Опять же слабость желудка не позволяла ей копаться во внутренностях. Для гаруспика она была слишком уж брезгливой.
Вместо этого она искала некое значение в обстоятельствах, при которых столкнулась с трупами, в положении каждого из этих самых трупов относительно сторон света и в других скрытых для непосвященных аспектах их состояния.
Ее предсказания сбывались крайне редко, если вообще сбывались, но Айви не сдавалась.
– Во что бы это ни вылилось, – она взяла блокнот и карандаш, – знак дурной. От мертвого опоссума не приходится ждать ничего хорошего.
– Я это заметил.
– Особенно если он лежит носом на север. А хвостом – на восток.
Страдающие жаждой мужчины повалили в таверну вслед за Айви, словно она была оазисом, к которому они шли весь день. Только считаные сели у стойки. Остальные заставляли ее метаться от столика к столику.
Хотя клиенты таверны (главным образом представители среднего класса) деньгами не сорили, доход Айви от чаевых наверняка превосходил ее жалованье в том случае, если бы она защитила докторскую диссертацию по экономике.
Часом позже, в начале шестого, появилась Ширли Трублад, вторая вечерняя официантка. Пятидесяти шести лет от роду, крупная, благоухающая жасминовыми духами, Ширли имела своих поклонников. В барах хватало мужчин, которым недоставало материнской заботы. Женщин, впрочем, тоже.
Бен Вернон, дневной повар блюд быстрого приготовления, ушел домой. Вахту принял Рамон Падильо, вечерний повар. Таверна предлагала только такие блюда: чизбургеры, картофель фри, жареные кольца лука, кисадильи, начо…
Рамон заметил, что в те вечера, когда работала Айви, острые блюда продавались в куда большем количестве, чем когда ее в таверне не было. Посетители отдавали предпочтение соусу «Томатильо», брали «Табаско», просили к бургерам нарезанный острый перец.
– Я думаю, – как-то Рамон поделился с Билли своими наблюдениями, – они подсознательно разогревают свои половые железы на случай, если она согласится пойти с кем-то из них.
– С Айви ни у кого нет ни шанса, – заверил его Билли.
– Как знать, – игриво возразил Рамон.
– Только не говори мне, что и ты закусываешь перчиками.
– Ем их так много, что иногда не знаю, куда деться от изжоги, – ответил Рамон. – Но зато я всегда готов.
Вместе с Рамоном пришел вечерний бармен, Стив Зиллис. Один час они всегда работали вместе, их смены накладывались друг на друга. В свои двадцать четыре, на десять лет моложе Билли, в зрелости он отставал лет на двадцать.
Для Стива вершиной изощренного юмора был столь похабный анекдот, что от него краснели даже взрослые мужчины.
Он мог языком завязать в узел черенок вишни, зарядить правую ноздрю арахисом и точно отправить орешек в стакан-цель, а еще – выдувать сигаретный дым из правого уха.
Как обычно, Стив перепрыгнул через дальний конец стойки, вместо того чтобы войти где положено.
– Все нормально, Кемосабе? – задал он свой фирменный вопрос.
– Еще час, и я снова стану хозяином своей жизни.
– Вот где жизнь, – запротестовал Зиллис. – Центр существования.
В этом и была трагедия Стива Зиллиса: он верил в то, что говорил. Для него обыкновенная таверна была сверкающим кабаре.
Завязав фартук, он выхватил из вазы три оливки, подбросил в воздух одну за другой. А потом поймал ртом.
Когда двое пьяниц, сидевшие у стойки, захлопали, Стив наслаждался их аплодисментами ничуть не меньше, чем тенор со звездным статусом наслаждается овацией взыскательной публики в «Метрополитен-Опера».
Несмотря на присутствие за стойкой Стива Зиллиса, последний час смены Билли пролетел быстро. Посетителей в таверне было много, так что работы хватало обоим барменам: коротающие здесь вторую половину дня не спешили домой, да еще прибывали любители вечерней выпивки.
Если таверна и нравилась Билли, то, пожалуй, именно в это время. Посетители еще могли изъясняться связно, и настроение у них было получше, чем в более поздний час, когда алкоголь ввергал их в глубокую меланхолию.
