— По местам стоять! — раздалась команда. — Полный вперед!
Катера отделились от строя кораблей и помчались к берегу.
Сразу же воздух дрогнул, волны озарились оранжевыми отблесками, и по морю прокатился тяжелый гул корабельной артиллерии. По берегу одновременно били миноносцы, крейсеры и тральщики. В порту запрыгали огни разрывов. Вспышки выхватывали из тьмы то железные переплеты кранов, то склады, то серую полосу волнореза, на которой метались черные фигурки.
У Морских ворот взвились красная и две зеленые ракеты. Это означало, что путь свободен — боны разведены.
«Морские охотники» стремительной лавиной пролетели мимо маяка, где шел рукопашный бой, ворвались в порт и разошлись в разные стороны, по заранее намеченным причалам.
С берега внезапно застучали скорострельные пушки, как швейные машины, заработали пулеметы. Навстречу катерам, точно раскаленные иглы, понеслись пули.
Трассирующие снаряды исчертили небо цветистыми полосами и пунктирами. Степе казалось, что эти трескучие огни не могут убить человека, и ему не было страшно. Он даже сердился на десантников, которые прижимались к палубе и не стреляли в ответ.
«Эх, мне бы автомат! — думал юнга. — Я не стал бы прятаться!» Он не знал, что стрельба с «морского охотника» могла привлечь внимание противника и сорвать высадку десанта.
Катер с хода бортом подошел к каменной стене. Матросы быстро перекинули трапы на пристань. Кто-то крикнул: «Вперед!» Десантники поднялись и лавиной хлынули по всем трапам на берег.
В темноте раздалось «ура!», затрещали автоматы... Степу словно подхватило горячим ветром, он вскочил и устремился за десантниками, но сильная боцманская рука успела ухватить его за ворот.
— Назад! — крикнул Гвоздов и втащил Степу обратно на палубу.
Матросы мгновенно убрали трапы. Катер, пятясь, отошел от стенки, развернулся и, уже мчась в море, открыл стрельбу из пушки по портовым зданиям.
Гвоздев подбежал к юнге и сердито прокричал над ухом:
— Запомни и заруби себе на носу: моряки без приказа никогда не покидают корабль! Больше чтоб я тебя тут не видел! Марш в машинный отсек! — И он подтолкнул его к люку.
От обиды Степа чуть не заплакал. Слетев по трапу в душное машинное отделение, освещенное синими, точно плавающими в тумане, лампочками, он уселся на железный ящик с инструментами и обидчиво зашмыгал носом.
— Ну, что там наверху? — спросил лоснящийся от пота моторист Симаков.
— Боцман толкается.
— То-то такой грохот стоит, — насмешливо заметил электрик, возившийся в углу.
— За что он тебя? — допытывался моторист.
— Я с десантниками побежал, а он как дернет... Чуть бушлат не разорвал.
— Зря он, конечно, казенную форму портит. Для чего тогда уши растут? Надрал бы — и ладно! — сохраняя серьезность, рассудил Симаков.
Катер подбрасывало, кренило, дергало. Казалось, что за переборками кто-то беспорядочно колотит в барабан. Потом дробный стук умолк, только доносился густой рев залпов корабельной артиллерии.
— К транспорту подходим, — прислушиваясь, сказал электрик. — Сейчас погрузят другой отряд.
Через несколько минут катер остановился. На верхней палубе послышался топот десантников.
Степа выглянул в люк. С высокого борта транспорта по качающемуся трапу цепочкой спускались автоматчики, тащившие ящики с патронами и гранатами. Боцман размещал их, тесно усаживая на палубе.
Потом раздался свисток — и катер опять с полной скоростью пошел к Феодосии.
Весь рейд кипел в огнях и всплесках. С моря по-прежнему били из пушек главного калибра миноносцы и крейсеры. В бухте, маневрируя, отстреливались «морские охотники», проносились в пене и брызгах торпедные катера.
В проходе у Морских ворот катер неожиданно дрогнул от сильного удара. Степа не удержался на трапе и скатился вниз.
Наступила тьма. Вверху застонали раненые. Боцман зычно прокричал:
— Аварийная! Пробоина над кубриком старшин... Пластырь живей!
