Вальс закончился, танцоры плавно остановились. Под жидкие аплодисменты оркестранты тренькали струнами, подтягивали колки и шуршали нотами. Затем танцор пригласил даму за ближайшим столиком, а девушка в фиолетовом приняла приглашение дородного фабриканта в твидовом костюме, сидевшего в другом конце зала. Другая девушка – блондинка в бледно-голубом – поднялась из-за столика возле эстрады и увлекла за собой пожилого мужчину. Остальные посетители встали вместе со своими партнерами и вышли в центр зала под звуки следующего вальса. Гарриет подозвала официанта и попросила еще кофе.
Мужчинам, размышляла она, нравится тешить себя иллюзией, будто жизнь женщины целиком зависит от их расположения и одобрения. Но нравится ли им, когда это на самом деле так? Только пока ты юна и свежа, с горечью подумала Гарриет. Вон та девушка, что призывно заигрывает с целой группой ревнивых самцов, станет хищной каргой, как вот эта дама за соседним столиком, если не найдет, чем занять свой мозг – при условии, что он у нее есть. И тогда мужчины скажут, что она их отпугивает.
„Хищной каргой“ была худая женщина, отчаянно накрашенная и одетая столь кричаще, что даже девятнадцатилетней красотке трудно было бы выглядеть хорошо в таком наряде. Она еще раньше привлекла внимание Гарриет тем, что вся сияла от возбуждения, как невеста на свадьбе. Она была одна, но, видимо, кого-то ждала, потому что беспрестанно окидывала зал взглядом, все время возвращаясь к столику танцоров. Теперь она явно начала волноваться. Ее унизанные кольцами руки нервно подергивались, она прикуривала сигарету за сигаретой, чтобы тут же затушить ее в пепельнице, выхватить из сумочки зеркальце, проверить, не размазалась ли помада, беспокойно поерзать и начать все заново, взяв другую сигарету.
„Ждет своего жиголо, – диагностировала Гарриет с жалостливым отвращением. – Наверно, молодого человека с лягушачьим ртом. Но у него тут магнит попритягательней“.
Официант принес кофе, и женщина за соседним столиком окликнула его на обратном пути:
– Скажите, мистера Алексиса сегодня нет?
– Нет, мадам. Нет. Он не смог сегодня прийти. – Официант слегка нервничал.
– Он заболел?
– Не думаю, мадам. Управляющий просто сказал, что его не будет.
– Он не оставил записки?
– Не могу сказать, мадам. – Официант переминался с ноги на ногу. – Мистер Антуан, без сомнения, будет счастлив…
– Нет, не надо. Я привыкла к мистеру Алексису. Мне подходит его манера. Не важно.
– Да, мадам. Спасибо, мадам.
Официант ретировался. Гарриет видела, как он сказал что-то метрдотелю, пожав плечами. Оба красноречиво подняли брови. Гарриет почувствовала раздражение. Неужели такая участь ждет всех, кто не вышел замуж? Быть объектом насмешек официантов? Она еще раз взглянула на женщину, которая поднялась, собираясь уходить, и увидела на ее руке обручальное кольцо. Значит, замужество не спасает. Одинокие, замужние, вдовые, разведенные – конец один. Гарриет поежилась и почувствовала, что ей смертельно надоели эти танцы. Она допила кофе и удалилась в зал меньшего размера, где три дородные дамы вели нескончаемую беседу о болезнях, детях и слугах.
– Бедняжка Мюриэл так и не оправилась от последних родов…
– Я с ней строго поговорила, я сказала: „Вы же понимаете, если вы уйдете до конца месяца, вы будете должны мне деньги… “
– Двенадцать гиней в неделю, да сто гиней хирургу заплатили…
– Чудные мальчики, оба совершенно чудные, но, отправив Ронни в Итон, а Уилфреда в Оксфорд…
– Напрасно они позволили мальчикам влезть в долги…
– Она так похудела, что я едва ее узнала. Но все равно не стала бы…
– Это вроде прогревания электричеством, что-то невероятное…
– А налоги и эта ужасная безработица…
– От нервов может быть расстройство желудка – такая неприятная вещь, так отравляет жизнь…
– Оставила меня ни с чем, а дом полон народу. Эти девицы такие неблагодарные!