Поскольку окна выходили на восток, а солнце скатывалось к западному горизонту, дневной свет окрашивал интерьер в мягкие тона. Потолок светился медью над стенными панелями и кабинками красного дерева.
Пахло пивом, свечным воском, чизбургерами, жареным луком.
Однако Билли не любил таверну так сильно, чтобы задерживаться на рабочем месте после смены. Ушел он ровно в семь.
Будь он Стивом Зиллисом, то устроил бы из своего ухода целое представление. Вместо этого отбыл незаметно, как дематериализовавшийся призрак.
Снаружи от летнего дня оставались какие-то два часа. Небо на востоке было ярко-синим, как на картинах Максфилда Пэрриша, и светло-синим на западе, где его еще отбеливало солнце.
Подходя к своему «Форду Эксплорер», Билли заметил белый бумажный прямоугольник, подсунутый под «дворник» со стороны водителя.
Сев за руль, еще с открытой дверцей, он развернул бумажку, рассчитывая увидеть рекламу мойки автомобилей или предложение по уборке квартиры. Вместо этого обнаружил аккуратно напечатанное послание:
«Если ты не обратишься в полицию и они не начнут расследование, я убью симпатичную блондинку-учительницу где-то в округе Напа.
Если ты обратишься в полицию, вместо нее я убью пожилую женщину, активно занимающуюся благотворительностью.
У тебя есть шесть часов, чтобы принять решение. Выбор за тобой».
В тот момент Билли не почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, но она ушла. В самом скором времени его жизни предстояло радикальным образом перемениться.
Глава 2
Микки-Маус получил пулю в горло.
Пистолет калибра 9 мм громыхнул еще трижды, в быстрой последовательности, превратив в месиво мордочку Дональда Дака.
Лэнни Олсен, стрелок, жил в конце двухполосной асфальтовой дороги, под каменистым склоном, на котором не мог расти виноград. И из окон его дома не открывался вид на сказочную Напа-Вэлью.
Немодный адрес компенсировался тем, что участок окружали прекрасные сливовые деревья и огромные вязы, под которыми росли яркие дикие азалии. Не говоря уже об уединении.
Ближайший сосед жил на таком расстоянии, что Лэнни мог устраивать вечеринки в режиме нон-стоп изо дня в день, двадцать четыре часа в сутки, и никого бы не побеспокоил. Лэнни от этого проку не было никакого, потому что обычно он ложился спать в половине десятого. Для него понятие «вечеринка» заключалось в ящике пива, чипсах и покере.
Однако местоположение дома способствовало тому, что он смог устроить на участке тир. Так что в управлении шерифа ни у кого не было такой стрелковой практики.
Мальчиком он хотел стать художником-мультипликатором. У него был талант. Портреты диснеевских Микки-Мауса и Дональда Дака, по которым стрелял Лэнни, он нарисовал сам.
Вынимая из пистолета пустую обойму, Лэнни повернулся к Билли:
– Тебе следовало приехать сюда вчера. Я подряд прострелил головы двенадцати Бегающим Кукушкам.
– Злобный Койот пришел бы в восторг, – ответил Билли. – Ты когда-нибудь стреляешь по обычным мишеням?
– А какое в этом удовольствие?
– Ты стреляешь и в Симпсонов?
– В Гомера, Барта… во всех, кроме Мардж. В Мардж – никогда.
Лэнни мог бы поступить в художественную школу, если бы его властный отец, Энсел, не решил, что сын должен пойти по стопам родителя и стать полицейским, точно так же, как сам Энсел пошел работать в полицию по стопам своего отца.
Перл, мать Лэнни, поддерживала сына, насколько позволяло ее слабое здоровье. Когда Лэнни исполнилось шестнадцать, у Перл обнаружили злокачественное заболевание лимфатической системы.
Радиационная терапия и лекарства отнимали у нее последние силы. Даже в периоды ремиссии она испытывала постоянную слабость.
Прекрасно понимая, что отец – никудышная сиделка и медсестра, Лэнни не поехал в художественную школу, остался дома, поступил в полицию и ухаживал за матерью.
