— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — спрашиваю я Холлин, у которой подозрительно дружелюбное выражение лица.
Молча, она бросает тарелку передо мной.
— Стейк неправильно прожарен.
— Это потому, что так и должно быть.
— Забавно, — Холлин задумчиво указывает пальцем на подбородок. — Клиентам все равно, как ты считаешь. Их не волнует твое мнение.
Сделав паузу, она продолжает:
— Ах да, они не просили «кровоточащее сердце» на тарелке.
— Что? — перевернув вилку и схватив нож, я смотрю на стейк, в котором почти нет розового цвета в центре. — Они так это называют? Если они так хотят, я могу это устроить.
Я вытираю руки о тряпку, привязанную к бедру, и тихо выругавшись, отхожу от плиты.
— Переделай стейк, — слышу гневный голос дяди.
— С ним все нормально. Это проблема на пустом месте, — говорю я, указывая в сторону зала. — Ты действительно хочешь, чтобы клиенты думали, что ты подаешь им куски угля?
— Переделай, — повторяет он со злобой в голосе.
— Что за хрень.
Я беру стейк с тарелки и ставлю на гриль.
Кто заказывает хорошо прожаренный стейк? В чем смысл? Зачем есть стейк не средней прожарки? Уверен, Бобби Флэй20 не занимался бы этим дерьмом. Если бы кто-то попросил его переделать, скорее всего, он потребовал, чтобы они покинули ресторан.
Но не мой дядя. Он думает о клиенте, а не о еде. Это убивает меня. Я пошел в школу, чтобы научиться правильно сочетать продукты. Я научился мастерски создавать блюда, которые не только приятны для взгляда, но и для употребления.
Думаете, мой дядя позволил бы мне применить мои знания на практике? Нет. Он думает, что нормально готовит всю эту итальянскую хрень последние двадцать лет.
Просто нормально. Кому это надо?
Я хочу чего-то необычного. Хочу, чтобы люди пробовали что-то новое. Подумайте о Реми из «Рататуя»21. Как он сразу влюбляется в совершенные, свежие ингредиенты и во множество вариантов как это можно приготовить. Это я. Если бы я только мог избавиться от нависшего надо мной долга.
И я был так чертовски близок.
Пока жизнь не ударила меня между ног, чтобы удостовериться, что я обращаю внимание на мои несчастья, вызывая столько гнева, что я едва могу дышать.
— Теперь все наладится, — говорит Холлин.
И если раньше я справлялся, то теперь мой дядя решил, что было бы неплохо поставить меня в одни смены с ней. Думаю, это из-за того, что мы ходим на эту долбанную «помоги-исправить-мою-отстойную-жизнь» программу. Как будто мне мало того, что я трачу время, чтобы сидеть в компании этой женщины, держась за руки и разговаривая о проблемах.
Прихватив стейк щипцами, я кидаю его на тарелку.
— Вот, теперь это животное точно мертвое. Если что-то снова не понравится, я подкину туда лобковых волос.
— Повзрослей, — она издевается.
Взмахнув волосами, она уходит, высоко держа тарелку.
Как же она раздражает.
— А вы ладите друг с другом, — говорит мой коллега Маркус, переворачивая несколько стейков на гриле.
Знаете, что сегодня произошло? Дядя Чак решил добавить в меню картофельное пюре и брокколи… в итальянском ресторане… С таким же успехом можно пойти в «Красный лобстер»22 и заказать курицу.
Не глядя на Маркуса, я говорю:
— Она меня бесит.
— Потому что из-за нее ты посещаешь ту странную программу?
Разумеется, он в курсе. Здесь ничего не скроешь.
— От кого ты узнал?
— Холлин. Она рассказывала всем о том, как вы все время пересекались на той встрече.
— Неужели? — я начинаю злиться.
— Да. Судя по всему, ты делаешь успехи в выражении своих чувств.
Я теряю последние остатки спокойствия из-за его слов.
Глядя на него, я спрашиваю:
— Что не так с человеком, выражающим чувства? Уверен, что чувствительный человек получает больше кисок, чем какой-то замкнутый бездельник вроде тебя, проводящий время за видеоиграми.
— Свали на хрен, — говорит Маркус, толкая меня.
— А ты заставь меня.
Я бью его, провоцируя на драку. Я бы отдал все, чтобы уложить этого придурка. Что угодно, чтобы избавиться от всего этого напряжения. Но прежде чем он отвечает, дядя Чак дергает меня за плечо.
