рассматриваю свое отражение в зеркале. Я никогда не позволю подобному случиться со
мной.
Когда я возвращаюсь к ней на кровать, я решаю, что нам пора поговорить.
– Какой у тебя срок?
– Два месяца. – Она шмыгает носом, копаясь в кармане своих джинсов. – Хочешь
посмотреть УЗИ?
Она протягивает измятый клочок бумаги, и я беру его из ее дрожащих пальцев, раскрывая
его. Я смотрю на темное изображение. Черное и белое. Первое фото ее будущего ребенка.
Я не знаю, мальчик это или девочка, только то, что ему или ей два месяца. И что он
крошечный.
Сколько вечеринок за последние два месяца посетила Брук? Невероятное количество!
Она встречается с мужчинами постарше и с недавних пор, занималась сексом с парами. Я
должна спросить, знает ли она, кто отец? Я не могу заставить себя спросить о чем–то, что
может навредить ей. Если она знает, она скажет мне...
Я отдаю обратно УЗИ, и сажусь на матрас рядом с ней.
– Расскажи мне о своем плане.
– Если ты пойдешь со мной... я собираюсь... – ее глаза наполняются слезами. Когда она
моргает, они начинают литься по ее щекам и подбородку.
– Боже, да! – Я чувствую, будто не могу дышать. Мои глаза горят и я обнимаю ее, закрыв
их, чтобы скрыть свои слезы, которые являются отражением ее боли. Она не должна
видеть мои слезы. Для нее я должна быть сильной. Когда я восстанавливаю контроль, я
отстраняюсь и смотрю на нее. – Я отвезу тебя. Я останусь с тобой.
– Медсестра дала мне номер телефона, чтобы позвонить. Когда меня запишут на прием, я
дам тебе знать.
Мне нужна секундочка. Мгновение, словно мыльный пузырь, печаль все разрастается и
разрастается, заполняя меня изнутри.
– Как долго ты должна будешь оставаться там?
– Процедура длится всего несколько минут... но на восстановление требуется несколько
часов. Это быстро. Наверное, займет меньше времени, чем мне потребовалось, чтобы
забеременеть, – заявляет она, глядя вниз. – Ты не спросила меня.
– Есть миллион вопросов, которые я не задала и не собираюсь задавать. Я здесь не для
того, чтобы судить тебя. Мы с тобой как сестры, и ты всегда была для меня ей. Когда
Патрик развелся с моей мамой и я узнала, что он не мой отец... бля, в принципе, весь мир
узнал, что у меня нет официально записанного отца – тебе было наплевать. – Черт, я,
возможно, была маленькой, но я помню, сердитые взгляды, которыми на меня смотрели
родители и даже няни... когда я ходила на свидания после школы. Я не понимала, почему я
не получала никаких приглашений на вечеринки или ночевки после этого, кроме как от
Брук. Пока я не догадалась, вернее не подслушала разговор моей бабушки о том, что моя
мама забеременела, будучи незамужней. Мама никогда не говорила мне, кто мой отец –
говорит, что она не знает.
– Все люди придурки, – ворчит она.
Сегодня вечером я не собираюсь спорить по этому поводу. Быть незаконнорожденным
ребенком из Нантакета – уже это вызывает крайнее отвращение. Только избранные могут
быть Стиллманами без отца. Если бы я была из другой семьи, никто и не поинтересовался
бы, почему моя мать родила ребенка в перерывах между браками.
Я сжимаю руку Брук.
– Я хочу сказать, что я здесь для тебя. Не подвергать огласке твою историю.
– Для сведения, я думаю, что я знаю, кто отец ребенка и нет, я не скажу ему.
– Никогда?
– Ему плевать. Или, может, если и нет, то он бы хотел покончить с этим.
– Послушай. – Я пристально смотрю на нее. – Важно только то, что ты хочешь сделать.
– Мы обе знаем, что я вовсе не кладезь здоровых пристрастий.
– Что сказал врач?
Она хрустит пальцами и качает головой.
– Я не спрашивала. Нет смысла. Я не готова быть матерью. Я так сильно облажалась. Если
бы не тот факт, что мой отец оставил мне кучу денег, то я бы была уже в тюрьме... или еще
хуже. Я не собираюсь прекращать делать то, что я делаю. Даже будучи беременной. Я
долбанутая на всю голову. Я ненавижу себя!
