К столику вновь подошел сомелье; Чарли смолк, поскольку началась торжественная церемония: сначала им поднесли заветную бутылку для осмотра – так родитель с гордостью демонстрирует очаровательного младенца. Затем была срезана свинцовая крышечка, извлечена благородная пробка, которую им предложили понюхать, и лишь потом с профессиональной ловкостью сомелье перелил темно-рубиновую жидкость в графин, плеснув крохотный глоточек в бокал.
Теперь настала очередь Чарли.
– Пять важных моментов отделяют искусство пития от вульгарной пьянки, – произнес он и взял бокал.
Сомелье наблюдал терпеливо и снисходительно, явно предвкушая солидные чаевые.
– Первое – настроим дух. – Чарли несколько секунд с благоговением смотрел на бокал, затем поднял его к свету: – Теперь ублажим взор. – Он слегка наклонил бокал, выявляя оттенки, – на дне вино было густо-рубинового цвета, выше – бордового, а на поверхности у стенки бокала чуточку отливало коричневым. – Теперь усладим обоняние. – Он осторожно покачал бокал, чтобы вино «подышало», и лишь потом опустил к напитку нос и сильно потянул воздух. – Ах, – выдохнул он, закрыв глаза и слегка улыбаясь. – Ах.
Макс почувствовал себя вуайеристом, подглядывающим за интимными радостями жизни. С самого детства Макса смешила страсть, с которой Чарли предавался своим увлечениям, начиная со скейтборда в школе и вплоть до прошлогоднего каратэ. А теперь прочие интересы, очевидно, вытеснило вино. Лицо Чарли выражало глубочайшее удовольствие. Макс усмехнулся.
– Пока все хорошо? – осведомился он.
Чарли будто и не слышал:
– Теперь пусть насладятся губы, язык и нёбо.
Он отхлебнул вина и, не глотая, осторожно, с каким-то хлюпающим призвуком, втянул в рот немного воздуха. Несколько секунд челюсть его ходила вверх-вниз, будто Чарли что-то жевал; наконец он сделал глоток.
– Мм… Последняя стадия – это оценка вкусовых достоинств. Эту информацию рецепторы посылают в мозг, настраивая его на предстоящее вкушение напитка. – Он глянул на сомелье и кивнул. – Вполне подойдет. Пусть еще немного подышит. Нет, вернее, – пусть, так сказать, придет в себя.
– Какая впечатляющая процедура, – заметил Макс. – Я глаз не мог отвести. На курсах дегустаторов таким премудростям научился?
Чарли кивнул:
– Вроде бы ничего мудреного, но разница колоссальная. Главное – не спешить, сосредоточиться на том, что ты пьешь. Слушай, нам здорово повезло. Поджидая тебя, я проглядел меню; сегодня есть седло барашка. С отличным бордо великолепно. А на закуску, чтобы прикончить шампанское, давай возьмем блинов. Как тебе такой вариант?
Обед с Эймисом, покрытые застывшим жиром отбивные остались в далеком прошлом.
– По-моему, идеальная пища для безработного, – отозвался Макс.
– Брось, все будет хорошо, – отмахнулся Чарли. – У тебя же есть наследство. Ты у нас теперь крупный землевладелец. Расскажи-ка мне про свой загородный дворец.
– Это дом, Чарли, дом. – Макс помолчал, вспоминая былое. – Очень старый, построен в восемнадцатом веке. По-моему, в тех местах такие называют bastide, то есть он всего на одну-две ступеньки выше рангом, чем крестьянское жилье. Просторные комнаты, высокие потолки, выложенные кафельной плиткой полы, большие окна, толстые стены. Помнится, в любую погоду в доме было прохладно. Но – вечный беспорядок. Дядя Генри не слишком обременялся домашним хозяйством. Раз в неделю приезжала на велосипеде милейшая старушенция и в перерывах между стаканчиками вина перегоняла с места на место кучки пыли. К обеду она неизменно напивалась до беспамятства и до вечера отсыпалась в чуланчике за кухней.