„А это, – подумала Гарриет, – судя по всему, те, кому повезло. Пропади оно все пропадом! Так что там с городскими часами?“
Глава IV
Свидетельствует бритва
19 июня, пятница
Став свидетельницей описанных выше ужасов, любая уважающая себя женщина ни на минуту не сомкнула бы глаз, но Гарриет прекрасно выспалась в своем номере на втором этаже (с ванной, балконом и видом на набережную) и спустилась к завтраку со здоровым аппетитом.
Она завладела свежим выпуском „Морнинг стар“ и погрузилась в изучение собственного интервью (с фотографией) на первой странице. Вдруг ее окликнул знакомый голос:
– С добрым утром, Шерлок. Где ваш халат? Которая это по счету трубка? На столике в гардеробной я видел шприц.
– Но вы-то как сюда попали? – спросила Гарриет.
– На машине, – лаконично ответил лорд Питер. – Они нашли труп?
– Кто вам сказал про труп?
– Я учуял его издали. Где будет труп, там соберутся орлы. Можно я с вами позавтракаю?
– Разумеется. Откуда вы приехали?
– Из Лондона – как голубок, заслышавший зов суженой.
– Я не… – начала Гарриет.
– Я не вас имел в виду. Я имел в виду труп. Но раз уж речь зашла о суженых – вы выйдете за меня?
– Нет конечно.
– Я так и думал, но на всякий случай решил спросить. Вы сказали, они нашли тело?
– Нет, насколько я знаю.
– И не найдут пока. Там вовсю ревет зюйд-вест. Они, должно быть, в тоске. Нельзя вести дознание без тела. Ты должен предъявить тело: хабеас, как говорится, убитый корпус.
– Нет, но правда, – запротестовала Гарриет, – откуда вы об этом узнали?
– Мне позвонил Солком Гарди из „Морнинг стар“. Сказал, что „моя мисс Вэйн“ нашла труп и не знаю ли я об этом чего-нибудь. Я ответил, что ничего не знаю, а мисс Вэйн, к несчастью, пока что не моя. Сорвался с места – и вот я здесь. Заодно и Гарди захватил. Думаю, он мне за этим и звонил. Стреляный воробей – всегда начеку.
– Так это он вам сообщил, где меня найти.
– Да, он, кажется, знает об этом все. Мне было обидно. Вообразите, каково узнавать в редакции „Морнинг стар“ о местонахождении путеводной звезды вашего собственного небосклона. А Гарди вечно все знает. И как только такие вещи попадают в газеты?
– Я сама им позвонила, – объяснила Гарриет. – Это первоклассная реклама и так далее.
– Несомненно, – согласился Уимзи, щедро намазывая масло на тост. – Так вы им позвонили и выложили все кровавые подробности?
– Конечно. Первым делом.
– Вы деловая женщина. Но не свидетельствует ли это, прошу прощения, об определенном ожесточении чувств?
– Бесспорно. В данный момент мои чувства жестки, как коврик у входной двери.
– На котором даже „добро пожаловать“ не написано. Но, возлюбленная моя, не подумали ли вы, памятуя, как я обожаю трупы, что было бы по-джентльменски взять меня в долю?
– Если посмотреть с этой стороны, то можно было, конечно, и взять, – признала Гарриет, слегка устыдившись. – Но я подумала…
– Женщины вечно смешивают профессиональное с личным, – укоризненно перебил Уимзи. – Ну, скажу только, что вам придется загладить свою вину. Все подробности, будьте любезны.
– Я устала рассказывать подробности, – упрямо буркнула Гарриет.
– И еще не так устанете, когда на вас насядут полиция и газетчики. Я с большим трудом сдерживаю Солкома Гарди. Он сейчас в вестибюле. „Флажок“ и „Рожок“ в курительной. Они примчались на машине. „Курьер“ едет поездом (это серьезная, респектабельная, заслуженная газета), а „Громовержец“ и „Комета“ торчат в дверях бара, надеясь что-нибудь из вас вытянуть. Те трое, что препираются со швейцаром, кажется, здешние. Фотографы в полном составе, утрамбовавшись все в один „моррис“, отбыли на море, чтобы запечатлеть место, где было найдено тело, чего ввиду высокого прилива им сделать не удастся. Расскажите мне все здесь и сейчас, и я стану вашим пресс-секретарем.