С красным лицом, он рявкает:
— В мой кабинет, сейчас же.
— Только если и она тоже пойдет, — говорю я, зная, что он понимает про кого речь. Это так же касается и Холлин.
— Эшли, прикрой Холлин ненадолго и отправь ее в мой кабинет, — он смотрит на меня, приподняв бровь. — Вперед.
Хотя я его и не боюсь, но все же иду в сторону кабинета. Его лицо выглядит почти фиолетовым от гнева, и я не хочу, чтобы из-за меня у него случился сердечный приступ.
Я иду по узкому коридору, который едва соответствует санитарным нормам. Грязные стены, липкие полы и устаревшая техника. Это явно не то, что подходит для работы.
Практически сразу за мной заходит Холлин с беспокойным видом. Дядя закрывает дверь, и садится за стол, на котором разбросаны всевозможные документы. Как можно работать в таком беспорядке?
Скрестив руки на груди, он спрашивает:
— Не потрудишься объяснить, что это было на кухне?
Обращаясь к Холлин, я говорю:
— Не знаю. Холлин, не объяснишь ли ты, по какой причине ты забыла о подписанном соглашении о неразглашении в «Дорогой жизни», рассказывая всем на работе о том, что я там делаю?
Она думает, что умнее, но сейчас она понимает, что облажалась.
Понимая свою ошибку, она смотрит на меня.
— О, я…
— Не отвечай, — дядя Чак перебивает ее, а потом смотрит на меня. — Мне плевать на эту программу. Мне важно чтобы работники уважительно относились друг к другу.
Ой, бл*, да ладно. Он в своем уме? На работе я всегда был еще тем мудаком. Ничего нового.
Разозлившись еще больше, я говорю:
— Мало того, что я участвую в этой программе, так теперь нужно еще и растрепать всем об этом.
Дядя Чак крутит карандаш на столе, улыбаясь.
— Не волнуйся, мальчик, все здесь знают о твоей никчемной жизни. Продолжай в том же духе, и это никогда не изменится.
— Какая необходимость держать меня при себе? — я злюсь. Находясь меж двух огней, Холлин молчит, откинувшись назад в кресле, скрестив ноги. — Ты пытаешь испортить мне жизнь насколько это возможно?
— Ты делаешь это сам. Я просто беру то, что заслуживаю.
— Что ты заслужил? — отвечаю я со смехом. — Что именно?
— Больше, чем ты можешь предложить. Я заботился о тебе, воспитал и помог получить образование. Я просто возвращаю долги.
Долбанный мудак.
— Забавно, я впервые слышу об этом. Когда мои родители умерли, ты стал моим законным опекуном. Если бы у меня было право голоса, то я выбрал бы приемную семью. Так я хотя бы был свободен от тех долгов, которые ты повесил на меня.
— В приемной семье ты бы не стал тем, кем являешься сейчас, — отвечает он гневно.
— Верно. Я был бы лучше, потому что жил как хотел, а не как хочешь ты. Тебе нужно, чтобы я был в этом ресторане, и готовил эту дрянную еду, потому что ты слишком ленив. Ты держишь мое будущее, и не даешь уйти, потому что являешься эгоистичным мудаком.
— Ты неблагодарный кусок дерьма. Я дал тебе все.
— Ты ничего мне не дал! — Холлин пугается от моего крика. Мой голос пропитан злостью и болью. — Будь это так, я бы не жил в непонятном месте, экономя каждую копейку. Я бы наконец-то расплатился с тобой и уже давно свалил из этой дыры.
— Ты не представляешь, на какую жертву я пошел, чтобы быть тем, кем являюсь. Я владею успешным бизнесом.
— Владеешь? Ты бредишь. Эти рецепты созданы бессердечным человеком. У тебя нет сострадания к мальчику, который потерял своих родителей. Ты ничего не сделал, чтобы сделать мою жизнь лучше. И ты продолжаешь делать то же самое, подавляя меня, потому что у тебя пустая и одинокая жизнь.
Я слышу вздох Холлин, но мне все равно. Я хочу, чтобы она увидела, каким человеком является мой дядя. Все в ресторане думают, что он классный парень, который общается со своими сотрудниками, но на самом деле он жестокий человек, который мстит мне, потому что презирал моего отца. Который умер от передозировки и оставил ненужного ему племянника.
Я вижу его ярость и презрение во взгляде.