Моторы продолжали гудеть. Снова засветились лампочки. В синем свете юнга увидел искаженное болью лицо Симакова. Левой рукой он зажимал запястье правой. Меж пальцев моториста сочилась кровь.
— Дай бинт и стань к реверсу! — потребовал он.
Степа разорвал индивидуальный пакет и помог мотористу кое-как обмотать бинтом раздробленную осколками руку, но управлять действующим мотором не решался.
— Лучше я позову кого-нибудь, — предложил он.
— Не надо, — удержал юнгу Симаков. — Я останусь здесь, буду показывать тебе.
Командир катера маневрировал. Стрелка машинного телеграфа то требовала убавить количество оборотов мотора, то дать задний ход, то полный вперед. Степа не понимал приказаний с мостика и терялся. Раненому мотористу приходилось помогать ему левой рукой.
Так они несли совместную вахту минут сорок. Катер за это время успел сделать два рейса, подбрасывая в бой свежие отряды десантников.
Потом Симакову стало дурно.
— Старшину вызывай, — выключая мотор, сказал он медленно и повалился на бок.
Степа бросился поднимать моториста, но в это время в переговорную трубу донеслось:
— На левом моторе! В чем дело? Почему выключили?.. Полный вперед!..
— Я один здесь! — крикнул юнга и, боясь ослушаться приказания, самостоятельно включил газ.
Мотор загудел, набирая скорость. Степа схватился за ручку реверса и, напряженно глядя на стрелку телеграфа, ждал новых приказаний.
Прибежавший из второго отсека механик был потрясен, увидев одинокого юнгу у мотора.
— Ты что здесь делаешь? Кто мотор включил?
— Я, — виновато ответил Степа. — Симакову плохо... Он ранен.
— Мигом вызывай Куталина на смену!
Юнге казалось, что механик на него сердится. Сбегав за мотористом, он ждал неприятного разговора. Но воентехник крепко пожал ему руку и сказал:
— Молодчина, правильно действовал! Только следующий раз обязательно предупреждай меня. Я сам с тобой займусь. Будешь у нас мотористом. Посматривай пока за помпой.
Порт уже целиком был захвачен. Морская пехота дралась на улицах города. А «морской охотник» все подбрасывал и подбрасывал десантников.
На рассвете появилась фашистская авиация. Она принялась бомбить причалы и корабли. Катер задрожал от частых залпов пушек. Ему то и дело приходилось отбиваться от истребителей и пикирующих бомбардировщиков.
— Кузикова наверх! — свистнув в люк, крикнул боцман.
Степа вскарабкался по железному трапу и упал на мокрую палубу. После полумрака машинного отделения утренний свет его ослепил. Зажмурив глаза и раскрыв рот, он втягивал в себя свежий воздух и не мог надышаться.
— Что, брат, нанюхался морской жизни? — спросил Гвоздев. — Не захочешь больше?..
— Захочу! Я механиком буду.
— Ишь прыткий! На механика годами учатся... Набивай-ка пулеметные ленты. Это попроще будет.
Степа набивал для пулеметов ленты, помогал Скрыбе зажигать и сбрасывать дымовые шашки, подносил к раскаленным пушкам снаряды. Расторопный юнга требовался повсюду. За ночь почти треть команды выбыла из строя.
От близкого разрыва бомбы один из моторов катера стал работать с перебоями. На верхней палубе появился обеспокоенный механик.
— Горючее подкачиваем, — сообщил он. — Цистерну, видно, пробило. Осмотреть надо.
— Это мы сейчас устроим, — сказал боцман. — Юнгу... Кузикова ко мне!
— Есть юнга! — отозвался Степа.
— Ты бывал в бензоотсеке? — спросил механик.
— Бывал.
— Ну конечно, где он только не бывал! — не мог удержаться от воркотни боцман. — Вон как комбинезон отделан! На животе все горловины облазал...
Механик открыл крепко привинченную крышку отсека. В нос ударил острый запах авиационного бензина.
— Так и есть... вытекает, — заключил он. — Посмотри, Степа, нельзя ли заткнуть.
Юнга спустился по отвесному трапу в узкую горловину и в темноте, задыхаясь в парах бензина, нащупал вдавленную щель пробоины. Дыра была на уровне его плеча. Бензин выплескивался только когда катер сильно качало.
— Ладно, забей пробкой и вылезай быстрее, — посоветовал механик.
