- Смотрите! Смотритеее…!!!
В голосе кричавшего столько ужаса и отчаяния – ими хватило бы напоить все реки и озера Того Края…
Я с нашим комендантом бросились на крик почти одновременно, Комол даже не стал договаривать свои слова…
Сначала я даже не понял, в чем дело. Кироэль, эльф из стрелков-лучников, дрожащей рукой показывал куда-то во тьму. Кровожадную орочью тьму, чтоб ей… А там горел костер, между прочим. Обычный такой, яркий и жаркий костер – с пляшущим в ритм одинокого барабана пламенем…
В следующее мгновение мне стало жарко-жарко. И холодно-холодно. Жарко – от того, что я догадался вдруг, вспомнил, что это за огненные пляски у орков… А холодно… холодно потому, что я понял, кто там сейчас… в этом костре.
Похоронный костер. Похоронный костер для храбрых врагов, для тех, кто достоин, тех, кто заслужил уважение. Когда языки огня взмывают высоко-высоко, и искры уносят к звездам память о храбрости и мужестве, и тает, тает в огне хрупкое тело, дабы не коснулся его позор в виде червей и гнили…
Сейчас там тает тело одного очень мужественного… очень храброго… очень врага… Моего брата! Моего… Эдана…
Я кричал. Очень тихо и… очень страшно. На самом деле я это с чужих слов знаю, ребята сказали, – мол, они меня тогда сильнее испугались, чем того, что из самого наличия этого костра следует. Так-то ведь, если подумать – это же и жизни наши тоже там горели… вместе с Эданом… Теперь-то помощь некому привести – если у него не вышло, то и ни у кого больше не выйдет.
Но… они-то это быстро поняли (я вообще не сообразил тогда), а испугались все равно меня. А не осознания этого.
Я кричал. Наверное, это было просто как… выплеснуть, что ли… Или протест, может… Не знаю. Я же этого не помню. Как плакал – помню. Сам себе детенышем осиротевшим казался. Скулил щенком, без мамки оставшимся, камень на зубце грыз – просто чтобы боль хоть в зубы выгнать… Комол даже боялся, что я себя порешу там – но нет, до того не дошло. И не потому что не хотел, а просто вот… не додумался, наверное. Так-то, может, и захотел бы – коли б кто подсказал вовремя. Потом уже не хотелось…
А потом вдруг все закончилось. В смысле, безумие мое закончилось. Я просто стоял и смотрел на догоравший костер, уносивший из моей жизни самое дорогое, что у меня вообще было… Смотрел и беззвучно клялся самому себе, что отомщу. Положу их столько, тварей этих, что горы вздрогнут и небеса охнут… И еще – я больше никогда не сяду у огня. Нет, не так… я… я никогда больше не стану его разводить. Да, он молодец, он забрал Эдана в Тот Край самым чистым способом, самым надежным… И я вряд ли смогу это простить. Даже огню…
Еще я вспоминал. Уже не плакал – просто вспоминал, и от этого было так горько и так больно… Я помнил, как впервые увидел моего друга. Он был такой… красивый такой! как птица! Или как цветущее дерево! Можно еще было сказать, как самоцветы подгорные, но он был слишком живой для них. Я помнил, как мы собирали с ним грибы в лесах у подножия наших, гномьих гор. Волнушки это были. И рыжики. И Эдан, казалось, видел их так, словно они сияли ему одному сквозь палую листву и из всех своих укромных местечек. А я ходил и почти ничего не нашел. Не умею я этого… а он умеет. Умел. Грибы я, наверное, тоже теперь не буду есть. И я помнил, как мы ходили с ним по бабам в Кумнессе – там мне пришлось поизображать таки из себя его раба, чтобы разгневанный муж его не повесил в собственном саду… Ну вроде как ежели раб есть, да еще такой навроде как преданный весь из себя, то видать важная шишка, таких в садах просто так не вешают… Вот как я этого рогоносца убалтывал, чтобы ослабить бдительность, а потом удрать – совершенно не помню. Зато навсегда мне врезалось в память, как Эдан потом чуть ли не обиделся на меня – за то только, что я его господином назвал раз десять… и за то, что унижаться там вздумал, да еще и перед ним… Типа не для того он меня из рабства… и тэдэ, и тэпэ…
А потом его костер догорел, и воцарилась тишина. Тишина на всю оставшуюся мне жизнь. Больше не будет его голоса, его шуток и песен… Будет что-то другое, но недолго, совсем недолго. Мы ведь все умрем скоро. Я-то уж точно. Не собираюсь я держаться за жизнь. Не то чтобы незачем было, а просто вот… не хочется. Хотя и специально нарываться, конечно, не стану – ты ведь просил меня этого не делать, Эфеданэль, брат мой… ради тебя я не стану. Но и шибко цепляться за жизнь не буду тоже, уж извини. Все равно Тот Край у нас с тобой разный будет, так что свое возмущение ты мне никаким образом не выскажешь. Мы не встретимся больше…
Боль растеклась по мне холодом и жаром, не такая, правда, когда тело болит. Впервые со мной такое было, и я никак не мог найти себе места. Слонялся без дела по Крепости, пока меня не поймал Комол и не шуганул прочь, чтобы не мозолил парням глаза… И тогда я пошел в казарму.