– Хорошо, – сдалась Гарриет. – Я все скажу вам, что смогу.
Она отставила тарелку и взяла чистый нож.
– Это – дорога вдоль берега из Лесстон-Хоу в Уилверкомб. Берег идет вот так. – Она потянулась за перечницей.
– Возьмите лучше соль, – предложил Уимзи. – Меньше раздражает слизистую.
– Спасибо. Эта полоска соли – пляж. А этот кусок хлеба – скала на мелководье.
Уимзи придвинул свой стул поближе.
– А эта ложечка, – подхватил он с ребяческим воодушевлением, – пускай будет трупом.
Лорд Питер слушал рассказ Гарриет молча и перебил ее всего один-два раза, уточняя время и расстояния. Он сидел, нависнув над импровизированной картой, выложенной Гарриет среди тарелок. Глаз его видно не было, а длинный нос от сосредоточенности, казалось, подергивался, как у кролика. Когда она закончила, он еще некоторое время посидел неподвижно, а затем сказал:
– Давайте уточним. Когда именно вы остановились перекусить?
– Ровно в час. Я посмотрела на часы.
– Идя вдоль утесов, вы могли видеть весь берег, включая скалу, где потом нашли тело?
– Вроде бы да.
– На скале тогда кто-нибудь был?
– Понятия не имею. Я даже не помню, заметила ли скалу. Я, понимаете, думала только о еде, а смотрела вдоль дороги – искала удобное место, чтобы спуститься к морю. Вдаль я не смотрела.
– Понятно. Жалко, что так вышло.
– Да, но одно я могу сказать точно: на берегу ничего не двигалось. Перед тем как спускаться, я огляделась кругом. Четко помню, как подумала, что пляж выглядит абсолютно и восхитительно безлюдным – идеальное место для пикника. Ненавижу пикники в толпе.
– А один человек на пустом пляже – это толпа?
– С точки зрения пикника – да. Люди – они такие: чуть только завидят, что кто-то мирно вкушает пищу, так сразу набегут со всех четырех сторон света и усядутся рядом. И ты уже словно сидишь в битком набитом „Корнер-хаусе“.
– Так и есть. Вот он – скрытый смысл легенды о мисс Маффет.
– Я совершенно уверена, что кругом не было ни одной живой души. Насколько хватало взгляда, никто не ходил, не стоял и не сидел. Но насчет трупа на скале не берусь ничего утверждать. До него было довольно далеко. А когда я увидела его с пляжа, то поначалу приняла за водоросли. Водоросли я обычно не запоминаю.
– Хорошо. Значит, в час дня пляж был пуст, за исключением разве что трупа, который, возможно, уже был там, но притворялся водорослью. Затем вы спустились с утесов. Оттуда, где вы сидели, было видно скалу?
– Совсем не видно. Там маленькая бухта – что-то вроде этого. Утес немного выдается вперед, притом я сидела у самого подножия скал, чтобы было к чему прислониться. Я поела, это заняло около получаса.
– И ничего не слышали? Шаги, машину, что-нибудь?
– Ничего.
– А потом?
– Потом, боюсь, я задремала.
– Что может быть естественней. Надолго?
– На полчаса. Проснувшись, я снова посмотрела на часы.
– Что вас разбудило?
– Крик чайки, которая охотилась за остатками сэндвича.
– Получается, это было уже в два часа?
– Да.
– Постойте. Когда я сюда прибыл, было еще слишком рано наносить визиты знакомым леди, так что я побрел на пляж и подружился с одним рыбаком. Он упомянул, что вчера на Жерновах отлив был в четверть второго. Следовательно, вы спустились на пляж, когда отлив уже почти заканчивался. А когда проснулись, начался прилив, и в следующие сорок пять минут вода прибывала. Подошва вашей скалы – которую, к слову, местные называют Чертовым утюгом – открывается всего на полчаса между приливами, и то только в разгар сизигийных приливов, если вы понимаете это выражение.
– Прекрасно понимаю, не понимаю только, при чем это здесь.
– А при том, что если кто-то дошел до этой скалы краем моря, он мог попасть туда, не оставив следов.
– Но он оставил следы. Ой, я поняла. Вы думаете о возможном убийце.