Провозившись минут пять в бензоотсеке, юнга с трудом вскарабкался наверх. От бензиновых паров он словно опьянел: ноги подкашивались и все кружилось перед ним, как на каруселях. Боясь упасть, Степа уцепился за боцмана.
— Вот ведь голова пустая!.. — принялся корить себя Гвоздев. — И в мысль не пришло, что парень одурманиться может.
Он подхватил Степу на свои сильные руки, как это делал когда-то отец, отнес к рубке и уложил на разостланный брезент. И там, с необычной для боцмана ласковостью, сказал:
— Полежи на ветерке, продует... А чуть оправишься — давай в кубрик, на койку. Наработался ты сегодня, хватит.
Но отдыхать юнге не пришлось.
Днем бой несколько утих. Город целиком был занят черноморцами. Фашисты, отстреливаясь, отступали в горы.
Лейтенант Шентяпин получил приказание принять на борт раненых и сопровождать госпитальное судно в Новороссийск.
Раненые, стекавшиеся со всех улиц задымленного города в порт, заполнили кубрики, кают-компанию и палубу «морского охотника». Всюду белели повязки. Степа едва успевал разносить в чайнике пресную воду. Бойцов мучила жажда, многие проголодались, просили есть. Им пришлось открывать консервы и раздавать белые галеты. К вечеру Кузиков так измотался, что, усевшись на ящик из-под патронов передохнуть, не смог больше подняться. Он уснул сидя, склонясь на плечо раненому пехотинцу.
Спал Степа крепко и долго. Прибывшие на катер новороссийские санитары не могли растолкать его. Приняв юнгу за раненого бойца, потерявшего сознание, они уложили парнишку на носилки и потащили в санитарную машину.
Хорошо, что в эту пору у трапа стоял глазастый боцман. Разглядев неподвижную ношу санитаров, он не на шутку рассердился:
— Куда тащите юнгу! Тоже мне медики! Сонного от раненого отличить не могут.
2. АНКЕРОК
От беспрестанных бомбежек и обстрелов в Севастополе во всю длину горели улицы, рушились дома. Черный удушливый дым стлался по холмам. Казалось, что в этом аду невозможно устоять человеку. Но севастопольцы не сдавались. Укрываясь в траншеях, штольнях, казематах и пещерах, они отражали по пятнадцать-двадцать атак в сутки.
Штурм затянулся. В осажденном городе не хватало воды, приходилось экономить горючее, беречь сухари и консервы, потому что крупные черноморские корабли не могли уже войти в бухты. В Севастополе оставались только катера. Но и они в светлое время не смели выйти на заправку бензином, пересечь бухту, показаться на фарватере. Моментально появлялись пикирующие самолеты и принимались гоняться за ними, стрелять из пулеметов и пушек.
Катера МО, сняв мачты, весь день прятались в тени обрывистых берегов, а вечером отправлялись проверять фарватеры, обстреливать берега, спасать прижатых к морю бойцов и встречать корабли, прибывавшие с «Большой земли».
В один из последних дней обороны, когда фашистами была занята Северная сторона и бои шли у Малахова кургана, из Новороссийска прибыли крупные корабли. «Морской охотник», стоявший в Камышовой бухте, получил приказание выйти к ним на разгрузку.
Катер на полном ходу проскочил обстреливаемую горловину бухты и направился к Херсонесскому маяку. Он шел зигзагами, обходя освещенные пожаром участки фарватера. Фугасные снаряды порой разрывались так близко от него, что катер встряхивало и обдавало брызгами.
Прибывшие из Новороссийска быстроходные тральщики и миноносцы покачивались в затемненной части моря на таком расстоянии от берега, что их не могли нащупать лучи прожекторов противника. Между кораблями и бухтами сновали «морские охотники» и железные катера, прозванные «полтинниками». Они перебрасывали из Севастополя эвакуируемых бойцов и принимали на свои палубы снаряды, продовольствие и горючее.
«Морской охотник», приняв с дрейфующего тральщика тяжелые ящики с гранатами, консервами и минами, помчался в Казачью бухту, где у полуразрушенного каменного причала его уже ждали раненые. Во мгле белели их марлевые повязки.
Сбросив на берег груз, катерники начали переправлять на корабли измученных, изнывающих от жажды и ран бойцов.