Сижу. На койке Эдана сижу, потому что свою я раздолбал. Не специально, а так… скрутило меня опять, когда спать лег, что ни в какую просто… чуть снова не сбрендил, буйный стал. Ну и… сломал, в общем. Не сказать, что шибко серьезно, а чинить лень. Тем более свободный коек у нас много уже, увы… Так что я просто перебрался на место Эдана – знаю же, что он бы не в обиде был. Ну вот, значит, и сижу. Прямо даже смешно – спать боюсь лечь. А ну как опять не совладаю с собой? А ломать койку погибшего брата – это не дело. Лучше я так посижу. Глядишь, успокоюсь. Один из людей – я знал, что у него орки отца и брата порешили с год назад, и его общество было мне не так противно, как остальных – еще там, на стене, сказал мне, что когда душа помертвеет, станет полегче. Окружающим, во всяком случае. Я тогда кивнул только, а сейчас вот сижу и думаю – и когда это случится-то? А то прям хоть к стене себя приковывай…
Руки, что ли, занять чем? Я вздохнул и взялся перебирать вещи брата. Вещей этих – мыш наплакал, прямо скажем. У меня – и то больше, кажется. Хотя… вот этого я у него не видел. Я потянул из-под тюфяка мягкие и бархатистые полоски кожи и вытащил с ними уже почти законченный пояс. Красивый. Плетеный по южным традициям. С бронзовыми кольцами и начатой с края вышивкой. На вышивке щурила один хищный глаз половина тигриной морды, и даже клык уже у нее был. Один. Как я теперь.
А ведь это мой пояс, вдруг понял я. Это же я порвал себе свой старый пояс перед началом осады и так и не смог попасть на ближайшую ярмарку, чтобы купить обновку. Комол выдал мне обычный, стандартный ремень из свиной кожи, и я отложил это дело на потом. Подумал, что куг потерпит маленько и такую простоту. А Эдан, значит, решил по-своему. Подарок мне делал. Почти доделал вон… А если даже и себе – плевать. Не так уж много оставил он мне на память, чтобы разбрасываться вещью, сделанной им собственноручно. И пусть только кто скажет… пусть только посмеют заикнуться, что мне нельзя его взять!
Ну вот, я опять плачу. На койке Эдана, скрючившись, свернувшись в тугой комок из боли и памяти, я рыдаю, как девчонка. А в самой сердцевине этого комка, коим я являюсь, теплеет от моего тела плетеный кожаный пояс. А потом я медленно успокаиваюсь и затихаю. Лежу тихо-тихо, словно сплю. А потом и правда сплю. Ну, почти. А может быть, не сплю, а просто лежу, а всем кажется, что сплю. И мне так кажется. И здесь и сейчас это лучшее, что может со мной быть.
Глава 6
Я очнулся резко – от удара о землю.
До этого меня просто не было. Нигде. А потом я понял, что… лучше бы и не было. Потому что я в плену. У орков, а у кого же ещё? Их голоса, их речь…
Только каким же образом, демон вас всех побери, взялись орки на ТОМ берегу? До сей поры они никогда… Или всё когда-то бывает в первый раз, и я такой везучий, что нарвался именно на такой вот случай?! Дурак… жалкий доверчивый дурак… обрадовался, думал, свои… вот они, ребята, дальше уже легче будет идти, я добрался…
Добрался, ага.
