- Что это вы в меня вцепились?! - возмутилась Эмер, пытаясь вырваться, но они держали крепко. - Это леди Бертрис вам приказала?
Острюд фыркнула, и Эмер всё поняла:
- Ах ты, мерзавка... Леди Бертрис ничего тебе не приказывала.
- Я же говорила, ты глупа. Обыкновенная провинциалка, - с торжеством объявила Острюд. - Стоило поманить пальцем, и ты послушно за мной побежала. Выходи, братик!
- Братик?.. - Эмер открыла рот, когда из темноты шагнул плечистый высокий мужчина. Он был ещё выше лорда Ранулфа, и она едва доставала макушкой ему до уха.
- Это ты осмелилась ударить мою сестру? - спросил рыцарь, и Эмер немедленно узнала его голос, а потом и его самого.
Золотая монета прижгла между ключиц, словно раскалённая головня. Это был тот самый рыцарь, прогнавший грабителей из Нижнего города. Эмер готова была застонать от насмешки небес и снова дёрнулась в руках рябого и пухлощекого. Они удержали её со смехом, хотя и не без труда. Больше всего она жалела, что предстала перед своим героем с синяком на лице.
Он не преминул его заметить:
- Синяк у королевской придворной, - и хмыкнул, рассматривая девушку, как нечто такое, что невозможно взять в руки, не запачкавшись.
- Ты обманом заманил меня, чтобы получше рассмотреть мой синяк? - осведомилась Эмер, глядя на рыцаря так высокомерно, словно была принцессой крови, а он - нищим вилланом, просящим милостыню. - Я с удовольствием поставлю тебе такой же, будешь любоваться перед сном, глядя на себя в зеркало. Ведь красавчик вроде тебя, наверняка, смотрится в зеркало? Еще и сетку, поди, надеваешь, чтобы прическу не помять.
На самом же деле, сердце её подпрыгнуло, потом оборвалось с высоты её неженского роста, а потом понеслось вскачь такими неровными прыжками, как будто пьяный козленок резвился на лужайке.
Вот, значит, какой он - племянник Её Величества, братец противной Острюд... Наконец-то она разглядела его, хорошо разглядела, и нашла ещё более красивым, чем в своих воспоминаниях. Всё в нём говорило об аристократичности, породе и благородстве - и тонкий, немного длинноватый нос, и резкие черты бледного лица в обрамлении чёрных волос - как камея, высеченная на светлом агате с темным основанием. И он ничуть не походил на Острюд, ни единой чёрточкой. Всё это она поняла и почувствовала за считанные секунды, прежде, чем рыцарь ей ответил.
- Нет, не твой синяк заставил искать встречи, - сказал он. - Ты одолжила кое-что моей сестре, а Фламбары долгов не забывают, - и кивнул Острюд: - Твоя очередь.
Она выступила вперед, и на её миловидном личике отразилось злое удовольствие.
- Это тебе за наглость! - веско сказала Острюд и отвесила Эмер пощечину с правой руки. - А это - за довесок к наглости! - она ударила её по другой щеке.
Удары были так себе, но Эмер на несколько секунд оглохла и ослепла от подобного унижения. Будь это в честной драке, она бы и бровью не повела, но получать унизительные плюхи вот так, будучи пойманной в силок...
Она смерила Острюд взглядом и сказала сквозь зубы:
- Я прощаю тебе первую пощечину, но не вторую. Видят небеса, отделаю тебя так, что братец не узнает и испугается.
- Ещё и тявкает, - сэр Годрик перехватил руку Острюд, которая замахнулась для третьего удара. - Довольно. Твоя обида отмщена, теперь успокойся.
- Ничего подобного, Годрик! - Острюд злобно посмотрела на него. - Она избила меня при придворных девицах, а я могу расквитаться с ней лишь наедине!
- Здесь Бон и Ульфар. И я, если ты обратила внимание. Трёх мужчин в свидетели тебе недостаточно?
Он произнес эти слова спокойно, но было что-то в его голосе, что немедленно охладило воинственный пыл Острюд. Да что Острюд, Эмер сама так и затрепетала, чувствуя его силу. Манерами и речами он напомнил ей лорда Ранулфа. Но то, что в Ранулфе раздражало, здесь было подкреплено уверенностью и физической силой, а посему казалось прекрасным. Мысленно она снова и снова вопрошала небеса, за что ей была ниспослана подобная несправедливость? Понравившийся рыцарь оказался родственником мерзкой Острюд, и отнёсся к ней, словно к врагу.