— Я предлагаю уйти, прежде чем могу удвоить твой долг. И если я услышу, как ты собираешься устроить драку еще с кем-нибудь, я заберу тебя из программы, заставлю заплатить штраф, а затем утрою те деньги, которые ты мне должен. Не вынуждай меня.
Я вылетаю из его кабинета, хлопнув дверью, не заботясь, если она заденет Холлин. Хорошая затрещина от двери может пойти ей на пользу. Черт, она причина, по которой я взбесился. Из-за этого я не знаю, что будет с моим будущим.
Все это сваливается на меня разом, и я не знаю, сколько еще смогу вынести, пока не сломаюсь под этим грузом. Я, черт подери, хожу уже по краю, мое психическое состяние балансирует на грани.
Не обращая внимания на происходящее, я возвращаюсь к работе, сжигая один стейк за другим и вспоминая первое занятие в «Дорогой жизни».
Скорбь.
О чем именно я должен скорбеть? О потери моих денег, моей девушки или о том, что возможность достигнуть своей цели все дальше от меня?
Я когда-то думал, что у меня будет собственное дело. Своя кухня с су-шефом и место, где я могу создавать то, что хочу. Теперь все, что я могу себе представить — это непонятная жизнь на этой кухне. И готовка, какая устраивает моего дядю.
Не считая моих рук с татуировками, я был бы его точной копией.
Бл*дь.
Спасибо, Жизнь. Ты прекрасна. И да, это сарказм.
Дейзи
— Тебе удобно? Нужно еще что-нибудь?
— Я в порядке, прекрати суетиться и сядь.
Бабушка указывает на место рядом с ней на диване, которое находится вблизи окна. Солнце Колорадо проникает сквозь мягкие серые шторы, наполняя теплом этот холодный зимний день. Зима в Колорадо красивая. Снежные горы, воздух, пробуждающий ваши чувства, а солнце освещает синее небо, что полностью контрастирует с тоскливыми зимами, которые вы видите в фильмах.
— Ты уверена, что больше ничего не надо? — спрашиваю я, садясь рядом.
— Все нормально, дорогая. А теперь, — она скрещивает руки на коленях и оценивает меня, — расскажи мне об этом чудесном жилете, который на тебе.
Я разглаживаю свое творение, которое закончила, прежде чем пришла сюда.
— Это ода твоему любимому жилету, — говорю я с гордостью. — Я всегда восхищалась твоим стеганым жилетом из синего, желтого и белого цветов, и решила сделать себе подобное. Я потратила на это много времени. У меня хорошо получилось?
Хотя я уже взрослая, но все еще ищу одобрения бабушки.
— Прекрасно. Сиреневые и темно-синие тона довольно привлекательны.
— Я так и думала. Он идеально подходит для моих брюк.
Прежде чем я покинула дом Аманды, я надела один из своих лучших нарядов, так как сегодня вечером иду на встречу «Дорогая жизнь». Желая произвести впечатление, я надела голубые брюки Альфреда Даннера23, водолазку кремового цвета и мой новый жилет. Я глянула в зеркало перед уходом, и могу сказать, что цвета очень хорошо сочетаются друг с другом.
— Ты много лет занималась шитьем. Я впечатлена.
— Спасибо, — я оглядываю комнату, замечая, как она обустроила ее украшениями, картинами и вязаными платками. — Тут очень красиво. Тебе все нравится?
— Да. Хотела бы я иметь комнату побольше, но это будет позже. Женщины здесь прекрасны. Очень современные.
— В самом деле? В каком смысле?
— Я не знаю, стоит ли говорить об этом, — ее щеки краснеют.
— Давай, ты можешь мне рассказать.
Вздохнув, она наклоняется вперед, смотрит на свою дверь, как будто кто-то может войти, а затем говорит:
— Я поддалась давлению сверстников.
Я хихикаю. Как это может быть в ее возрасте? Головоломки? Соревнования на инвалидных колясках? Есть без зубных протезов? Атас!
Улыбаясь, я спрашиваю:
— Как именно?
— Ну, здесь есть книжный клуб и каждые две недели мы обсуждаем выбранную книгу.
— Звучит весело.
— Так я и думала, пока не получила первую книгу для чтения, — она покраснела еще больше. — Это книга «50 оттенков серого».
Я не знаю ничего о современных увлечениях.