– Чуланчик-то небось и по сей день там же, – заметил Чарли. – А теперь выкладывай что-нибудь лакомое, от чего у торговцев недвижимостью глаза и зубы разгорелись бы. Сколько там спален, гостиных, ванных комнат? Надо полагать, все то, что мы, профессионалы, называем инфраструктурой, там имеется. А есть ли какие-нибудь изыски в виде башенок, амбразурок и прочих архитектурных излишеств?
Чарли откинулся на спинку стула, чтобы не мешать официанту. Оставив разговоры, друзья принялись уплетать аппетитные золотистые блины, внутри которых влажно поблескивали холмики солоноватых, черных, лопавшихся во рту пузырьков.
– Вот бы каждый день так есть, – сказал Макс, тщательно подбирая последние крошки. – Как по-твоему, черная икра стала бы хуже на вкус, если бы ее называли «рыбьи яйца»?
Чарли утер губы салфеткой, допил шампанское и предупредил:
– Вина больше не получишь ни капли, пока детально не расскажешь о доме. Предоставь мне, дружище, подробнейшее описание недвижимости.
– Предоставь описание! Боже, ну и слог! Можно подумать, я читаю рекламу из журнала «Кантри лайф». – Чарли, усмехнувшись, кивнул, а Макс продолжил: – Давненько я там не был. Сколько лет прошло. Постой, не торопи. Помню библиотеку с большим чучелом медведя, столовую, только мы ею не пользовались, всегда ели на кухне; еще помню огромную гостиную со сводчатым потолком, винный погреб…
– Превосходно, – ввернул Чарли. – Наличие погреба особенно радует.
– …и огромный, разделенный на секции чердак, который тянулся поверх всего третьего этажа…
– Не чердак, Макс, а ряд мезонинов. Помещения для прислуги, – вполголоса уточнил Чарли. – Отлично. Уйма места, есть куда поселить и лишнюю горничную, и буфетчика.
– Спален, кажется, шесть и две или три ванных комнаты. Ах да, еще был травяной теннисный корт и разные надворные постройки – сараи там, стойла всякие… Посреди двора старинный фонтан.
– Вот теперь я все прямо воочию вижу. Настоящее поместье. В каком оно состоянии? В ремонте нуждается? Хотя бы раз за последние сто лет туда являлись маляры или каменщики?
Макс помотал головой.
– Нет? Ну ясно, наверно, у них по горло работы в Котсуолде. Ладно, а как внутри?
– Не в лучшем виде. Дом слегка, знаешь ли, обветшал.
Чарли замотал головой:
– Нет-нет, Макс, у нас это называется иначе. Мы говорим: «благородная патина времени и чуть поблекшая прелесть давней эпохи».
– Ага, вот-вот. Именно. Чего-чего, а патины этой там – сколько угодно.
Принесли баранину, сочную и нежную. Вино разлили по бокалам, друзья, как положено, повосхищались цветом и ароматом, затем отпили по глоточку. Все еще вдыхая винные пары, Чарли глянул на Макса:
– Ну, как оно тебе?
Макс отхлебнул еще, подержал вино во рту, «пожевал», подражая Чарли, и заключил:
– Что говорить, винцо славное, чертовски славное.
Чарли закатил глаза:
– Не то, старина, не то. Серо, бесцветно. Так произведение искусства не описывают. Пора освежить словарь, позаимствовать яркие выражения у профессионалов и знатоков. – Предвидя возражения, он поднял руку: – Знаю, знаю. Сколько раз ты корил нас, торговцев недвижимостью, за нашу высокопарную тарабарщину. Поверь мне, в сравнении со специалистами в винном бизнесе мы жалкие новички. – Держа бокал за основание, Чарли осторожно покачал рубиновое содержимое и принял эффектную позу. – Что можно узреть в этом фиале? Привядшие тюльпаны? Бетховенскую мудрую нежность? Многомерность, почти готическую… – Глянув на опешившего Макса, он ухмыльнулся: – Честно говоря, я и сам раньше не слышал столько чепухи, но истые ценители способны нести эту ахинею часами.
И он рассказал о первом заседании Клуба молодых дегустаторов, куда его пригласил Билли, знакомый виноторговец. С полдюжины молодых людей – любителей выпить, но еще отнюдь не знатоков – собрались в фешенебельном районе Сент-Джеймс, в величественных апартаментах одной старинной фирмы, веками занимавшейся морскими перевозками. Там-то, в ее штаб-квартире, среди изящных плевательниц и мерцающих свечей, под портретами почтенных усатых основателей фирмы, членам клуба предстояло дегустировать вина от не очень известных производителей из окрестностей Бордо и от одного-двух многообещающих новичков из Австралии и Калифорнии.
Билли, выступавший в роли хозяина, по меркам виноторговцев был еще молод. Его взяли в фирму, когда более пожилые сотрудники заметили, что столь же пожилые клиенты покупают все меньше вина, часто по естественным причинам (или, как выражаются некоторые, по причине смерти). Перед Билли была поставлена задача: найти мучимых жгучей жаждой клиентов помоложе (у которых впереди тридцать, а то и все сорок лет безмятежного пития), привить им вкус к хорошему вину и, естественно, тем самым превратить их в надежных клиентов фирмы. Чарли попал в первую же группу алчущих просвещения невежд, и для начала Билли продемонстрировал им основные этапы дегустации. Следите за мной, сказал он, и делайте, как я.
Ученики были немало озадачены, видя, что первым делом церемониймейстер взялся за собственный галстук: конец изящного, в горошек аксессуара из дорогущего плотного шелка был решительно заткнут за пояс брюк, после чего Билли настоятельно рекомендовал молодым дегустаторам последовать его примеру.
Затем он поднял бокал, но не кое-как, а бережно придерживая его за основание большим, указательным и средним пальцами. В ожидании дальнейших инструкций члены группы выстроились перед ним – галстуки заткнуты за пояс брюк, бокалы, еще пустые, на изготовку.
– Как покружить вино? – риторически спросил Билли. – Этому необходимо научиться. Надо открыть его воздуху, чтобы вино «подышало».
Изо всех сил стараясь воспроизвести легкие вращательные движения его руки и подавляя ощущение нелепости происходящего, молодые дегустаторы исправно покачивали пустые бокалы с воображаемым вином. То ли еще будет, прежде чем придет мастерство…
Потом они поднимали пустые бокалы к свету канделябров и восторгались воображаемыми оттенками воображаемого вина. Опустив носы к воображаемому напитку, вдыхали воображаемый букет. Отпивали по воображаемому глотку и делано сплевывали воображаемое вино, радуясь, что их галстукам не грозит пострадать от воображаемых капель. К этому моменту каждому отчаянно хотелось тяпнуть двойную порцию шотландского виски, но об этом не могло быть и речи.
Наконец настало время перейти ко второму этапу. Билли разлил по бокалам несколько сортов вина, которое новичкам предстояло оценить. Процедура напоминала урок анатомии. У вина есть нос, услышали будущие знатоки. У вина есть тело и ноги. У вина есть одежда, букет, индивидуальность, некая сущность. Однако нельзя ограничиваться простым исполнением ритуальных приемов, указывал Билли. Нужно уметь описать то, что вы только что продегустировали. И пока ученики старательно покачивали бокалы, отпивали и сплевывали, Билли без устали описывал предлагаемые вина.
Первое он назвал энергичным, добавив, что оно хорошо сложено, даже чуть пышновато в груди. Второе окрестил железным кулаком в бархатной перчатке. В третьем ему почудились зазубренные края, но в целом он счел его вполне пристойным. Четвертое оказалось слишком юным для такого позднего часа. И так далее в том же роде. По мере того как будущие дегустаторы переходили от одной бутылки к другой, третьей, описания впечатлений становились все причудливее. Что только там не упоминалось: трюфели и гиацинты, сено и влажная кожа, отсыревший твид, мех ласки, заячье брюшко, старый ковер, носки долгой выдержки. Возник и музыкальный образ: про одно вино было сказано, что его долгое послевкусие напоминает финальные аккорды рахманиновской Симфонии № 2 (Адажио). Как ни странно, никто ни словом не упомянул основу любого вина – видимо, потому, что виноград, при всех его явных достоинствах и несомненной важности, считается недостаточно экзотическим и, следовательно, не заслуживает чести войти в лексикон истинных ценителей вин.
– То было лишь первое заседание, – продолжал Чарли. – Дальше дело пошло уже лучше, я узнал много нового, – с глубокомысленным видом он устремил взгляд в темно-рубиновую глубь бокала и, обращаясь скорее к самому себе, чем к Максу, проговорил: – Это самый элегантный напиток в мире. Когда подкоплю деньжат, буду предаваться винопитию ежедневно. Может, даже куплю себе виноградник. – Вынырнув из своих грез, он глянул на Макса и улыбнулся: – А у тебя виноградник уже есть. Везунок ты, чертяка.
– Есть-то есть, да только вряд ли надолго. Думаю, придется его продать.
Чарли поморщился, но тут же с деловито-строгим выражением лица произнес:
– Никогда, ни при каких обстоятельствах не спеши с продажей земли. Земельку ведь больше не производят – так я, по крайней мере, слышал. Сдавай в аренду или просто сиди на ней сиднем, только не сбывай ее с рук. В любом случае с виноградника в двадцать гектаров ты получишь очень приличный доход.
Максу вспомнилось море зелени вокруг старого дома. А где-то на горизонте всегда маячил трактор. Тракториста дядя Генри звал Рассел, но сомнительно, чтобы это было его настоящее имя. Он иногда приходил к дяде, от него попахивало чесноком и машинным маслом. А при рукопожатии казалось, что сжимаешь нагретый кирпич.
– Не знаю, Чарли. Эти игры ведь не для дилетантов.
Прожевав кусок баранины, Чарли вдумчиво отпил большой глоток из бокала.
– Да, – подтвердил он, – что и говорить, в этом деле многое переменилось. На наши курсы ходит один малый, он работает на очень крупных поставщиков, так он мне рассказал потрясающие вещи. К примеру, про эксклюзивные вина с крошечных участков. Ты про такие слыхал?
Макс отрицательно покачал головой.
– Те, кто понахальнее, называют эти вина бутиковыми или «от кутюр». Небольшие виноградники, малый объем продукции, заоблачные цены. Сейчас, пожалуй, самое известное из них – это «Ле Пен». Ящик уходит за пять тысяч фунтов, а то и больше. Такое вино каждый день не пьют. А производитель в шоколаде, верно? На твоих же двадцати гектарах можно вырастить до черта винограда.
Набычившись, Чарли многозначительно вперился в лицо друга; этот взгляд исподлобья производил большое впечатление и на девушек, и на его клиентов, которым он расписывал особенно лакомую недвижимость.
У Макса возникло ощущение, что его подталкивают, и не очень-то деликатно, к совершенно новой жизни среди виноградных лоз. И чем ниже опускался уровень вина в графине, тем отчетливее становилось это ощущение. В какой-то момент Чарли отбросил рациональные аргументы и начал взывать к якобы дремлющему в душе Макса желанию стать французским крестьянином.
– Купи себе берет! – кричал Чарли. – Научись водить трактор! Не бойся запачкать свои белые ручки! Тебе все это понравится! Вот увидишь.
Потом друзья просто ели и пили, ничуть не тяготясь молчанием. Время от времени Чарли поглядывал на Макса, пытаясь понять, о чем тот думает. Вообще говоря, Макс и сам не очень понимал о чем. Ему всегда нравились перемены, и одна мысль о том, что из сырого Лондона, где теперь и работы нет, можно перебраться в южную теплынь под яркое солнце, уже грела душу. Кроме того, ему хотелось проверить, насколько верны его воспоминания: так ли уж велик старый дом; сохранился ли в комнатах резковатый запах сухих трав и лаванды; те ли звуки слышатся там летним днем; хороши ли, как прежде, деревенские девушки.
К несчастью, от тоски по прошлому в кошельке не прибавится ни пенса.
– Беда в том, – признался Макс, – что я сижу без гроша. И не просто без гроша – дело обстоит куда хуже. Полная финансовая катастрофа: долги за квартиру, по кредитным картам, всего и не перечислить. Не могу я взять и укатить на юг Франции. Сначала надо найти работу. Так-то, дружище.
– Давай возьмем сырку и с ним допьем вино. А я тебе объясню, что все совсем даже не так. – Чарли наклонился над столом и, для большей убедительности тыча пальцем в скатерть, произнес: – Во-первых, для тебя настал чудесный миг полной свободы. Никаких срочных дел, никаких обязанностей и назначенных встреч…