В глубине души Эмер с отчаянием и безнадёжностью понимала, что никакая ему не пара. Годрик! Благородное имя, означающее «небесный воин». И ему идёт это имя. Бесспорно, идёт.
Одет он с иголочки. Ткань, покрой и вышивка - всё безупречно, богато, но не вычурно, а она - в платье фасона позапрошлого года. У него густые волнистые волосы лежат ровно - волосок к волоску - достигая плеч, как шлем, а она - встрёпанная, и рыжая, к тому же. Каждый его жест, каждое слово говорили об образованности и воспитанности, а она от смущенья начала говорить, как простолюдинка. Даже хуже - как девка из Нижнего города!
Но ещё она понимала, что ни в коем случае нельзя показать этому красавчику собственную слабость. Потому что такие, обладая силой, и в других уважают только силу. Это она усвоила ещё в Роренброке, когда наблюдала за сражениями рыцарей.
- Свидетелей более чем достаточно, - сказала она с издевкой, опередив Острюд. - Свидетелей вашей трусости, господин рыцарь!
Годрик немедленно повернулся к ней.
- Моей трусости? - спросил он, высокомерно поднимая брови, а Эмер вдруг подумала, что он младше, чем ей показалось сначала. Гораздо младше. Должно быть, старше её на год или два. А уж спеси-то, спеси! Хватило бы на двадцать таких сопляков.
- Что же это, как не трусость? Трое рыцарей на одну прекрасную даму, - сказала Эмер сладким голоском. - В бою действуете так же? Если противник один - наваливаетесь скопом, а если противников двое - смело бросаетесь в бегство?
- Пошла отсюда, - приказал Годрик сестре, и та не посмела ослушаться.
Семеня по коридору, она оглядывалась на Эмер через каждые два шага, и глядела со злорадством и ненавистью
Глава 5 (окончание)
Эмер заволновалась и облизнула губы. Что ещё задумал этот рыцарь, показавшийся ей при первой встрече таким прекрасным, а при второй - вовсе не прекрасным? Надругаться над королевской придворной он не осмелится. Или осмелится? Её бросило и в жар, и в холод, но глаз она не опустила и о пощаде молить не собиралась.
- У тебя гадючьи речи, - сказал Годрик. - Хорошо хоть, зубы не гадючьи. А то прикусила бы как-нибудь язык и умерла от собственного яда. Но можешь говорить, что хочешь, всё равно не будешь услышана. Всем известно, что Фламбары никогда ещё не показывали врагам спину. А я - Фламбар до мозга костей, и воин от небес. Это тебе любой подтвердит.
- Да ты не только трус, но ещё и хвастун, - сказала Эмер, презрительно выпятив губу. - Кажется, так и переводится твоя фамилия?[1]
Друзья Фламбара присвистнули.
- Годрик, - сказал рябой, - сдаётся мне, она хочет тебя оскорбить.
Сэр Годрик посмотрел на Эмер холодно, как на жабу.
- Если ты знаешь южное наречие, дорогая девушка, - сказал он, - то должна знать, что Фламбар переводится, как «огненный язык». Это потому что мои предки занимались кузнечным делом. Но есть ещё кое-что...
Он неожиданно схватил девушку за голову, сжав ей виски ладонями, как тисками, и крепко поцеловал в губы.
Никто и никогда не целовал её так. Поцелуи матери, сестёр и подруг не в счёт, а мужские поцелуи она видела только на картинках в книгах о рыцарях прежних времён. Но там всё выглядело по-другому. Дама скромно смотрела в сторону, а рыцарь с благоговейным трепетом касался губами её щеки. В поцелуе же Фламбара не было ни благоговейности, ни трепета, да и сама она не смогла выказать скромности, пусть даже и ложной. Больше всего этот поцелуй походил на удар раскалённым молотом в мозг и сердце. Дыхание Эмер пресеклось, а глаза сами закрылись. Наверное, Фламбар жевал какую-то душистую смолку, потому что вкус его поцелуя был и сладкий, и горький, как шиповник, вываренный в меду.
И снова мелькнула мысль, опечалившая до глубины души: «Вот бы мне такого мужа!» - пусть бы целовал жарко, до потемнения в глазах, и держал крепко, как медведь добычу. Не то что лорд Ранулф.
Колени девушки подогнулись, и она упала бы, не поддержи её друзья сэра рыцаря.