Но так уж вышло, что первым умер Энсел. Он остановил водителя за превышение скорости, а водитель остановил его, выстрелив в упор из пистолета калибра 0,38 дюйма.
Заболев лимфомой в необычно молодом возрасте, Перл прожила с ней на удивление долго. И умерла только десять лет назад, когда Лэнни исполнилось тридцать шесть.
Он был еще достаточно молод, чтобы сменить профессию и поступить в художественную школу. Инерция, однако, оказалась сильнее желания начать новую жизнь.
Он унаследовал дом, красивый викторианский особняк с верандой вокруг, который поддерживал в безупречном состоянии. Работа не стала для Лэнни еще и хобби, семьи не было, поэтому у него оставалось достаточно свободного времени, которое он и уделял дому.
Когда Лэнни вставил в рукоятку пистолета новую обойму, Билли достал из кармана листок с отпечатанным на нем посланием.
– Что ты на это скажешь?
Лэнни читал, а вороны, воспользовавшись паузой в стрельбе, вернулись на верхние ветви окрестных вязов.
Прочитав текст, Лэнни не нахмурился, не улыбнулся, хотя Билли ожидал если не первого, то второго.
– Где ты это взял?
– Кто-то сунул мне этот листок под «дворник» на лобовом стекле.
– Где стоял автомобиль?
– Около таверны.
– Листок лежал в конверте?
– Нет.
– Кто-нибудь наблюдал за тобой? Я хочу сказать, когда ты доставал листок из-под «дворника» и читал записку?
– Никто.
– И что ты на это скажешь?
– Этот вопрос я задал тебе, – напомнил Билли.
– Чья-то проказа. Шутка с дурным вкусом.
Билли посмотрел на аккуратные строчки.
– Поначалу я тоже так подумал, но потом…
Лэнни шагнул в сторону, повернулся к полноразмерным рисункам Элмера Фудда и Багса Банни.
– Потом ты задался вопросом: «А что, если?..»
– Разве у тебя его не возникло?
– Будь уверен. Каждый коп им задается постоянно, иначе он умирает раньше, чем ему хотелось бы. Или начинает стрелять, когда не следует.
Не так уж и давно Лэнни ранил агрессивного пьяницу, решив, что тот вооружен. Но вместо пистолета у парня в кармане лежал сотовый телефон.
– Но ты не можешь вечно задавать этот вопрос, – продолжил Лэнни. – И тебе приходится полагаться на интуицию. А интуиция у тебя такая же, как у меня. Это чья-то злая шутка. Кроме того, ты представляешь себе, кто мог это сделать.
– Стив Зиллис, – ответил Билли.
– Бинго!
Лэнни изготовился для стрельбы. Правую ногу чуть сдвинул назад, левую согнул в колене, обеими руками взялся за пистолет. Глубоко вдохнул и пять раз выстрелил в Элмера, сорвав ворон с вязов и отправив их высоко в небо.
Насчитав четыре смертельные раны и одну тяжелую, Билли сказал:
– Проблема в том… не похоже это на все, что делал Стив… или может сделать.
– Почему?
– Он из тех, кто готов носить в кармане резиновый пузырь, чтобы громко перднуть, если решит, что это будет забавно.
– То есть?
Билли сложил листок с отпечатанным текстом и убрал в нагрудный карман рубашки.
– Для Стива это слишком сложно, слишком… тонко.
– Да, с тонкостью у нашего Стива не очень, – согласился Лэнни.
В наступившей тишине он разрядил оставшуюся половину обоймы в Багса, нанеся ему пять смертельных ранений.
– А если так и произойдет? – спросил Билли.
– Не произойдет.
– Но если?
– Маньяки-убийцы играют в такие игры только в кино. В реальной жизни они просто убивают. Власть над людьми – вот что им нужно, власть и иногда сексуальное насилие, а не загадки и шарады.
В траве блестели отстрелянные гильзы. Снижающееся к западному горизонту солнце окрашивало медные цилиндры в кроваво-золотой цвет.
Понимая, что развеять сомнения Билли не удалось, Лэнни продолжил:
– Но даже если так и будет, чего точно не будет, что можно сделать, исходя из этой записки?