И зачем я им нужен? Почему не убили сразу? Эх, ведь скорее всего не для того, чтобы продать или использовать в качестве раба… Орки вообще не очень любят торговать рабами. Женщин они оставляют себе, сильных мужчин из людей – их продают порою, да… но с виду я совсем не из людей и сильным тоже не назовешь. Кости и жилы, для эльфа фигура обычная, а для человека худощава. Отец-то у меня тоже такой…
Отец… Хорошо, если ты не узнаешь, что со мною произошло. А нужна этим оркам, скорее всего, информация! Когда же это во время военных действий кто-то отказывался от «языка»?! Тем более от такого, который сам в руки лезет… пришел.
Как же не допустить, чтобы они получили эту информацию? Письма у меня нет… всё передать нужно было на словах… Медальон с царапиной – а кто скажет, что он не мой собственный и что не девушка мне его подарила?! Главное – молчать. Не говорить ничего, потому что я простой лучник… разведчика не вышло из тебя, парень… и даже врать складно ты не умеешь. Другой бы что-то соврал такое, чтобы этим враньем помочь нашим… а я не умею. Не знаю, что говорить.
Боль… отвлекает. Нога – я вспомнил, ее пробили стрелой, - ноет и жалуется, ей горячо, и кажется, что она стала вдвое больше. И голова. Чем-то меня оглоушили по затылку. Интересно, а нельзя ли притвориться, что я из-за этого удара совсем дурачком сделался? «Тебе и притворяться особо не придется…» - сказал бы отец. И усмехнулся бы… Папа… прощай. Не увидимся боле.
Стоп, что это я! Так нельзя! Я же жив ещё…
- А зачем он тебе, командир? – густой и сипловатый голос. Спокойный и основательный.
- Пригодится, Керуг! – молодой, ироничный голос. – Ты ж у нас хозяйственный, сам посуди: негоже добру пропадать…
- Так то добру… А тут эльф какой-то… И кроме одежды ничего ценного. Да и одежда… разве что Нарану подойдет, он у нас худой.
- Ещё чего! Я скорее после тебя напялю… когда ты сдохнешь! – желчный голос ещё одного орка.
- Тебе не пойдет. Тебя в мою одежду два раза завернуть можно…
- Керуг, ты не понимаешь разве? Это же лазутчик, скорее всего. И он может знать что-то интересное.
Ровный, умный голос. Будьте вы прокляты! Это не просто мародеры или охотники, это хуже. Им особенно не наврешь. Особенно при моем умении это делать!
- Ну и где там лазутчик? Вы его не прибили, часом?
- Нет, командир. Очухается. Если уже не очухался. Я умею рассчитывать… Скорее всего, он просто прикидывается.
«Чтоб ты сдох, умник!» - от души пожелал ему я. Но продолжал упорно валяться с закрытыми глазами. Орки шуршали и возились, а я думал: вдруг отойдут? Решат, что мне совсем худо, и перестанут на какое-то время обращать внимание?
Правда, у меня нога пробита… но чуткие мои уши слышали еле заметный плеск воды – река рядом, уж я как-нибудь дополз бы. А там – в реку… плаваю я хорошо. Может, и удалось бы мне что… встретить хотя бы кого-нибудь, весточку передать, раз сам не добрался, идиот! А ещё охотник…
Но попытаться мне не удалось. Рраз! И целый бурдюк воды из реки вылился мне на лицо, попал в нос… отчего я рефлекторно фыркнул.
- Я ж говорил – живой, - спокойно доложил тот, который сообщал о своем умении рассчитывать.
- Что вам нужно? – спросил я жалобно. Голос у меня высокий, так что испуганный писк был очень правдоподобен. Слишком даже. У меня и вправду холодно внутри… Не был я ещё в плену.
- Да вот узнать... Откуда так внезапно взялся один остроухий как раз меж двумя войсками.
- Откуда, откуда! Живу я тут! А что уши - так родителей не выбирают! А ежли у вас с ельфами вражда какая - дык я ж батю и не видал никогда, и что он в мамке нашел - не ведаю!
- А ну - цыц! Не вопи! - поморщился орк. - Ваши воюют, что ж ты не в войске?
