- Кто-то может попытаться отнять вашу внучку, - сказал я.
Она бросила на меня долгий взгляд из-под тяжелых ресниц, и снова испробовала свою соблазнительную улыбку. - Скажите, Джон, сколько мой муж предложил вам за обнаружение Мелиссы?
- Десять миллионов фунтов, - мой голос прозвучал немного хрипло. Я все еще не привык к этой мысли.
- Сколько еще требуется, от меня, за то, что вы просто ... обозначите деятельность и не найдете ее? Я могу быть очень щедрой... И, конечно, это будет нашей маленькой тайной. Иеремия никогда об этом не узнает.
- Вы не хотите, чтобы она вернулась? – я был поражен. – Ваша собственная внучка?
Улыбка исчезла, а ее глаза были холодны, так холодны.
- Она никогда не должна была рождаться, - ответила Мария Гриффин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ВСЕ О ПОТЕРЯННОМ ДЕТСТВЕ.
Дипломатично подбирая выражения, я объяснил Maрии Гриффин, что не могу принять ее любезное предложение, потому что одновременно работаю только на одного клиента. После этого она начала швыряться всем, что попадалось ей под руку. Решив, что сейчас самое время уйти, я быстро отступил к двери под градом разнообразных снарядов, пролетающих вокруг моей головы. Мне пришлось вслепую нащупывать дверную ручку у себя за спиной, не смея оторвать глаз от все более тяжелых предметов, направленных в мою сторону, но все же я, наконец, открыл дверь и удалился с почти недостойной поспешностью. Я захлопнул дверь, отсекая град снарядов, и вежливо кивнул ожидающему меня Гоббсу. (Первое правило успешного частного детектива – сохранять достоинство под давлением.) Мы оба немного постояли, прислушиваясь к звукам ударов увесистых предметов с противоположной стороны двери, а потом я решил, что самое время оказаться в другом метсе.
- Мне нужно поговорить с детьми Гриффина, - сказал я Гоббсу, когда мы уходили. - Уильямом и Элианорой. Они все еще в резиденции?
- Разумеется, сэр. Гриффин дал им понять предельно ясно, что хотел бы, чтобы они вместе со своими вторыми половинами остались, предполагая, что вам захочется допросить их. Я взял на себя смелость, предложив им подождать в Библиотеке. Надеюсь, это приемлемо.
- Я всегда мечтал допрашивать целая кучу подозреваемых в Библиотеке, - тоскливо ответил я. - Еще бы пенковую трубку и шляпу...
- Сюда, сэр.
Тем же путем мы вернулись к лифту, а потом еще большим количеством коридоров и переходов прошли в Библиотеку. Я был настолько запутан, что не смог бы найти выход даже под дулом пистолета. Я начал всерьез задумываться о том, чтобы оставить за собой хлебные крошки, или разматывающуюся длинную нить. Или вырезать стрелки-указатели на полированных деревянных понелях. Но это было бы грубо, а я ненавижу прибегать к грубости в середине дела. Так я брел следом за Гоббсом, любуясь великолепными произведениями искусства по сторонам и тихо надеясь, что он не начнет вдруг просить меня узнавать их. Вокруг по-прежнему было не много людей, за исключением редких слуг в униформе, спешащих мимо с опущенными головами. В коридорах было так тихо, что было бы слышно, как пернула мышь.
- И насколько велико это Поместье? – спросил я Гоббса, пока мы шли и шли.
- Настолько, настоклько оно должно быть таким, сэр. У великого человека должен быть большой дом. Этого от него ожидают.
- Кто жил здесь до Гриффинов?
- Я считаю, что Гриффин создал поместье по собственному проекту, сэр, несколько столетий тому назад. Насколько я понимаю, ему хотелось произвести впечатление...