— Что это? Книга о тканях? Тогда я бы тоже хотела почитать. У меня были проблемы с поиском идеального серого цвета для моего жилета. Найденные узоры плохо сочетаются с другими вариантами, поэтому, если эта книга мне поможет, то было бы замечательно.
Покачав головой, она наклоняется вперед и шепчет:
— Это эротический роман.
Мои брови поднимаются вверх, щеки краснеют, и я практически пищу:
— Эротический роман? Как… про секс?
Она кивает:
— Именно. И да, его там много.
— Бабушка.
Я краснею еще больше и прижимаю руки к щекам, не в состоянии подобрать слов.
— Знаю. Я понятия не имела. Думала, что это была книга о хорошей девушке из колледжа, которая берет интервью у бизнесмена. Пока не пошла речь о контрактах и поцелуях в лифте. А после, — она взмахивает рукой, — после рассказывалось о пенисах и тампонах, — она обмахивает себя, продолжая. — Это было познавательно.
— О боже. Звучит… интересно. Наверное, это не о тканях.
— Нет, если только о повязке на глаза для сабмиссива.
— Сабмиссива?
Похлопывая мое колено, она говорит:
— Не волнуйся, дорогая. Я наслаждалась рассказами Э. Л. Джеймс. Я почувствовала себя снова молодой.
— Ладно. Думаю, это хорошо.
Она кивает с гордостью:
— Так и есть. И вот еще, по этим книгам есть фильмы.
— Фильмы? — спрашиваю я недоверчиво. — Фильм про секс, как… — я говорю шепотом. — Как порно, о котором ты меня предостерегала?
— Нет, милая. Это не то же самое. Тут присутствует сюжетная линия. Есть разница.
— Но ты видела?..
— Секс? Ну, ты не увидишь мужских гениталий, если ты об этом спрашиваешь.
— Подожди, — я поднимаю руку, смущенная разговором с моей ультраконсервативной католической бабушкой, которая не смотрела ничего, кроме мюзиклов и старых видеокассет про ирландских танцоров. И иногда мыльные оперы, но она всегда выключала их, когда начинались постельные сцены. — Ты смотрела эти фильмы?
— Однажды. Это было для опыта. Помнишь, когда мы читали «Гордость и предубеждение» вместе для твоего домашнего обучения. И как я собрала кусочки «Гордости и предубеждения» с изображением прекрасного Колина Ферта, чтобы ты лучше поняла старый язык?
— Да, — я скептически отвечаю, не зная, к чему все идет.
— Ну, это примерно, то же самое. Мы смотрели фильм, чтобы сравнить с книгой. Но я должна сказать, что в фильме было много недостатков. О Голливуд, всегда все делает иначе.
Кивнув, я спрашиваю:
— Значит, тебе не понравилось?
— О нет. Мне очень понравилось. Этот Кристиан Грей, он прекрасен. И теперь у меня появился большой страх.
— Какой?
— Я прочитала все книги. Но пройдет много времени, прежде чем выйдут все фильмы.
— Ты боишься, что их не выпустят?
Она качает головой.
— Нет, боюсь, я могу умереть, так и не увидев Кристиана во всех фильмах.
— Бабушка! Не говори так.
— Я серьезно. Что, если я умру, прежде чем я увижу все части? Почему это так несправедливо?
Я даже не могу поверить в этот разговор. Моя бабушка, женщина, которая ограждала меня от всего подобного, говорит о своем страхе не увидеть все эти эротические фильмы. Кто этот человек и что она сделала с моей бабушкой?
— Я не знаю, что сказать.
— Понятно, — она хлопает меня по руке. — Это сложно понять. Не волнуйся, я буду крепко «держаться» за Кристиана.
Разве это не облегчение. Моя бабушка живет ради этого парня. Я думала, она живет ради меня.
— Итак, расскажи, как ты уживаешься с Амандой и ее женихом.
— Они очень милые. Они действительно приняли меня в своем доме. И это я ценю. У них довольно большой дом. По крайней мере, по сравнению с нашей старой двухкомнатной квартирой. У меня есть своя спальня и ванная комната.
— Это замечательно.
— Ага. И в моей комнате достаточно пространства, чтобы соорудить рабочее место. Вот почему я смогла сшить свой жилет. У них также есть кабельное ТВ. Я краем глаза глянула несколько программ, но ничего из этого не заинтересовало меня. Пока Аманда не познакомила меня с каналом Hallmark24. О, бабушка, тебе понравятся прекрасные фильмы на этом канале.