— Офигеть! — только и сказал я в ответ.
— Угу, — согласился майор. — Нам и впрямь стало не по себе, когда мы зашли в его потайную комнату. Сплошной сатанизм. Черепа, кости, черные свечи, какие-то дикарские амулеты, старинная книга с заклинаниями, ритуальный кинжал, чаша со свернувшейся кровью… Эксперты определили, что кровь человеческая. Так что Мошкин был еще тем фруктом.
— Но это не оправдывает того, кто его грохнул…
— Именно.
— Да-а, дела…
— К сожалению, пока никакой конкретики, кроме трупов. И вашей милости, которая везде высовывается, как чертик из табакерки. Как это объяснить?
— А что насчет отпечатков пальцев в квартире Мошкина?
— Я знал, что вы этот вопрос непременно зададите…
— И тем самым выдам себя с головой, — подхватил я ехидно.
— Ну, это несколько не так, но все же… Убийца позаботился, чтобы не оставить своих следов.
— Похоже, он профессионал своего дела.
— Да уж… — Майор буквально полоснул меня по лицу своим взглядом, словно опасной бритвой.
— Должен вам сказать, что в квартире Африкана… пардон… Брюсова вы нашли много отпечатков моих пальцев. Но уж его-то я точно не убивал. Так же, как и ворону. Чего ради? И в этом вы почти не сомневаетесь. Не так ли?
— Вот именно — почти. Но из всех соседей лишь у вас была возможность посетить квартиру Брюсова, ведь только с вами он поддерживал доверительные отношения. И только вам… — Тут Завенягин сделал многозначительную паузу. — И только вам он отписал квартиру и свое имущество.
Вот змей подколодный! Узнал, кто ходит в наследниках Африкана, и теперь раскручивает главный вопрос юриспруденции: «Кому выгодно?» Мне в смерти старика выгода прямая, притом совершенно не завуалированная. Влез в душу дедушке без роду-племени, замочил его (не исключено, что по пьянке, дабы совесть не сильно мучила, вспомнил я свои посиделки с Пехой) — и получил кучу деньжищ, не говоря уже про дорогую недвижимость. У нас за сотню замочат, а тут целое состояние. И вообще, этот Богданов вызывает подозрения: воевал, безработный, а значит, на мели, да и мордуленция подозрительная, почти бандитская, вся в мелких шрамах…
— Положение безвыходное, надо колоться, — сказал я с трагическим видом; майор даже вздрогнул от этой фразы. — Есть предложение подняться на чердак.
— Зачем? — В рысьих глазах Завенягина затлело подозрение.
Я понимал майора. Затащу его на чердак, а там грохну. Силенок у меня вполне хватило бы разобраться с ним даже голыми руками. Это Завенягин понимал. Кроме того, на чердаке я мог держать и оружие. Улыбнувшись, я ответил:
— Покажу вам то, что недосмотрели ваши спецы.
— Не может быть!
— Еще как может. Или они у вас безгрешные? Так поднимаемся или как?
— Поднимаемся… — немного поколебавшись, буркнул майор.
— Вот и ладушки…
На чердаке было тихо и сумрачно. Старые шкафы и комоды казались в полумраке домами давно покинутого города, а валявшийся внизу хлам наводил на мысль, что люди ушли из него вследствие какого-то катаклизма. По крайней мере, так мне это виделось много лет назад. Атмосфера была мрачной и таинственной — именно то, что так нравилось мне и моим друзьям в детские годы, когда мы затевали здесь свои игры или просто прятались от родителей.
— Помогите, — сказал я Завенягину, и мы общими усилиями отодвинули от дымохода деревянного монстра, который был детищем первых советских пятилеток. — Смотрите… — Я аккуратно разобрал кладку. — Убийца проник в квартиру старика через камин. Вот даже видны следы веревки, по которой он спускался вниз. — Я посветил фонариком.
— Дайте! — нетерпеливо воскликнул майор и буквально вырвал фонарик у меня из рук.
Какое-то время он заглядывал в образовавшееся отверстие, словно кот в крынку со сметаной, а затем неожиданно грубо выругался, совершенно не стесняясь моего присутствия:
— Мать их!.. Гнать таких нужно в шею!
— Это вы о ком? — поинтересовался я с невинным видом.
