Упав лицом в постель, он едва не подскочил, когда обнаружил, что не один.
— Спи, — сонно сказал Стив, забрасывая руку ему на живот. — Завтра я из тебя душу вытрясу, но сегодня — спи.
И Баки уснул. Провалился глубоко, быстро и впервые за полтора года спал без сновидений.
***
Утром, конечно, никто ничего из Баки не тряс, во всяком случае, следующим утром. Потому что Баки спал и собирался отсыпаться еще как минимум до вечера. Когда Стив попытался разбудить его в обед, чтобы накормить, то был послан такой хитрой многоэтажной конструкцией, что даже нескромного запаса русских слов, хранящихся в суперсолдатской памяти, оказалось недостаточно, чтобы четко разобраться, кто, куда, кого и что будет, если.
Стив отступил. Это было правильное тактическое отступление в гостиную, к телевизору — оттуда через приоткрытую дверь отлично просматривалась кровать с Баки. Но тот не проснулся и вечером. Не считать же пробуждением справленную на ощупь нужду и утоление жажды из-под крана.
Стив ждал. Ему было, что сказать Баки и по поводу их подковерной возни с Фьюри, и по поводу потраченных нервов самого Стива (хоть сыворотка, наверное, опровергала известный факт «нервные клетки не восстанавливаются») и по поводу всего того, что между ними происходило. Вернее, не происходило.
Чтобы не пропустить пробуждение Баки (и только поэтому), Стив снова устроился на его кровати, благо, ее размеры позволяли. Некоторое время он смотрел, как отсветы уличных фонарей играют на коже Баки, прислушивался к его глубокому сонному дыханию, а потом незаметно для себя отключился.
Чтобы проснуться от едва ощутимого прикосновения к плечам, шее, лопаткам. Стив заставил себя лежать смирно, боясь спугнуть Баки, хотя очень хотелось задергаться от щекотки.
— Я знаю, что ты не спишь, — сказал Баки тихо. — И раз уж ты осмелел настолько, что добровольно забрался ко мне в постель, зная, чем это может закончиться…
Стив выдохнул с облегчением. С Баки все было в порядке, он шутил (или нет?) он, наконец, перешагнул ту невидимую черту, которую же сам и провел, и теперь… А вот что теперь — еще предстояло выяснить.
Стив повернулся на другой бок, чтобы видеть Баки.
— Привет, — хриплым со сна голосом сказал он, и тут же спохватился: — Нужно здороваться, если мы спали в одной постели?
— Как хочешь, — Баки пожал плечом и снова коснулся Стива живой ладонью. — Я просил тебя не вмешиваться?
— Бак.
— А ты пошел к Фьюри, надел на себя ярмо, взвалил кучу грязной работы. Что ты за идиот такой, Стив Роджерс?
— Я не собираюсь снова потерять тебя, — ответил Стив и притянул Баки ближе.
— Не лезь в мои дела.
— Ты лезешь в мои, сколько я себя помню.
— Стив.
— Потом, ладно? Мне кажется, или ты собирался… что бы ты там ни собирался.
Глаза Баки потемнели, как и всегда в те моменты, о которых Стиву потом было вспоминать немного стыдно.
— Помнишь, что я сказал тебе тогда, на кухне, когда ты вместо: «Привет, Бак», залез ко мне в штаны?
— Я не лез… то есть я хотел, но…
— Ты хочешь? Этого?
— Да, — как можно правдивее сказал Стив.
— Я сейчас имею в виду не борьбу с мировым злом плечом к плечу.
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Слухи, которые распускает Старк о моей наивности, слегка преувеличены.
— Разве что слегка, — согласился Баки и склонился над ним. — Ты еще можешь передумать, Стиви.
— Нет. Я не… Почему бы нам просто не… без этого всего? Бак?
Стив знал, что Баки мог бы ответить. Например: «Я слишком ценю нашу дружбу и хочу быть уверен, что не оттолкну тебя» или «Ты должен быть уверен, что не совершаешь ошибку» и все в таком же роде. Это же Баки, он всегда переживал за Стива. Но также он знал, что Стив не из тех, кто отступает.
— Тебе проще дать, чем объяснять, почему это плохая идея, — усмехнулся Баки. Он действительно хорошо знал Стива.
— Дать? Эм…
— Ты слишком много думаешь.
Следующие несколько суток Стив не думал вообще, даже не пытался. То, что было между ним и Баки, ничуть не напоминало всю ту грязь, которой он успел угоститься в интернете. У Баки были горячие, жадные губы, и эти губы были везде: на покрасневшей от дурацкого смущения шее, на чувствительной (как оказалось) груди, около пупка и — Стив чуть не умер от стыда, а еще суперсолдат, называется — ниже.
Когда Баки коснулся его члена прохладными пальцами прямо через ткань, Стива продрало от затылка до копчика, выломило под неправильным углом, и он едва сдержал даже не стон — крик. Все морально-этические нормы выдуло из головы жарким ветром, как в пустыне. Он ухватился за изголовье кровати, зажмурился и постарался просто отдаться ощущениям. И не думать-не думать-не думать ни о чем.
О том, что Пегги никогда бы не сжала его яйца так, не сдернула бы с него штаны, легко приподняв за бедра одной рукой (гул приводов не давал забыть, чья это рука), не лизнула бы широко, мокро от бедра к животу, не обхватила бы головку так жадно, голодно, тесно, горячо, стыдно… идеально.
Стив заскулил. Он не знал, что он так умеет, что его горло может издавать такие просящие, почти унизительные звуки.
— Ч-ш-ш, — выдохнул Баки ему в живот.— Стиви, смотри на меня.
Стив с трудом разлепил глаза, опустил голову и увидел.
Баки сидел между его бесстыдно раскинутых, напряженных ног и улыбался этими чертовыми губами, которые снились Стиву. Он легко касался неживой рукой внутренней поверхности бедра, и эти прикосновения нагретого металла к голой коже были до чертиков возбуждающими.
— Я хочу, чтобы ты понимал, с кем ты, — хрипло сказал Баки и вобрал член Стива в рот. Сразу весь, жадно огладив языком снизу доверху, постанывая горлом, отчего Стива окатило горячей волной, сжало в тисках, он почти встал на мостик и еле удержался от того, чтобы вцепиться Баки в волосы, натягивая на себя эту влажную тесноту.
— Я… понимаю, — простонал Стив. — Черт! О, боже мой… о… — он снова зажмурился, но заставил себя открыть глаза.
Баки посасывал его член, жмурясь от удовольствия, растягивая влажные красные губы.
Это было слишком. Все это — слишком. Баки всегда был хорош в том, что ему нравилось. Стив давно это понял, и теперь, когда он, резко подтянувшись на руках, оказался сверху, весь, тяжелый, горячий, когда обхватил оба члена правой рукой, чуть задевая чувствительную кожу мозолями, когда ласкал их обоих, жадно глядя безумными глазами, понял — насколько.
Тело сошло с ума. Стив будто обезумел от того, что ему не нужно сдерживать свою чертову силу, беречь партнершу, стараться не навредить. Руки сами легли Баки на плечи, сжали до синяков, пытаясь прижать еще ближе, перед глазами поплыли цветные круги. В ушах зашумело, как при падении с джета, и мир просто рухнул, погребая его под осколками.
Первым ощущением, которое получилось идентифицировать, было «как же хорошо» — и три-четыре непечатных слова, которые в силу воспитания Стив бы никогда не произнес. Вторым — все еще оскорбительно твердый член Баки упирается ему в бедро. Третьим — сам Баки смотрит на Стива, и в его светлых глазах — все та же жадная нежность пополам с безнадежностью.
Стив притянул Баки к себе и поцеловал.
— Хэй, — не с первой попытки произнес он и провел ладонью от затылка до копчика.
Баки вздрогнул и прикрыл глаза. А потом перевернулся на спину и закрыл локтем лицо.
Стив не стал долго раздумывать — супергерой он или кто? — и опустился сверху. Член (ни одного сбоя, да, слава Эрскину) тут же затвердел снова. А Стив в который раз порадовался, что Баки — тоже с приставкой «супер», потому что вместо «о, боже, снова» он произнес «круто» а потом «охренеть», когда Стив повторил его движения, обхватив оба члена.
Баки был шумным, сильным, гибким и — что существенно — прочным. На него можно было навалиться всем весом, яростно двигая бедрами, можно было прикусить соленую шею и наслаждаться мертвой хваткой ладоней на ягодицах, можно было упасть на него, в который раз потеряв связь с реальностью, а потом начать сначала.
Эти дни они почти не разговаривали и никуда не выходили. И вот после многих жарких раундов утром понедельника они голыми ели на кухне холодную пиццу и молчали. Стив рассматривал Баки так, будто видел впервые. Вспоминал, как у Баки бьется венка на виске, когда тот взволнован и особенно — зол; как живописно он потягивается утром, едва проснувшись, и несколько секунд лежит с закрытыми глазами, настраиваясь на новый день; как липнет к его щеке непослушная прядка, когда он на грани, с приоткрытыми яркими губами стонет «Стиви», так нежно и требовательно, что сам Стив готов вырвать себе сердце, если Баки попросит; как напрягаются все мышцы его сильного, тренированного тела, когда он нависает над Стивом, сжимая его член, и смотрит, впивается потемневшими незнакомыми глазами прямо в нутро, в самую сердцевину, так, что хочется выдохнуть «не смотри — так, потому что так — слишком».
Он вспоминал, как вчера, после душа, Баки разметался по кровати, и, глядя требовательно, жарко, принялся раскрывать себя пальцами. Для него, для Стива. Он держал взглядом так крепко, как никогда не смог бы ни один канат, и Стив смотрел, сгорая от стыда и чего-то еще темного, горячего, разъедающего изнутри. Баки не было стыдно, это было видно, и Стив горел за них двоих, горел, как в аду, когда Баки дернул его на себя и, обвив ногами, направил внутрь.
Стив, кажется, кричал. Когда едкий пот заливал глаза, руки дрожали от напряжения, а бедра, казалось, двигались сами по себе, он остро почувствовал, что принадлежит. Принадлежит Баки, который выгибался под ним, как волна под лодкой, затягивая в свою тугую, жаркую глубину, как в омут. Когда мир в очередной раз выцвел, утонул в ослепительной вспышке, они лежали, переплетясь друг с другом, и Стив, едва подняв отяжелевшую ладонь, положил ее Баки на затылок, притянул к себе, тяжелого, расслабленного, и поцеловал — тягуче, благодарно, как никогда не целовал никого.
— Я уезжаю, — сказал вдруг Баки, разбивая радость солнечного утра на миллион острых осколков. — Где-то на полгода. Нет, я не могу сказать, куда, не могу отменить и со мной нельзя.
Стив закрыл открывшийся рот, нахмурился и отставил в сторону слишком хрупкую для его рук чашку.
— Могу я спросить, с какой целью? Мне кажется, я имею на это право. Я все еще твой друг, Баки, — пояснил он в ответ на насмешливо поднятые брови.
Баки курил, не глядя на него, и от вида его припухших губ у Стива внутри все переворачивалось. Он не мог объяснить, отчего чувствовал себя брошенным и — отчасти — использованным.
— Работа под прикрытием. Такое глубокое внедрение, что надо будет забыть свое имя, не то что… друзей, — перед последним словом он запнулся и, фыркнув, загасил сигарету.
— Как же правительственная комиссия по делу Зимнего Солдата? Как же оправдание? И Фьюри…
— За то, что ты пошел к Фьюри, я готов был тебя порвать на части, Стив, — переведя, наконец, на него взгляд, ответил Баки. — Еще два дня назад, до… до всего этого, — он сделал широкий жест, дававший понять, что он имеет в виду их изменившиеся отношения. — Теперь уже нет, но хочу, чтобы ты понял, что я сам могу о себе позаботиться, и настоятельно прошу не лезть в мои дела.
— Ты в моей группе.
— Я в твоей группе, — согласился Баки. — Как Старк и Тор. Только почему-то им ты оставляешь выбор занятий между миссиями: Старк изобретает и строит из себя придурка, Тор царствует в Асгарде. А я вот иду под прикрытие.
— Но…
— Протокол комиссии был подписан в пятницу, через час после того, как ты вышел от Фьюри, обошлись без моего участия. Без нашего участия, — Баки отбил странный рваный ритм на чашке, которую держал в руках. — Когда я пришел с отчетом о миссии, Фьюри мне сообщил. И предложил это задание, хотел звонить тебе, но я его разубедил. Я устал от того, что кто-то что-то решает за меня. Прости, ошибки молодости.
— Я хочу обезопасить тебя.
— А я хочу, чтобы ты разобрался в том, чего действительно хочешь, — Баки смотрел на него тем самым странным взглядом, со смесью нежности и безнадежности, но смотрел твердо, и Стив понял, что переубедить его не удастся. — Для нас двоих. Разберись в себе, иначе ты сожрешь себя изнутри. И меня заодно. Не хочу, чтобы ты жалел. Я не жду от тебя верности и ничего у тебя не прошу. Через полгода мы вернемся к этому разговору.
— Баки…
— Стив, — Баки сжал его руку, заставляя замолчать, — ты вчерашний девственник и сегодняшний гребаный гетеро. Не зарывайся головой в песок, хотя бы ради меня. Обдумай все, разберись в том, чего хочешь.
— А чего хочешь ты? Ты, Баки?
Баки улыбнулся чуть грустно, отчего зацелованные губы стали еще ярче.
— А ты так и не понял? Тебя. Всю жизнь, сколько себя помню, я хотел тебя. Но не так.
— Не как?
— Не из жалости, Стиви. Молчи, ради Бога, — Баки сильнее сжал его ладонь.— Поговорим через полгода.
Он поднялся и, потрепав Стива по волосам, пошел к себе.
— Что тогда это было? — спросил Стив вдогонку. — Это все? Между нами?
— Пища для размышлений, — глухо отозвался Баки, с трудом подобрав слова.— И мой, может быть, последний шанс узнать, как это — быть с тобой.
— Баки, да подожди же ты!
— Грудью на амбразуру, как и всегда, Роджерс? — невесело отозвался Баки. — Не в этот раз, имей милосердие.
Стив сел обратно и долго смотрел на свои подрагивающие руки. Через полчаса хлопнула входная дверь, и он остался один.
========== Часть 7 ==========
Без Баки сразу стало невыносимо пусто. Стив каждое утро стаскивал себя с кровати, за шкирку тащил к холодильнику, старался не смотреть на пустой подоконник и не доставать две чашки, когда готовил кофе. Сердце щемило от пустоты и какой-то странной детской обиды, будто Баки его бросил, а не отправился к черту на рога рисковать своей шеей ради сомнительных целей Фьюри.
Стоило задуматься о том, что Баки, возможно, пытают, рассекретив, или ему негде поспать, или он — Боже, Стив, да ты эгоист! — как раз сейчас тискает какую-нибудь красотку для поддержания легенды, и голова начинала нестерпимо ныть.
От Стива будто отрезали половину, вот так, оттяпали острым скальпелем вдоль позвоночника. Вроде операция прошла безболезненно, наркоз сработал как надо, а чувство неполноценности осталось.
Он бегал по утрам, колотил грушу в спортзале, пил кофе в уютной угловой кофейне, где они часто бывали с Баки, и мучительно думал о том, сунул бы Баки голову в петлю, принимая предложение Фьюри, если бы Стив был убедительнее. Если бы нашел слова, если бы ему хватило сердца признаться — он не может без Баки. Не может совсем.
В кошмарном январе сорок пятого он потерял друга, не смог спасти, не удержал. Тогда он пытался напиться, гнал от себя Пегги и выл, выл в подушку, как животное, не понимая, за что жизнь с ним так. Дав сильное тело и возможность, наконец, отплатить Баки за годы защиты, заботы, она отняла самого Баки. Стив помнил, как просыпался тогда среди ночи, один, и в кромешной тьме походной палатки думал — приснилось. Это сон, сейчас он выйдет на морозный воздух, оботрет снегом лицо, а Баки подойдет сзади, хлопнет по плечу, и скажет: «Эй, Кэп, как жизнь? Девочки снились?» и рассмеется легко и беззаботно, показывая крепкие белые зубы.
Но, едва отдышавшись после очередного кошмара, понимал — не приснилось. Баки нет, нет и никогда больше не будет. В Бруклине его ждет пустая квартира, гитара Баки, так и лежащая на темно-синем покрывале, его пустая чашка, которую Стив любил держать в руках, когда тот ушел на фронт, а сам Баки остался на дне пропасти в чертовых горах.
Стива не было тоже. Он и сам остался там, на дне ущелья, и когда ему представилась возможность красиво уйти, забрав с собой чертова Черепа, он это сделал с поразительной легкостью и облегчением. Последней мыслью, мелькнувшей в тисках сковывающего его холода, было «Наконец-то. Не нужно больше. Ничего больше не нужно».
Когда он проснулся здесь, то первой мыслью его было — опять? Пусть для окружающих прошло семьдесят лет, но еще вчера он нес для Пегги всякую чушь, направляя самолет в океан. Прошло всего ничего с того страшного дня, когда самая его суть рухнула на дно пропасти и разбилась вдребезги вместе с хрупким человеческим телом Баки.