– Учительницы-блондинки, пожилые женщины.
– Где-то в округе Напа.
– Да.
– Округ Напа – не Сан-Франциско, – заметил Лэнни, – но и не безлюдная местность. Множество людей во множестве городков. Управлению шерифа и всем прочим правоохранительным ведомствам округа не хватит сил, чтобы прикрыть всех.
– Всех прикрывать не нужно. Он обозначил цель: красивая блондинка-учительница.
– Это вопрос вкуса, – возразил Лэнни. – Та блондинка-учительница, которую ты сочтешь красавицей, мне может показаться уродиной.
– Я не представлял себе, что у тебя такие высокие стандарты, когда дело касается женщин.
Лэнни улыбнулся:
– Я разборчив.
– И потом, пожилая женщина, которая активно занимается благотворительностью.
Лэнни загнал в рукоятку третью обойму.
– Множество пожилых женщин активно занимаются благотворительностью. Они из того поколения, которое заботилось о соседях.
– Так ты ничего не собираешься предпринять?
– А что, по-твоему, я должен сделать?
Билли ничего не предложил, лишь отметил:
– Вроде бы мы должны что-то сделать.
– По своей сущности, полиция реагирует, а не упреждает.
– То есть сначала он должен кого-то убить.
– Он никого не собирается убивать.
– Он пишет, что убьет, – запротестовал Билли.
– Это шутка. Стив Зиллис наконец-то перерос пластиковую блевотину на полу.
Билли кивнул:
– Возможно, ты прав.
– Я уверен, что прав, – Лэнни указал на яркие фигуры, оставшиеся на стене из тройного слоя тюков с сеном. – Перед тем как сумерки помешают прицельной стрельбе, я хочу разобраться с персонажами «Шрека».
– Я думал, это хороший фильм.
– Я – не критик, – нетерпеливо бросил Лэнни, – просто человек, который хочет поразвлечься и отточить навыки, способные помочь в работе.
– Ладно, ухожу. Встретимся в пятницу за покером.
– Принеси что-нибудь.
– В смысле?
– Хосе принесет запеканку из свинины и риса. Лерой принесет пять видов сальсы и много кукурузных чипсов. Почему бы тебе не принести пирог с тамалем?
Лэнни еще говорил, а у Билли скривилось лицо.
– Такое ощущение, будто мы – старые девы, собирающиеся на отходную вечеринку.
– Нас можно пожалеть, – признал Лэнни, – но мы еще не умерли.
– Откуда ты знаешь?
– Если бы мы умерли и находились в аду, – ответил Лэнни, – там не позволили бы мне получать удовольствие, рисуя персонажей мультфильмов. И это точно не рай.
К тому времени, когда Билли вернулся к своему «Эксплореру», стоящему на подъездной дорожке, Лэнни Олсен уже открыл огонь по Шреку, принцессе Фионе, Ослу и их друзьям.
На востоке небо стало сапфировым, на западе синева начала исчезать, открывая скрывавшееся под ней золото, в котором едва чувствовалась краснота.
Стоя у внедорожника, под сенью удлиняющихся теней, Билли еще несколько мгновений наблюдал, как Лэнни оттачивает свое стрелковое мастерство и, должно быть, в тысячный раз пытается убить нереализованную мечту стать художником-мультипликатором.
Глава 3
Заколдованная принцесса, заточенная в башне и спящая много лет в ожидании поцелуя, который ее разбудит, не могла быть прекраснее Барбары Мандель, лежащей на кровати в «Шепчущихся соснах».
В свете лампы ее волосы, рассыпанные по подушке, насыщенностью цвета не уступали золоту, выливающемуся из плавильного ковша.
Стоящий у кровати Билли Уайлс никогда не видел бисквитной куклы со столь бледным и безупречным цветом лица, как у Барбары. Ее кожа казалась прозрачной, словно свет проникал под поверхность и подсвечивал лицо изнутри.
Если бы он откинул тонкое одеяло и простыню, его глазам открылось бы нечто, недостойное заколдованной принцессы: трубка, хирургически введенная в желудок.