– Брук, не говори так! Ты мой лучший, лучший друг. Ты посещаешь университет и ты
почти его окончила. Да, нужно сократить количество вечеринок по множеству причин. Но,
для сведения, ты успешна. Твое сердце такое большое, доброе и щедрое. – Я обнимаю ее
крепче и шепчу: – Нам обеим нужно собраться с мыслями.
– Звучит как какой–то тревожный звоночек. – Она прижимает руки к лицу, в то время как
слезы льется сквозь ее пальцы.
Я крепко держу ее, пока она рыдает настолько сильно, что ее тело сотрясается, охваченное
дрожью мышечных спазмов. Мы раскачиваемся, обнявшись до тех пор, пока ее слезы не
перестают литься, и я уверена, что она не собирается сделать ничего навроде выйти из
двери и поддаться желанию освободиться. Это то, что она обычно делает и как же я могу
помочь ей воздержаться от повторения этого? Противозачаточные средства и думаю о
себе. Я однозначно дитя, которое служит напоминанием того, что нужно быть стойкой.
Мне было бы легче помочь ей. Если она согласится.
– Я могу приготовить тебе что–нибудь поесть? – Говорю я. – У нас кое–что есть.
– Съедобное?
– Я вчера ходила по магазинам. У нас есть все самого простого до более сложного. От
соли, перца, оливкового масла до заполненного морозильника. Как насчет супа и салата?
Ничего тяжелого.
– Конечно. Пожалуйста, – говорит она.
– Я быстренько приготовлю что–нибудь.
Когда я приехала сюда на прошлой неделе, ее холодильник и кладовая были пусты. Имея
мать, которая употребляла коктейль «Грязный мартини», увлекалась витражами и
металлическими конструкциями, я с детства научилась готовить. Ба и дед, возможно и
платили за мое обучение в частной школе, но это готовка было моим. У моей мамы
творчество превратилось в хобби, у нее был огромный дом и несколько квартир,
доставшихся ей после разводов с тремя ее богатыми мужьями. После того, как я
родилась, мои дед и бабушка лишили ее наследства. После того, как Патрик и мама
расстались, у нас в доме не было прислуги. Я люблю готовить. Живя с Брук, у которой к
группе основных продуктов относятся кофе, коктейли, и еда на вынос, я не против того,
чтобы быть ответственной за покупку продуктов и быть поваром.
Пока мы говорили, я стащила резинку для волос с ее тумбочки, и стянула волосы в
хвостик, готовая «зажечь» на кухне. Ее взгляд опускается с моего лица и она смотрит на
меня, сдвинув брови.
– Милый шарфик, но на дворе лето.
Непроизвольно, я, должно быть, начинаю теребить шарф на шее и сразу же
останавливаюсь. Я смеюсь, но звук скорее похож на пронзительный визг.
– Только не на Холме. Там только один сезон. Мне надо выглядеть строго.
– С каких это пор? – Она протягивает руку, стягивая с меня шарф и ее глаза округляются.
Она проводит пальцами по моей шее, отодвигая шарф в сторону. – Чем ты, б*дь,
занималась?
Я смотрю на нее, и судорожно выдыхаю, пожимая плечами.
– Ничем особенным. Я познакомилась с парнем.
– С парнем? Или чрезвычайно озабоченным вампиром!
– Он эксцентричный, – отвечаю я, чувствуя, как обжигающий румянец поднимается по
моему лицу.
– Думаешь? Если он трахается так же дико, как и оставляет синяки... судя по тому, на что
похожа твоя шея, то тебе лучше быть осторожной. Эти типы легко разрывают
презервативы, и я не хочу, чтобы ты была следующей.
– Я не такая! – Срань Господня. Откуда она узнала, что такое случилось с нами в первый
раз, когда все произошло у нас с Беном?
Брук поднимает руки в защитном жесте.
– Я просто предупреждаю.
***
Мой телефон жужжит. Я хватаюсь за сотовый, но на экране ничего нет. Какого хрена? Я
кидаю взгляд на бардачок, и открываю его. Жужжит другой мой телефон. Я хмурюсь, но
когда вижу входящий номер, то смеюсь. Это Ксавия и она делает то, что я ей предложил.
– Привет, что–то случилось? – Я сдерживаю смешок.
– