– Когда я только что перебрался в эту страну, то порой не знал, как сохранить крышу над головой. Но я никогда ни у кого не крал! – Он потряс указательным пальцем в воздухе. – Ни разу!
Он осмотрел поверхность своего стола, покачал головой, а потом взглянул на закрытую металлическую дверь, словно она была из стекла и он мог видеть сквозь нее Тони.
– Я ведь даже присутствовал при крещении его младшего, – проговорил Фриц.
– Всякое случается, – отозвался я.
– Если я позволю ему остаться, как это воспримут остальные? Это словно сказать: «Эй, можете смело воровать у Фрица, он вам все простит. Он – тряпка». Вот что они подумают.
– Как я и сказал, решение теперь за вами. Я напишу для вас формальный отчет о проделанной работе, рассчитаю, сколько часов заняло расследование, что…
Фриц махнул рукой:
– Да пошло все к чертовой матери! Главное, я теперь знаю. – Он указал на компьютер, на Тони, застывшего с прижатым к груди мешком мяса. – Видел своими глазами.
– Но отчет вы так или иначе получите, – произнес я, – вместе со счетом за мои услуги.
Его глаза по-прежнему буравили дверь. Я догадался, что сейчас последует, хотя и понадеялся, что ошибаюсь.
– Тони! – взревел он.
Я все-таки оказался прав. Его голос в тесном кабинете прозвучал как пушечный выстрел.
Хотя я бы предпочел, чтобы Фриц начал действовать на основе собранных данных уже после моего ухода. Работа мною сделана, и я не собирался присутствовать при вынесении приговора. Я, разумеется, мог стать посредником, если бы возник конфликт, но деньги мне платили за другое. Бог свидетель, я не годился в адвокаты. Я лишь добывал информацию.
Это в особенности относилось к расследованиям супружеских измен. Если вы смотрите телесериалы, снятые в шестидесятые или семидесятые годы, у вас может сложиться впечатление, что многие частные детективы считали подобную работу ниже своего достоинства. В реальном мире таким сыщикам пришлось бы вставать в очередь за бесплатным супом и выживать на пособие по безработице. Если ты работаешь в сфере частного сыска, то отказываться от дел, связанных с разводами, значит уподобляться владельцу кондитерской, который не желает продавать в ней кофе. Когда я обнаруживал, что муж спит со своей секретаршей, я не советовал жене выкинуть его из дома, поджечь его «Порше» или просверлить дыру в днище его яхты. Если она склонялась к прощению и решала смотреть на все сквозь пальцы, мне это было до лампочки.
И меня вовсе не волновало, как Фриц поступит с Тони, если он не собирался вершить его судьбу в моем присутствии.
Так мы не договаривались.
Но сейчас дверь распахнулась, и на пороге появился Тони в окровавленном фартуке и с покрытым кровью мясницким топором в правой руке. Выглядел он как персонаж, только что сошедший с экрана фильма ужасов. Не хватало лишь отрубленной головы, которую он бы держал за волосы свободной рукой.
– Слушаю тебя, Фриц, – сказал он.
– Как давно?
– Что? – На лице Тони появилось удивление. Несомненное притворство, но очень натурально разыгранное.
– Как давно ты крадешь у меня?
Мне не доводилось посещать курсы по управлению персоналом, но наверняка есть правило не обвинять своего сотрудника в воровстве, если тот держит в руках острый топор. Впрочем, если Фрица это и волновало, то он не подавал вида.
Он положил ладони на подлокотники кресла и тяжело поднялся, а затем обошел свой стол. Я тоже вскочил на ноги, и мы втроем образовали небольшой треугольник.
– Понятия не имею, о чем ты толкуешь, – сказал Тони.
– Не лги мне, – резко бросил Фриц. – Я знаю, чем ты занимался.
Я не сводил глаз с топора. Он мог весить добрых десять фунтов, но в руках Тони, казалось, не тянул и на унцию. Что-то подсказывало: Фиск орудует им с легкостью, как перышком.
– Не понимаю, – упорствовал он. – Какого дьявола ты порешь чушь?
Фриц молча развернул компьютер, указав на дисплей, на котором застыл Тони, бежавший к машине с Сэнди за рулем.
Тони смотрел на картинку, часто заморгав.