- А что мне война, коль я в лесу? Должен я чего тем королям-дворянам? Пущай сами отбиваются, а то только и знают, что налоги драть, борови сытые... - я осекся, опасаясь, не переиграл ли. А то ну как орки сейчас кончат бесполезного трусливого эльфа просто от отвращения. Вон, тот, что меня спрашивал, аж скривился уже. Совсем как Боонр на речи старосты деревни Речной Дол. Староста бурно возмущался, что приходится сниматься с обжитого места из-за орков, но на предложение взять оружие и присоединиться к защитникам поднял крик, что вояки хотят спрятаться за широкой крестьянской спиной - мало им того, что в мирное время земледельца до костей объели...
- Так что ж ты у нашей стоянки делал? - орк пихнул меня сапогом. Не сильно, но раненой ноге хватило.
- Увааа... Помилосердствуйте! Охотился, жрать-то надо!
- А где ж твой лук?
- Припрятал. В лесу, в дупле!
- Ты ему веришь? – ещё один орк, вольготно расположившийся на какой-то кочке неподалеку, вытряхивал воду из своих сапог. – Вот я – не очень…
Этот же голос говорил только что: «Пригодится, негоже добру пропадать…»
- Я тоже не очень-то верю, Оргон-ор, - спокойно ответил спрашивавший. Тот самый «умник». – Явно врет, но в чем?
- А может быть, во всем, - задумчиво проговорил Оргон.
- Сам ты во всем врешь, господин хороший, - неожиданно для самого себя я огрызнулся тем же плаксивым голосом. – А я правду говорю!
- А вот это мы сейчас и увидим! Наран, кали нож! А то ж рана воспалится, он и подохнет, а эльфа, даже если и не лазутчик, хорошо продать можно.
- Да ну, зачем огонь… - недовольно протянул названный Нараном. – Чай, и так не помрет.
Тощий орк с брюзгливой миной явно не хотел вставать с места.
- Как это «зачем огонь!» А гуся ты что, сырьем будешь жрать? – улыбнулся самый крупный из них, раза в полтора шире в плечах даже Нарана, уж не говоря обо мне. – Щас разведу…
И принялся хлопотать, что-то бурча себе под нос – судя по всему, это должно было быть пением. Обычный парень, сильный и добродушный… наверняка выполняет всё, что ему поручают, и не злобится на насмешки. С таким в походе хорошо…
Одна часть меня рассуждала о характере мурлыкающего свою песню Керуга. А он, судя по всему, ещё и кашевар… кажется, речь шла о гусе. Гусей они тут едят… мдаа… я забыл уж вкус птицы давно.
А другая часть – маленький, тощий и жалкий эльфеныш (примерно такой, которого я изображал перед орками) – тихо и отчаянно скулил, грозя перейти на крик. «Это как же?! Я?! Вот так, глупо, зря погибнуть?! Да за кого я вообще воюю?! Меня что, кто-то звал? Сам же пошел добровольцем, дурак… Лучше бы к эльфам отправился, ведь намекал же отец, что не из простого рода была мать… И они меня будут допрашивать?! А ведь все знают, КАК орки допрашивают…»
Вернее, усмехнулся я про себя, - точно этого никто не знал: те, кто знал, уже не могли об этом рассказать. Верещащего от отчаяния и страха эльфенка нужно было заткнуть, потому что с него сталося бы рассказать то, что он знает – а надо быть полным дураком, чтобы надеяться, что орки пощадят, даже если ты им всё и расскажешь… Значит, нужно молчать… разве что попробовать всё-таки как можно дольше притворяться местным жителем, тупым и равнодушным ко всему.
Тупым…
- Нога у тебя, значит? – задумчиво обронил Оргон, который переодел сапоги и теперь соизволил приблизиться ко мне. Судя по всему, он был у них главным. Плюнуть бы ему в его самодовольную рожу… да снизу вверх хрен доплюнешь!
Постой, дурак. Какие плевки?! Ты местный житель. Охотник. И очень боишься…
А я и вправду боюсь. Поэтому затравленный, жалобный взгляд у меня получился, скажем так, без труда. Слишком легко он получился. Нога была в крови, да. И очень болела. Хотелось стонать – или ругаться. Глазами я видел, что она нормальной толщины, но каким-то образом, кроме боли, я ещё чувствовал, что она как будто раздулась, как подушка.
- Займись его ногой, Цэгэн, - приказал Оргон и отошел.
И как он, интересно, будет моей ногой заниматься? Отрежет? Благо есть чем, насколько я вижу… Перевяжет? Чтобы потом можно было меня продать? Это было бы слишком даже хорошо… а потому, скорее всего, и не случится…