— Есть у нас… работнички. Из молодых, да ранних. Ничего нельзя поручить! Все время приходится проверять. А я не двужильный… — Завенягин потянулся в карман за сигаретами, да вовремя вспомнил, что он на чердаке, и резко выдернул руку из кармана, словно обжегся. — Ладно, это мои заботы. Кто вас надоумил осмотреть дымоход?
Ага, так я тебе и скажу, что искал местечко, где можно спрятать фотоаппарат…
— Инстинкт самосохранения, — ответил я с вызовом. — Надеюсь, теперь вам понятно, что я не при делах. Дымоход для меня узковат, я в нем застрял бы. Да и зачем в него лезть, если у меня была возможность зайти в квартиру Африкана без лишних хлопот.
— Мы нашли комья сажи в камине, — задумчиво сказал майор. — Но не придали этому значения. Вот лопухи!
Мы слезли с чердака и вернулись в квартиру. Я сварил кофе, и мы еще приняли на грудь по стопарику вискаря. У меня на душе немного отлегло — хотя бы потому, что Завенягин оттаял и смотрел на меня, так сказать, простым человеческим взглядом.
— А ведь они вас испугались… — вдруг заявил он, когда я совсем заблагодушествовал.
— Кто? — спросил я, внутренне напрягаясь.
Я сразу понял, о ком он говорит. Но постарался не выдать себя ни единым лишним движением, хотя на душе у меня кошки заскребли.
— Те, кому я предъявлял вас для опознания, — нимало не смутившись, прямо ответил майор.
— Это не удивительно, — осклабился я в ответ.
— Не понял…
— Вы вот тоже поначалу побаивались лезть со мной на чердак. Такая моя планида. Больно взгляд у меня серьезный. Это все говорят. И физиономия бандитская.
— Да будет вам… Здесь что-то не то. Нет-нет, я больше не собираюсь затрагивать эту тему! Не сердитесь. А что касается вашей физиономии… Дело в том, что Кованого на слабо не возьмешь, в отличие от Коти.
— Пардон, кто такой Кованый?
— Тот, у которого рука сломана.
— А… Это у него фамилия или кличка?
— Кличка. Когда-то он был «ковщиком» в шулерской группе. Это тот, кто тасует карты в определенном порядке.
— Ну и что его потянуло на беспредел? Неужто кризис жанра?
— В какой-то мере да, именно так. Но это будет не вся правда. Лет пять назад Кованый примкнул к одной секте и стал вроде телохранителя главного проповедника… или как они там его кличут.
— Кованый перековался… — Я хохотнул. — Забавно. А в промежутках между молитвенными часами угоняет машины и грабит добропорядочных граждан. Похоже, в этой секте финансовый кризис. На одних пожертвованиях прожить трудно.
— Возможно. Однако, как выяснилось, Кованый завязал со своим «ремеслом» и сосредоточился на оболванивании будущих сектантов.
— Что-то я не врубаюсь… Он ведь пытался угнать машину!
— Пытался. Что очень странно. Оказалось, что для этой цели он нанял Котю и Мозеля — это кличка третьего угонщика. Они спецы по угонам. Кованый хорошо знает Мозеля, так как они сидели на одной зоне. Мозель уверяет, что Кованый не при делах. Во время угона он просто стоял на стрёме.
— И вы ему верите?
— Приходится верить. Мозель не лжет. Если его взяли на горячем, он обычно не идет в несознанку.
— А что это за секта такая? Уж не сатанисты ли?
— У меня тоже мелькнула такая мысль… после убийства Мошкина. Надо бы разобраться, но вся беда в том, что проповедник этой секты весьма известная в городе личность. У него в друзьях ходят такие люди… — Тут майор изобразил гримасу и показал пальцем на потолок. — Тронешь его — хлопот не оберешься.
— Как зовут эту «неприкасаемую» личность? Может, я знаю его.
— Не исключено. Это бывший заместитель председателя горисполкома Воловик. Мутная волна девяностых вынесла его едва не на вершину власти, но он на чем-то прокололся, и его по-тихому списали в резерв. Наверное, взятки брал не по чину. Сначала Воловик занялся бизнесом, накопил серьезные деньги, а затем его почему-то потянуло на другую стезю.
Нет, Воловик не был мне известен. Я обычно сторонился тех, кто занимается бизнесом. Да и они смотрели на меня как на неодушевленный предмет, даже тогда, когда предлагали работу. После армии отец мог устроить меня практически куда угодно, но я предпочел свободный поиск. Я долго искал место, пока меня не взяла в свою фирму типа приснопамятной артели «Рога и копыта» одна дамочка. Она была женой высокопоставленного чиновника, и ее, с позволения сказать, предприятие занималось в основном отмыванием денег.