Наконец, мы добрались до Библиотеки, Гоббс открыл дверь и впустил меня внутрь. Я плотно захлопнул за собой дверь, оставив Гоббса с другой стороны. Библиотека был велика и почти вызывающе старомодна. Все стены были заняты исключительно полками, плотно заполненными тяжелыми переплетенными книгами, отпечатанными явно не в последнее время. Тут и там на толстом ковре стояли удобные кресла, а в центре комнаты был единственный длинный стол, оборудованный дополнительными лампами для чтения. Это просто обязано было быть комнатой Гриффина; он пришел из того времени, когда читал каждый, кто хоть что-то из себя представлял. Многие книги на полках выглядели достаточно старыми, чтобы представлять собой реальную редкость и ценность. У Гриффина, должно быть, был оригинал каждого заметного издания за последние несколько веков, начиная с Библии Гутенберга, и заканчивая полным текстом «Некрономикона». Последний, конечно же, в арабском оригинале. Наверное, помеченный загнутыми углами страниц, машинальными рисунками на полях, а все лучшие места сильно подчеркнуты.
Уильям и Элеонора Гриффин ждали меня, чопорно стоя рядом, как бы выступая единым фронтом перед лицом общего врага. Они не показались мне теми людьми, которые потратили бы много времени, делая выбор в Библиотеке. Их вторые половины так же вместе стояли в дальнем углу, внимательно наблюдая за ситуацией. Какое-то время я рассматривал эту четверку. Чем дольше я заставляю их ждать, тем больше вероятность, что кто-то скажет что-то такое, чего говорить не собирался, - просто чтобы нарушить молчание.
Уильям Гриффин был высоким и мускулистым, этакий сосредоточенный на собе бодибилдер. Он был одет в черную кожаную куртку поверх белой футболки и джинсов. Одежда выглядела совершенно безупречно. Наверное, потому, что он ее выбрасывал, едва она мялась, и надевал новую. У него были коротко стриженные светлые волосы, холодные голубые глаза, силдьно выступающий вперед отцовский нос и надутые губы матери. Он делал все возможное, чтобы держаться прямо и гордо, как и подобает Гриффину, но его лицо не выражало ничего, кроме мрачности и угрюмости. В конце концов, его удобное существование вдруг перевернулось вверх дном, сначала из-за открытия нового завещания, а потом – исчезновения его дочери. Людей столь высокого положения, как у него, возмущает все неожиданное. Их богатство и власть должны защищать их от подобных вещей.
При взгляде на Элеонору создавалось устойчивое впечатление, что она сделана из более прочного материала. И это несмотря на то, что на ней был наряд, от которого отказалась бы даже Мадонна, посчитав его чересчур дрянным. Элегантность уличной шлюхи, дополненная вульгарностью. Ее длинные светлые волосы были уложены в то, что, очевидно, считалось искусственными волнами, и слой макияжа был настолько толстым, что сквозь эту маскировку можно было только вобщем судить о чертах ее лица. Она открыто пялилась на меня, почти не скрывая злости, и беспрерывно курила. Она тушила бычки о полированную столешницу или растаптывала их на бесценном персидском ковре. Готов поспорить, что она так не делает, когда рядом ее отец.
Женщина в самом дальнем углу, настолько далеко, насколько это было возможно сделать, все еще оставаясь в одной с нами комнате, - жена Уильяма Глория, экс-супермодель, высокая и худая, с кожей настолько черной, что отливает голубым. Она задумчиво рассматривала на меня темными прищуренными глазами, ее лицо с высокими скулами и блестящим лысым черепом не выражало совершенно никаких эмоций. На ней было длинное белое атласное платье, контрастировавшее с ее угольно - черной кожей. У нее был напряженный и голодный вид, свойственный всем профессиональнальным моделям, и она по-прежнему выглядела так, как будто она могла с успехом пройтись по любому подиуму, который прийдет ей в голову. Хотя она стояла рядом с мужем Элеоноры Марселем, язык ее тела ясно говорил, что она находится там только потому, что ей приказали. Вряд ли она хоть раз взглянула на него.
Марсель был одет в хороший костюм, но по тому, как он на нем болтался, становилосьясно, что он привык одеваться более небрежно. Марсель был небрежен в мыслях, словах и поступках. Это было понятно по тому, как он стоял и смотрел, и по тому, что он продолжал выглядеть мутным и хитрым, даже если вообще ничего не делал. Создавалось впечатление, что он только терпит пребывание здесь и ждет-не дождется вернуться к тому, что он должен был сделать. И что его не волнует, что кто-то это знает. Не думаю, что он хоть раз прямо посмотрел на меня. Он был достаточно красив, слабой и незаконченной красотой и, как и Глория, сохранял молчание, потому что так ему приказали.
Я переводил взгляд с Уильяма на Элеонору и обратно, позволяя напряжению расти. Спешить мне было некуда.