– Что это?
– Это вор, – объяснил Фриц. – А вот жена вора.
Тони скрипнул зубами и бросил на меня угрожающий взгляд. Он мгновенно сложил два и два и получил верный результат.
– Убирайся, – велел ему Фриц. – Выметайся отсюда и не смей возвращаться. Последний чек я отправлю тебе почтой.
Тони перевел взгляд с меня на своего бывшего босса.
– Ты урезал мне зарплату, – произнес он.
– Что-что?
– В тот день, когда у меня заболела дочка. Знаешь, какая у нее поднялась температура? Тридцать девять градусов, усек? Мы думали, она умрет, и отвезли ее в больницу. Я не смог прийти на работу, и ты вычел у меня жалованье за день. – Тони покачал головой. – Так что я просто забрал с тебя должок.
И он поднял топор на уровень правого плеча, словно готов был пустить его в ход.
– Даже не думай об этом, – сказал я спокойно и твердо.
Тони снова посмотрел в мою сторону. За те несколько секунд, когда он не обращал на меня внимания, кое-что изменилось: в моей руке появился пистолет. «Глок-19», на ношение которого у меня имелась лицензия. Оружие было направлено прямо в грудь Тони.
– Не дури, если не хочешь войти в историю, – предупредил я.
– В какую историю?
– Я пока никого еще не пристрелил. Ты можешь стать первым. – Мы оценивающе разглядывали друг друга не менее пяти секунд. Потом я добавил: – Нам всем нужно немного спустить пар.
Рука Тони словно окаменела, пока он смотрел в дуло «глока». Я же успел заметить, как Фриц сделал два чуть заметных шага назад.
– Опусти топор и положи его, – сказал я.
Тони кивнул. В его глазах вроде бы читалось согласие сделать то, что ему велели. Вот только опустил он топор намного быстрее, чем можно было ожидать, с силой вогнав его лезвие в крышку письменного стола Фрица. Когда Тони убрал руку, топор остался торчать на месте совершенно неподвижно.
Тони еще раз посмотрел на меня и сообщил:
– Учти, я ничего не забываю.
Потом развернулся и вышел из комнаты, на ходу развязывая сзади узел на поясе фартука.
Фриц стоял как громом пораженный. Челюсть у него так отвисла, что в рот легко бы поместилась свиная отбивная. Его взгляд метался с моего пистолета на дверь и обратно. Он явно пережил едва ли не самый большой испуг в жизни.
Да я и сам ощущал легкое потрясение, убирая оружие в кобуру.
– А я ведь решил, что он меня дурачит, – произнес Фриц дрогнувшим голосом. – По поводу заболевшей дочки. Посчитал это выдумкой, предлогом, чтобы прогулять день.
По пути домой у меня зверски разболелась голова. Нервное перенапряжение все же сказалось, подумал я. Обычно я вожу что-нибудь обезболивающее в бардачке, но сейчас там ничего не было, а потому на въезде в Гриффон я свернул к заправочной станции, при которой работал небольшой супермаркет, и вошел внутрь.
Они продавали пузырьки с тайленолом. Я взял с полки один, прихватил бутылку воды и полез в задний карман за бумажником, подходя к кассе.
– Добрый день! Как поживаете? – спросил паренек, расположившийся за стойкой. Вряд ли его действительно интересовали мои дела – просто он считал своим долгом говорить это каждому клиенту.
На вид он был в возрасте Скотта. Лет пятнадцати или семнадцати. На его лице виднелись прыщи, а на один глаз падала челка, так что ему приходилось поправлять ее каждые три секунды.
– Отлично поживаю, – пробормотал я.
Получив бумажку в десять долларов, продавец пробил мои покупки.
– Пакет?
– А?
– Вам нужен пакет?
– Нет.
Я осмотрел стойку. На нее установили доску, прикрепив к ней кнопками нечто вроде листовки и ручку на веревочке.
Подписавшие петицию люди (а их было немало) в кои-то веки выступали не против чего-то, а в поддержку. Заголовок гласил: «Обойди хоть целый свет – лучше наших копов нет!»
– Можете тоже подписаться, если хотите, – сказал паренек без особого энтузиазма. – Управляющий распорядился, чтобы я предлагал это каждому покупателю.
Я ногтем вскрыл целлофановую упаковку пузырька с таблетками, одновременно изучая формулировку петиции, напечатанную под заголовком, но над подписями.
«Мы, нижеподписавшиеся, на все сто процентов поддерживаем деятельность достойных мужчин и женщин, которые служат в полицейском участке Гриффона, и высоко оцениваем плоды их работы! Лучше наших копов нет!»
Мне наконец удалось снять обертку, открутить крышку и не без труда избавиться от ватной прокладки. Если бы я страдал смертельным заболеванием и жить мне оставалось десять секунд, а одна из таблеток могла меня спасти, я бы наверняка уже успел скончаться. Только на удаление ватного тампона ушло добрых полминуты. Лишь потом я смог вытряхнуть на ладонь три красные пилюли, вскрыть бутылку с водой и принять лекарство, запив его водой.
– Видать, голова у вас просто раскалывается, – заметил юнец.
Взяв доску со стойки, я просмотрел имена тех, кто расписался под петицией, и, хотя лист был уже наполовину заполнен, знакомые мне не попадались. Рядом с местом для фамилии специально оставили пространство, где люди могли указать свой домашний адрес и/или адрес электронной почты. Причем многие предпочли не делиться подобной информацией о себе.
Я открыл второй лист, уже полностью исписанный, как и еще три страницы под ним. Оказалось, все-таки около семидесяти процентов подписавших ходатайство указали не только имена и фамилии, но и более подробные сведения о себе, облегчив работу тем, кто пожелал бы проверить подлинность автографов.
– Сколько примерно людей от общего числа ваших клиентов ставят здесь подписи? – спросил я.
Паренек пожал плечами:
– Даже не знаю. В большинстве это все-таки старики.
– То есть люди моих лет и старше? – улыбнулся я.
– Извините, не хотел вас обидеть, – потупился он. – Просто несовершеннолетних копы ни за что ни про что останавливают на каждом углу. Без всякого повода.
Примерно год назад или чуть раньше Скотт говорил нам то же самое. А где-то за неделю до смерти он вернулся домой и рассказал, что один местный коп под видом обыска откровенно лапал девушку на заднем дворе бара «Пэтчетс». «Она не сделала ничего плохого, – возмущался он. – Копу просто захотелось ее пощупать!»
Я еще спросил тогда Скотта, собирается ли девушка подавать официальную жалобу.
«Не станет она жаловаться, – ответил он. – Этим парням все сходит с рук, и ничего с ними не поделаешь. Кажется, коп думал, что никто не видит, чем он занимается, и потому я крикнул: “А я знаю, кто ты такой, ублюдок!” Напугал его, конечно. Но зато и бежал потом оттуда сломя голову».
– Так вы будете подписывать или нет? – спросил паренек из-за стойки, возвращая меня к реальности.
И тут я заметил знакомую подпись. «Донна Уивер». Некоторое время я ее разглядывал и даже провел пальцем по той строке, вдоль которой написала свое имя моя жена.
– Уже нет необходимости, – ответил я.
– Знаете, что я думаю? – спросил юнец.
– Нет. Поделись своими мудрыми мыслями.
– Я думаю, копы специально устроили сбор подписей, а сами потом проверяют имена и адреса, вычисляя, кто из местных подписался, а кто нет.
– Не может быть.
Но он с очень серьезным видом несколько раз кивнул:
– Так и есть. Это их методы. Точно.
– Должно быть, ты на всякий случай подписался, верно? Чтобы обезопасить себя?
Паренек ухмыльнулся и покачал головой:
– Управляющий велел мне расписаться и наблюдал издали, как я это делаю. Но только я написал «Микки Маус». Ни за что не стану подписываться в поддержку этих клоунов.
– Вижу, ты не очень-то любишь нашу доблестную полицию.
– А вам когда-нибудь распыляли краску прямо в глотку?
– То есть как это?
– Причем рисовал на стене даже не я. Это был мой приятель, но он успел смыться, а приехавшая полиция застала с баллончиками меня. И им взбрело в голову изобразить граффити прямо в моем горле.
– Но ты же мог погибнуть! – воскликнул я.
– Копы хитрые. Она лишь пару раз пустила короткие струйки. У меня только ненадолго перехватило дыхание. А зубы и губы стали желтыми.