Лишь гораздо позже я узнал, что и здесь без отца не обошлось. Оказалось, что в фирму брали только по большому блату, своих. Уж не знаю, кто обо мне позаботился (батя клялся, что точно не он), но, наверное, сработало имя — сначала дед, а затем и отец входили в «высшие» круги городского общества.
Работа в фирме оказалась не бей лежачего, что для такого лентяя, как я, было манной небесной. Несколько лет я влачил полусонное и безбедное существование, пока не грянул кризис. Нужно сказать, что моя начальница благоволила ко мне, и если бы не разница в возрасте и не мои принципы… Короче говоря, я не рискнул. Зачем мне лишние приключения?
Когда фирма приказала долго себя помнить, мадам даже прослезилась, прощаясь со мной. Надо отдать ей должное: при всем том она была дамой симпатичной, добросердечной и не позволяла себе хамства с подчиненными.
— У нас сейчас столько разных сект — как грязи, — сказал я. — Сотни, если не тысячи. Мусор со всего мира приплыл к нашим берегам. Куда смотрит власть?
— Туда и смотрит… — буркнул майор. — Демократия…
— Зато скоро вы будете не менты, а полисмены. Президент уже указ подготовил. И наступят для нашего народа великое счастье и благодать. При аресте нам станут зачитывать наши права, СИЗО отремонтируют, и будут в нем ковровые дорожки, телевизоры и кофа с какавой по утрам.
— Не ерничайте! — огрызнулся Завенягин. — Мне сейчас не до шуток. Кто знает, как оно обернется…
— Думаете, попрут?
— Все может быть.
— Вам-то чего бояться? У вас высшее юридическое образование, пойдете в адвокатуру.
— Я мент по жизни. Привык уже. Сжился с мыслью, что другого мне не дано и не нужно.
— Что ж, каждому свое…
Завенягин тяжело вздохнул и сказал:
— А, будь что будет… Но вернемся к нашим проблемам. Я уверен, что вы темните. Уж не знаю почему. На маньяка вы, конечно, не тянете, однако, как я говорил ранее, везде просматриваются ваши следы. Точнее — намеки на следы. Странно все это…
Еще как странно, подумал я. Может, открыться ему и рассказать все, как было? В том числе и о случае с похищением. Нет, ни в коем разе! Дурачина, разве ты не знаешь, что менты мягко стелют, да жестко спать приходится? Завенягин тебе не брат и не сват, а значит, снисхождения не жди. Тем более что в свете очередной реформы милиции ему нужен положительный результат.
— Да, я немного притемнил… — Тут я умолк, изобразив раскаяние.
Пауза вышла у меня гениальной. Ну точно по Станиславскому. Майор даже заерзал на стуле от волнения и нетерпения. Он ждал от меня откровений. И я выдал:
— Во время предыдущей встречи я уже знал, что Брюсов сделал меня наследником… но не сказал. Побоялся. Ведь теперь я стал подозреваемым под первым номером. Не так ли?
Завенягин мучительно скривился, словно только что сжевал целый лимон и тот застрял у него в горле. Майор явно надеялся на сенсационное признание. Я не стал ожидать ответа на свой вопрос и покаянно продолжил:
— Так что прошу пардону. Виноват. Но вы должны меня понять…
— Понимаю… — выдавил из себя майор.
Бедный мент! Наверное, ему стало больно от такого облома, потому что на его каменном лице появилась и тут же исчезла гримаса, которую можно было толковать как угодно.
— И это все? — наконец совладав со своими эмоциями, спросил Завенягин, одарив меня волчьим взглядом.
— Все, — ответил я с таким честным видом, что даже сам себе поверил.
— Ценю вашу откровенность… — Он хотел еще что-то сказать, но тут подал голос его мобильник. — Слушаю! — Майор прижал трубку к уху. — Что?! Это точно? Что сказал медэксперт? Отравили? Как это могло случиться?! И где — в СИЗО! Куда смотрели эти идиоты?! Да… Да! Хорошо, я сейчас приеду.
Наверное, Завенягин забыл, что он не в своем кабинете. Глянув на меня, он сокрушенно покачал головой, поспешно спрятал телефон в карман и резко поднялся.