- Годрик, эй! - воскликнул рябой. - Ей, кажется, понравилось!
- Разве могло быть иначе? - спросил Фламбар, отрываясь от беззащитной жертвы и еле переводя дыханье. - Да она уже готова выпрыгнуть из платья, чтобы мне отдаться. Поняла теперь, почему мой язык называют огненным? - и он поскреб указательным пальцем девушку под подбородком, как бродячую собачонку, подошедчую клянчить косточку.
Сладкий морок немедленно отпустил, и Эмер угрюмо уставилась на оскорбителя, досадуя, что не может демонстративно утереть губы ладонью.
- Как она тебе? - спросил рябой с жадным любопытством.
- Сойдёт для разового использования, - снисходительно ответил ему друг. - Но пылкая девчонка! Пожалуй, стоит того, чтобы поцеловать её ещё раз. К тому же, вы меня знаете - не люблю отказывать женщине в её желаниях, - и он наклонился для нового поцелуя.
Эмер не стала медлить и ударила его лбом в нос.
Кровь с благородного рыцаря хлынула, как с поросёнка, и высокомерная маска сразу же слетела.
- Ты мне нос разбила, дикая деревенщина, - сказал он, изумлённо глядя, как красные капли пятнают на пол. Он утёрся тыльной стороной ладони и обратился к друзьям, не веря, что подобное могла сотворить девица из свиты королевы. - Вы это видели?!
Рябой, и пухлощёкий не ответили, только таращили глаза. Рябой прыснул, но тут же осёкся.
- Ещё ко мне прикоснёшься, я тебе горло перегрызу, - пообещала Эмер. - Ты, видно, из тех, кто смел только с женщинами, да и то не со всякими.
- На себя намекаешь?
- Лучше отпусти по-хорошему, или будешь оправдываться перед женой за расцарапанную вывеску, - сказала она на жаргоне вилланов, чем потрясла рыцаря ещё больше.
- И где только рождаются такие буйные и невоспитанные бабы? - Годрик зажал нос, чтобы остановить кровотечение, и теперь голос его звучал гнусаво, не имея уже той силы, что вначале пленила Эмер.
Она же втайне огорчилась, что он не опроверг слов о жене. Вопрос был задан с тайным намерением узнать, свободен ли ещё этот рыцарь, или уже навсегда потерян, связанный узами брака. Эмер ещё раз дёрнулась в руках дружков Годрика, и те выпустили её - или решили не связываться, или такова была договорённость.
Эмер демонстративно отряхнула рукава, не спеша убегать. Не хватало ещё изображать трусливого кролика им на потеху.
- Я из Вудшира, - объявила она угрожающим тоном. - И тамошние женщины себя в обиду не дают. Ваши физиономии я запомню, доблестные сэры. А твою, - она ткнула пальцем во Фламбара, - не забуду до самой смерти.
- Я настолько пришёлся тебе по душе? - пусть и с разбитым носом, он не собирался спускать ей ни одного дерзкого слова.
- Точно! Будешь мне сниться со своим южным говором, - она зажала нос двумя пальцами и сказала, пародируя напыщенную манеру Годрика и немилосердно гундося: - Я - Фламбар, не люблю отказывать женщинам в их желаниях!
- Ах ты! - он прыгнул вперед, хватая ее за плечо. - А розгой по мягкому месту не пожелаешь? Я бы не отказал!
- Отстань! Покалечу! - предупредила Эмер, но не успела применить ни одного приёма из тех, каким обучал её старый Мэт.
Сэр рыцарь немилосердно завернул ей руку за спину, притискивая к себе.
- Я ведь слов на ветер не бросаю, - сказал он. Кровь снова потекла по его лицу, но он забыл утереться.
Эмер оказалась так близко от него, что его дыхание коснулось её щеки. От мужской котты пахло совсем особым, странным, но приятным запахом. Янтарём и промёрзлой землей - такое сравнение пришло на ум, и Эмер подумала, что вдыхать этот запах - почти тоже самое, что наслаждаться ароматами небесных садов. Блаженно, и не может надоесть.
Но небесные сады - они были где-то там, на недлосягаемойт высоте, а здесь происходили другие, совсем не небесные дела.
- Советую отпустить меня, сэр рыцарь Годрик Фламбар, - сказала Эмер так, что имя Острюдкиного брата прозвучало, как оскорбление. - Иначе тебе даже венценосная тетушка не поможет.
- Зато тебе поможет розга, - обрадовал её Годрик, держа крепко, и не собираясь ослаблять хватку.