– Я, естественно, предпочел бы, чтоб это оказалось убийством. А вы?
– Да, конечно. Тогда получается, что убийца мог появиться с любой стороны. Идя из Лесстон-Хоу, он должен был прийти после меня, потому что я видела берег с дороги и на нем никого не было. Но со стороны Уилверкомба он мог прийти в любое время.
– Нет, не мог, – возразил Уимзи. – В час, как вы сказали, его там не было.
– Он мог стоять за Утюгом.
– А, да, мог. А что труп? Мы можем довольно точно определить, когда он пришел.
– Как?
– Вы сказали, его туфли были сухими. Значит, он пришел к скале посуху. Осталось выяснить точное время, когда открывается дно между берегом и скалой.
– Конечно! Как я не сообразила. Но это легко выяснить. На чем я остановилась?
– Вы проснулись от крика чайки.
– Ах да. Ну, потом я обошла утес и подошла к скале, а он там лежал.
– И в тот момент никого вокруг не было?
– Ни души, кроме человека в лодке.
– Ага, лодка. Предположим, что лодка подплыла во время отлива, а тот, кто в ней был, дошел вброд до скалы…
– Конечно, так могло быть. Лодка находилась довольно далеко.
– Похоже, все зависит от того, когда там оказался труп. Надо это выяснить.
– Вынь да положь вам убийство.
– Самоубийство – это скучно. И зачем идти в такую даль, чтоб покончить с собой?
– Почему бы и нет? Так гораздо опрятнее, чем в собственной спальне или где-то еще. Мы, кажется, не с того начали. Если мы узнаем, кто он, то, не исключено, найдется записка, в которой он подробно объяснил, зачем это сделал. Полагаю, полиция уже все выяснила.
– Возможно, – недовольно сказал Уимзи.
– Вас что-то смущает?
– Две вещи. Во-первых, перчатки. Зачем резать себе горло в перчатках?
– Да, мне это тоже показалось подозрительным. Может, он страдал какой-то кожной болезнью и привык не снимать перчаток. Надо было посмотреть. Я даже начала их снимать, но мне стало… противно.
– Гм! Оказывается, вам свойственны некоторые женские слабости. Второе, что меня смущает, – это орудие преступления. Зачем бородатому джентльмену опасная бритва?
– Специально купил.
– Да. В конце концов, почему бы и нет? Гарриет, дорогая моя, думаю, вы правы. Малый перерезал себе горло, вот и все. Я разочарован.
– Разочаруешься тут, но что поделать. О, а вот и мой друг инспектор.
И вправду, инспектор Ампелти пробирался к ним между столиков. Он был в штатском – его широкую фигуру уютно облекал твидовый костюм. Инспектор дружелюбно поздоровался с Гарриет.
– Подумал, что вы захотите взглянуть на свои снимки, мисс Вэйн. Мы опознали его.
– Да что вы! Уже? Вы хорошо работаете. Инспектор Ампелти – лорд Питер Уимзи.
Инспектор, казалось, очень обрадовался знакомству.
– Вы не теряете времени, милорд. Но не думаю, что вы найдете в этом деле загадку. Похоже, чистое самоубийство.
– Мы с прискорбием пришли к тому же заключению, – признался Уимзи.
– Хотя с чего бы ему кончать с собой, непонятно. Но этих иностранцев поди пойми, так ведь?
– Я так и подумала, что он иностранец, – вставила Гарриет.
– Точно. Он русский или что-то вроде этого. Поль Алексис Гольдшмидт, известен как Поль Алексис. Из этого самого отеля, между прочим. Профессиональный танцор, развлекает постояльцев – вы наверняка знаете таких людей. О нем тут почти ничего не известно. Появился чуть больше года назад, попросился на работу. Танцевал вроде хорошо, а у них как раз была вакансия, так что его взяли. Ему двадцать два или около того. Холост. Снимал комнату. Ничего предосудительного о нем не известно.
– Документы в порядке?
– Принял британское подданство. Вроде бы бежал из России после революции. Ему тогда было лет девять, но с кем он был, мы пока не выяснили. Когда он здесь появился, был одинок, а его квартирная хозяйка никогда не слышала, чтобы у него был хоть кто-то близкий. Но мы скоро все узнаем – как только обыщем его комнату.