Часа полтора противник не обнаруживал наших кораблей. Только к концу погрузки какой-то нудно гудящий в небе разведчик сбросил осветительную ракету. Раскачиваясь на парашютике и разгораясь, она медленно поплыла в воздухе, выхватывая из тьмы то разбегающиеся в стороны катера, то кишащие людьми палубы миноносцев и тральщиков.
Завизжали бомбы. Правее тральщика возникли белые водяные столбы. На миноносцах застучали пулеметы.
К прибывшим кораблям уже нельзя было приблизиться.
Зигзагами утюжа воду, отстреливаясь из пушек, они уходили все дальше от берегов Севастополя.
Катерники, надеявшиеся получить пресную воду у новороссийцев, роздали свои запасы раненым и сами остались с пустыми баками.
Воду требовалось добыть до рассвета, но команда МО не имела для этого времени: катер послали в ночной дозор к Балаклаве.
Обойдя опасный участок моря, «морской охотник» повернул обратно. Начало светлеть. Идти в Севастополь было опасно. Командир катера решил отстояться под обрывистыми берегами мыса Фиолент. Там находилась обширная пещера, в которой не раз прятались дозорные катера, не успевшие укрыться в бухте.
В мирное время, конечно, никто из командиров не решился бы пройти в глубь пещеры, но за дни обороны они приноровились проскакивать под каменные своды, даже не снимая мачт.
В пещере стоял голубоватый сумрак. Влажно поблескивали камни. Сюда сквозь толщу горы не проникали дневная духота и пыль. Здесь можно было спокойно поесть и отдохнуть.
Но как обойтись без пресной воды, имея на завтрак и обед лишь консервы да сухари?
— Я найду воду, — вызвался севастополец комендор Панюшкин. — Мы тут мальчишками все облазали. Знаю, где водятся колодцы.
С ним увязался и юнга — Степа Кузиков. Взяв с собой анкерок — небольшой плоский бочонок, несколько фляг, трофейный немецкий автомат, они уселись на шлюпку и, отталкиваясь о выступы скалистой стены, выбрались из пещеры.
С моря дул легкий ветер, прозрачная вода ослепительно блестела на солнце.
Панюшкин, налегая на весла, гнал шлюпку вдоль берега. Степа стоял во весь рост на носу и, осматриваясь вокруг, следил: не появится ли откуда опасность. Обрывистые скалы мешали разглядеть, что делается на суше. Юнга слышал лишь далекую стрельбу и скрипучие крики чаек, кружившихся над морем.
— Видно, бомбили здесь, рыбы глушеной много, — сказал он.
— Житье теперь чайкам! Ишь обжираются, — заметил комендор.
Длиннокрылые птицы, планируя над волнами, стремительно падали вниз, выхватывали из воды серебристых рыбок, взлетали и опять продолжали кружиться. Вдруг они как-то разом умолкли, обеспокоенно заметались и всей стаей шарахнулись в сторону.
Друзья не успели оглянуться, как со стороны берега вихрем вынесся самолет.
— Костыль... «Хеншель 126»! — определил Панюшкин. — Заметил нас!.. Разворачивайся!..
И он бешено заворочал веслами, стремясь быстрее уйти к нависшим скалам. Вода бурлила под носом шлюпки. Степа, помогая комендору, изо всех сил подгребал доской.
Самолет, сделав полукруг, ринулся наперерез шлюпке.
Панюшкин моментально затабанил, сдерживая ход. Пули ровной полоской вспороли воду прямо перед носом шлюпки.
— Промазал!.. Давай во весь дух! — крикнул комендор и с такой силой налег на весла, что они заскрипели в уключинах.
Шлюпка двигалась скачками. Приблизясь к берегу, друзья выпрыгнули на отмель и плюхнулись в воду между обломками скал.
Услышав вновь нарастающий гул моторов, Степа вдавил голову в какую-то каменную щель, зажмурился и боком прижался к скользкому подножию обросшей ракушками скалы. Когда грохочущий вихрь промчался над ним, он вскочил и первым делом кинулся к брошенной шлюпке, отгоняемой волнами от берега. Уцепившись за ее борт, он позвал на помощь Панюшкина, но тот не двинулся с места. Сидя в воде, он морщился, сжимая руками лодыжку левой ноги.