– Она?
В этот момент к кассе подошел мужчина, чтобы расплатиться за бензин. Паренек забрал у меня доску, пожелал всего хорошего и обратился к новому клиенту.
Я сел в свою «хонду», выпил почти половину бутылки воды и только потом завел мотор.
Отсюда до дома оставалось ехать минуты три или четыре, и пульсация в висках и над глазами стала уже стихать, когда я свернул на нашу улицу.
Но затем головная боль внезапно вернулась.
Причиной тому, вероятно, стал вид патрульной машины полиции Гриффона, припаркованной у нашей подъездной дорожки.
«Проклятие! – подумал я. – Как они так быстро узнали, что я не подписал петицию?»
Глава 6
Было около пяти часов вечера.
Донна обычно возвращалась домой примерно в половине пятого со своей работы в полицейской службе Гриффона. Вывеску на здании сменили несколько лет назад. И участок больше не назывался «Полицейскими силами Гриффона». Поскольку это звучало немного… Немного «сильно», малость угрожающе, наверное. А на самом деле слишком точно отражало суть. И они стали называть себя «службой», словно речь шла о работниках социальной сферы, только почему-то вооруженных. Власти предержащие, видимо, решили, что если немного смягчить название, то и воспринимать полицию станут как нечто не столь жесткое и грубое.
Только ничего из этой затеи не вышло.
Хотя Донна там работала, она не носила табельного револьвера, не ездила на машине с мигалкой и сиреной, не дежурила по выходным или по ночам, и мундира ей тоже не выдали. У нее был нормированный день с девяти до четырех с понедельника по пятницу и полагались выходные по всем большим праздникам. Потому что Донна, собственно, не была настоящим копом. Она трудилась в отделе, объединявшем бухгалтерию и администрацию, и отвечала за то, чтобы каждый полицейский в положенный срок получал ежемесячный чек с зарплатой, выписанный на финансовую организацию по его личному выбору, разбиралась с вечными спорами о размере сверхурочных, своевременно оплачивала коммунальные счета. Благодаря именно ее аккуратности любой гражданин Гриффона, позвонивший по 9–1–1, не натыкался на отключенный за просрочку телефон, а ему всегда отвечал диспетчер, готовый принять вызов.
А потому патрульная машина перед нашим домом могла и не служить причиной для беспокойства. Донна была знакома со всеми сотрудниками полиции, если не лично, то по фамилиям и номерам карточек социального страхования. Коллеги знали, что она порой привозила на работу домашнюю выпечку, и всякий, проходивший мимо ее стола, всласть угощался. Какой-нибудь офицер мог заехать просто по-дружески. К тому же Донна и одна из двух женщин-полицейских – Кейт Рэмзи – иногда ходили вместе в кино, хотя в последнее время это случалось редко. Ни Донна, ни я сам с некоторых пор не отличались особой общительностью.
И все же меня кольнуло не слишком приятное предчувствие.
Когда до дома осталось полквартала, зазвонил мой сотовый, лежавший на сиденье рядом. На дисплее высветилось слово «дом». Раньше Донна звонила мне по крайней мере дважды в день. Обычно у нее не происходило ничего важного, просто хотела поболтать. При этом она прекрасно знала, что я вполне могу и не ответить: если я бывал на задании, то просто отключал звонок мобильника, поэтому проблем не возникало.
Сейчас я поспешно взял трубку:
– Слушаю.
– У нас полиция, – объявила она.
– Я уже как раз подъезжаю, – сказал я. – Думал, это Кейт.
– Нет. Хейнс и Бриндл.
– Хейнс, – задумчиво повторил я. Один из самых молодых офицеров, хотя за его плечами был уже десяток лет службы. Именно он принес нам трагическую новость в августе. – С Бриндлом я не знаком.
– О, тогда получишь большое удовольствие, – усмехнулась она.
– Что случилось?
– Мне они не говорят. Им нужно побеседовать с тобой. Я сначала подумала, они разыскали того, кто продал ему наркотик, и приехали сообщить нам. – Донна могла целыми днями рисовать портреты Скотта, однако ей было сложно написать его имя или хотя бы произнести вслух. – Но тогда им хватило бы разговора со мной.