- Розга? - коварно переспросила Эмер.
- Совершенно верно.
- По мягкому месту?
- По нему.
- А свинью в зад поцеловать не хочешь? - и свободной рукой она вцепилась ему в волосы, заставив вскрикнуть от боли.
Некоторое время они топтались на месте, пытаясь освободить - одна руку, другой пряди волос. Но в какой-то момент сопротивление Эмер ослабло, а нападение Годрика приняло иной характер. Уста их слились, и на глазах у изумлённых друзей сэр Фламбар принялся страстно целоваться с рыжей девицей, которая вовсе не спешила претворить в дело свои угрозы: покалечить, расцарапать или перегрызть. Похоже, оба забыли о свидетелях, потому что Годрик схватил лицо девушки в ладони и знай целовал её особыми поцелуями, которыми так мастерски владеют южане, принуждая приоткрыть губы.
«Яркое пламя! - ужаснулась Эмер, обнаружив, что держит рыцаря за волосы больше для вида, то ли пытаясь оттащить его от себя, то ли притянуть поближе. - Лишь коснулся, а я уже таю, как воск!»
Случись подобное где-нибудь в алькове и наедине, она, вероятно, забыла бы о девичьей чести, но мысль о том, что рядом стоят два желторотых сэра, а они с Годриком им на потеху исполняют брачные танцы журавлей, привела её в чувство. Уперевшись локтем в грудь рыцарю, она отстранилась на две ладони и опять боднула его в лицо. Он успел отвернуться, и удар пришелся в скулу. В голове у Эмер зазвенело, но и противнику пришлось не слаще. Он зашипел сквозь зубы и вывернул Эмер руку уже по-другому - заставив согнуться в три погибели. Она лягнула его в колено и почти попала, потому что Годрик выругался, помянув бобра и жену подземного пса Шака.
Эмер тоже собиралась кое-кого помянуть, но яркое пламя решило по своему.
- Какая замечательная картина! - знакомый певучий голос прозвучал, подобно грому с ясного неба.
Эмер и Годрик прекратили возню и застыли, как статуи, а друзья-рыцари поспешили укрыться в темноте, юркнув под лестницу. Впрочем Годрик тут же выпустил руку девушки и даже отступил на шаг, показывая, что здесь он - стороннее лицо.
Посреди коридора стояла сама королева Элеонора, в окружении придворных дам и в сопровождении гвардейцев. Шут нёс фонарь, освещая путь госпоже. Сейчас он вовсю потешался - корчил уморительные рожи и брыкался, словно норовистый конь, показывая, как Эмер отбивалась от Годрика. Бубенчики на шутовском колпаке звенели весело и звонко, совсем неподходяще для такого случая. Не повышая голоса, королева приказал шуту угомониться.
- И что же тут происходит? - спросила она обманчиво-спокойным голосом. - Мы идём в часовню, на вечернюю молитву, и вдруг слышим вопли и ругань. А затем видим такое...
Эмер перевела взгляд на Годрика. Тот расцвёл, как майская роза, но держался надменно. Эмер подумала, что они составляют неплохую парочку - он с расквашенным носом, она с синяком.
- Я слушаю, - голос королевы утратил напевность, теперь в нём звенели металлические нотки.
- Всё не так, как ты думаешь, тётя, - сказал Годрик.
- Неужели? Мы видим, как ты тащишь упирающуюся девицу, невесту, и думем об этом как-то не так? Ты нахал. Ещё и осмеливаешься называть нас тётей. Кстати, сэр Шаттле и сэр Ламорак, можете не прятаться. Мы вас прекрасно разглядели.
Рябой и пухлощекий вышли из укрытия и предстали перед королевой, покаянно склонив головы. Вид у всей троицы был жалкий, хотя Годрик и пытался храбриться.
- Неужели вы тоже участвовали этой мерзости? - обратилась королева к сэру Шаттле и сэру Ламораку. - Вы, доблестные рыцари короны?
- Тётя, я всё объясню, - заявил Годрик.
- Не трудись, - остановила она его повелительным жестом. - Леди Мирабель, идите вперёд и скажите отцу Плегге, что необходимо срочно провести обряд венчания.
- Венчания?! - воскликнули одновременно Эмер и Годрик.
- А что вы так взволновались? - спросила королева, кивком отправляя леди Мирабель. - То, что мы наблюдали, может иметь только один конец. Сейчас мы вас поженим, чтобы укрыть грех.