Я знал все о детях Гриффина и их многочисленных браках. Как и любой на Темной Стороне. Желтая пресса не могла насытиться ими и их разнообразными деяниями. Мне было известно, что при случае чтение таблоидов существенно облегчают ожидание во время долгих слежек за объектом. Потому что они не требуют большого внимания, а в случае нужды за ними можно спрятаться. Что означает, что мне чертовски много известно о людях, которыми иначе я бы даже не заинтересовался. К примеру, я знал, что Глория была седьмой женой Уильяма, а Марсель - четвертым мужем Элеоноры. И что все супруги Гриффинов тоже были бессмертны, но только до тех пор, пока они оставались с Гриффинами в браке.
Справедливости ради следует заметить, что Глория и Марсель продержались дольше остальных.
- Я вас знаю, - наконец, не выдержал Уильям, стараясь, чтобы его голос звучал жестко и агрессивно, но получалось у него не очень. (Хотя, вероятно, этого бы хватило большинству тех, с кем ему приходилось иметь дело.) - Джон Тэйлор, первый частный сыщик Темной Стороны... Еще одна проклятая ищейка, копающаяся в чужом мусоре. Охотник за сенсациями и смутьян. Не говори ему ничего, Элеонора.
- И не собиралась, идиот, - Элеонора бросила на брата короткий взгляд, от которого от сразу надулся и замолчал, а потом перенесла всю силу своего холодного взгляда на меня. Я приложил все силы, чтобы выдержать это. – Вам здесь не рады, мистер Тэйлор. Нам нечего вам сказать.
- Ваш отец думает иначе, - спокойно возразил я. - На самом деле, он платит мне чертовски много денег за мое пребывание здесь, и у меня есть его личное одобрение любого чертова вопроса, который я захочу вам задать. А что Папа хочет, Папа получает. Или я не прав?
Они оба с вызовом уставились на меня. От этой парочки я не получу ни одного легкого и прямого ответа.
- Почему вы оба здесь? - я задал этот вопрос, чтобы только с чего-то начать. - Я имею в виду – в ваших покоях в Поместье, а не в ваших собственных домах на Темной Стороне? Это...необычно, не так ли?
Снова молчание. Я тяжело вздохнул. – Мне отправить Гоббса за вашим отцом, чтобы он отшлепал вас обоих?
- Мы здесь из-за этого абсурда по поводу нового завещания, - сказала Элеонора. Это было все, что она хотела сказать, но она не могла заставить себя остановиться, только не сейчас, когда в ней скопилось столько раздражения, а под рукой имеется слушатель. - Я не могу поверить, что он готов лишить всех нас наследства, спустя столько времени! Он просто не может! И уж конечно не в пользу этой ханжеской маленькой коровы, Мелиссы! Она скрылась только потому, что знает, что я с ней сделаю, когда она попадет мне в руки! Она отравила разум нашего отца и настроила его против нас.
Уильям громко фыркнул.
- Изменение его завещания в самый последний момент? Старик, в конце концов, впадет в маразм.
- Если бы все было так просто, - сказала Элеонора, втягивая половину сигареты за одну затяжку. - Нет, он что-то замышляет. Он всегда что-то замышляет...
- Каково было душевное состояние Мелиссы до того, как она...пропала? – спросил я. – Она могла что-то сказать по поводу подготовки нового завещания?
- Понятия не имею, - отрезал Уильям. - Она не разговаривала со мной. Или с Глорией. Заперлась в своей комнате и не выходила. Так же, как и Павел.
- Не вмешивай в это моего Павла! – немедленно отреагировала Элеонора. - С ним все в порядке. Просто он...впечатлительный.
- Ага, - проворчал Уильям. - Он впечатлительный, точно...
- И что ты хочешь этим сказать? – Элеонора наступала на брата, с бойцовским огнем в глазах.
Я узнал старый спор, едва его увидев, и поспешил вмешаться. - Что вы оба собирались делать по поводу нового завещания?
- Конечно, оспорить его! -бросила Элеонора, снова взглянув на меня. - Бороться всеми доступными нам средствами.
