое время поступали лекарства регулярно, а сейчас этого нет, дефицитом стал ваш товар и цены взлетели неимоверно. Я знаю, что ты не тот человек, чтобы крутить с договорами и ценами, в свое время открутил все, что можно и нельзя, — намекнул он на его прошлое, — поэтому и спрашиваю напрямую.
Граф посмотрел на него внимательно, усмехнулся.
— Никак не думал, что меня спросят об этом, считал: еще не настало время. Но если и спрашивать, то кому, как не вам. Перед ответом хочу задать маленький встречный вопросик — как вам цена лекарства в наших, Н-ских аптеках?