— Серьезная проблема?.. — спросил я с сочувствием.
— Куда уж серьезней… — буркнул майор, направляясь к выходу. — Спасибо за угощение. Кстати, а где ваш друг?
— Вы о ком?
— Ну этот… как его?.. — Завенягин наморщил лоб и пощелкал пальцами. — С которым вы весьма обстоятельно «вспоминали» армейские годы.
— Пеха? Петр Симаков?
— Да.
— Наверное, дома.
— Дома его нет. Я интересовался. Где он может быть?
— Видимо, в отъезде. Пеха, как и я, безработный. Скорее всего, ищет какую-нибудь подработку. А зачем он вам?
— Нужно кое-что уточнить, — туманно ответил майор, вышел на лестничную площадку и уже оттуда попрощался: — До свидания.
— Бывайте здоровы…
Входная дверь закрылась, а я как стоял, так и привалился к стене. Я уже понял, кого отравили в СИЗО. Это знание пришло ко мне в виде наития, но я был уверен, что моя догадка верна. Скорее всего, жертвой отравления стал Кованый. А иначе почему майор так бурно отреагировал на это известие? Кованый — важный свидетель. Завенягин хитрая бестия, у него из головы конечно же не выходит случай на парковке возле супермаркета и странная видеозапись. А тут еще два фоторобота… Поневоле призадумаешься.
Я не сомневался, что Завенягин будет прессовать Котю и Кованого по полной программе — пока они не расколются. Но если «гений» от электроники — мелкая шишка и ему мало что ведомо, то второй представлял для следствия несомненную ценность. Похоже, майору известно больше, чем он говорит. Это понятно — в угрозыске свои тайны. Что касается Кованого, то он слишком много знал, поэтому его и убрали. Но кто? Это вопрос.
И наконец, зачем майору понадобился Пеха? Он в моих делах сбоку припека. Или мент хочет его хорошо прокачать, чтобы добыть ценную информацию о моей персоне? Тогда хрен он угадал. На Пехе где ляжешь, там и встанешь. Проще добиться взаимности от каменной стены. Для него армейская дружба была святой.
Спустя полчаса, которые прошли в размышлениях, я кивнул, соглашаясь со своими доводами, и решительно набрал телефонный номер из своей старой записной книжки.
Глава 11
Бедуин
Мы звали его Бедуином. Мы — это ученики сто двенадцатой школы, где этот удивительный кадр, смахивающий на чудака-профессора Паганеля из романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта», преподавал историю и географию. Он был длинным, как жердь, и черным, словно галка. В его жилах текла испанская кровь. Отец Бедуина, летчик, воевал в Испании и после поражения республиканцев его вместе с будущей женой-испанкой вывезли в Союз.
Бедуин был фанатом. Фанатом всего, за что брался. Свое прозвище он получил, когда наконец исполнил мечту детства — проехался на верблюде по пустыне Сахара. Зачем это было ему нужно, он и сам не мог толком объяснить. Попутешествовал почти месяц по раскаленным пескам — и все дела. Из Египта Мартин Викторович (так звали нашего Паганеля) привез много фотографий, а одну, большую, в красивой рамке, где он в национальной одежде кочевников гордо восседает на дромадере, наш учитель повесил в кабинете географии. После этого его и прозвали Бедуином.
У него было много разных увлечений, о которых он рассказывал нам на уроках. А мы разинув рот благоговейно внимали его речам — оратором Бедуин был потрясающим. Наверное, поэтому я и полюбил историю — это была одна из немногих дисциплин, по которой у меня в табеле красовалась уверенная пятерка.
Мартином, как он рассказывал, его назвала мать. Наверное, мамаше Бедуина очень нравилось кликать его в детстве Мартинито. Это ласкательное имя служило ей постоянным напоминанием о далекой и недосягаемой родине. Мать нашего учителя знала много языков и передала эти знания своему сыну. Казалось бы, ему самое место в институте иностранных языков, но Мартинито закусил удила и ударился в историю с географией.
Когда СССР распался и открылись шлюзы, Бедуин ринулся в заграничные путешествия, которыми раньше буквально бредил. До этого, пока кордоны были закрыты, он объездил весь Советский Союз и почти все соцстраны. Но постепенно его исследовательский пыл угас, и ближе к пенсии он ударился в другую крайность — стал ревностным христианином.