- Даже с помощью похищения? – уточнил я
- Не будьте посмешищем. – Элеонора прикладывала все силы, чтобы смотреть на меня свысока, хотя я был на несколько дюймов выше. - Милый Папочка до капли вытряхнул бы из нас души, если бы мы хотя бы плохо посмотрели на его драгоценную внучку. Он всегда был с ней мягок. Уильяму даже не позволялось наказывать ее, пока она была ребенком. Если бы он это делал, может, она и не выросла бы в такую упрямую маленькую сучку.
- Успокойся, Элеонора, - сказал Уильям, но она его не слушалаи продолжала говорить. У меня сложилось впечатление, что произошло слишком многое.
- Мелисса не была похищена. Она спряталась, надеясь, что буря ее не коснется. Не дождется! Я позабочусь об этом. Что мое, то мое, и никто не смеет брать то, что принадлежит мне. Особенно моя сладкая, улыбающаяся, вероломная племянница!
- Предположим, - сказал я, - ради спора, и еще потому, что я буду вас бить, пока вы не согласитесь, что Мелисса действительно была похищена. Как вы думаете, кто может за этим стоять? У вашего отца есть какие-то серьезные враги или кто-то еще, кто мог бы нанести ему удар в спину, используя его внучку?
Уильям снова громко фыркнул снова, и даже Элеонора выдавила слабую улыбку, пока она тушила сигарету, оставляя следы на полированной поверхности стола.
- Врагов у нашего отца, как у собаки блох, - ответил Уильям. - Он их коллекционирует, нянчится с ними.
- Иногда я думаю, что он из кожи вон лезет, чтобы сделать новых, - добавила Элеонора, прикуривая очередную сигарету от золотой зажигалки «Зиппо» с монограммой. - Просто, чтобы добавить остроты в свою жизнь. Ничто не так не добавляет упругости его походке и блеска его глазам, как новый враг, которого надо свалить и уничтожить.
- Не хотите назвать какие-либо конкретные имена? – уточнил я.
- Ну, Власти, конечно, - сказал Уильям.
- Потому что они не позволили бы Папе стать членом их маленького частного клуба. Никогда не знал причин. По-моему, они бы идеально подошли друг другу. В конце концов, они управляли Темной Стороной, и он владел большей ее частью. Но теперь все они мертвы...
- Я знаю, - сказал я. - Я там был.
Все в Библиотеке пристально посмотрели на меня. Возможно, впервые осознав, что некоторые ужасные вещи, которые они обо мне слышали, могут оказаться правдой. А отказ отвечать на мои вопросы, в конце концов, может оказаться не такой уж хорошей мыслью. У меня плохая репутация на Темной Стороне, и я прикладываю немало усилий к в ее поддержанию. Это существенно облегчает мне жизнь. Хотя я и близко не убил столько людей, как все думают.
- Хорошо, - в голосе Уильяма появилось легкое беспокойство, - полагаю, что теперь главный враг нашего отца – это Уокер, поскольку других нет. В отсутствие Властей он всем заправляет, больше некому.
Я задумчиво кивнул. Конечно, Уокер. Это тихий, спокойный и очень воспитанный джентльмен, который большую часть своей жизни выполнял для Властей грязную работу. Он мог вызвать армии, чтобы они его прикрывали, и успокоить бунт одним задумчивым взглядом, а каждое его слово и каприз – это закон. Когда он использовал Голос, никто не мог ему отказать. Говорят, однажды он заставил труп сесть на столе в морге плиты и отвечать на его вопросы. Широко известно, что Уокер готов сделать все, что угодно, лишь бы работа была сделана. И он никого не боялся.
Раньше мы работали вместе, случайно. Но между нами никогда не было того, что принято называть близостью. Мы не одобряем методы друг друга.
- Кто-то еще? – уточнил я.
- Вы можете добавить имя любого, кто хоть когда-нибудь имел дело с нашим отцом, - сказала Элеонора, стряхивая пепел на бесценный ковер, искренне не задумываясь об этом. – Никто и никогда не мог пожать Папе руку и сохранить при этом все пальцы.
- Но ни одному из них не хватило бы яиц, чтобы ему угрожать, - сказал Уильям. - Они могли жестко разговаривать через своих адвокатов, но никто из них не осмелился бы ударить его напрямую. Им известно, на что он способен. Помните Божественного Хилли? Как он решил, что может силой выставить Папу из его района, отправив войско из наемников штурмовать Поместье?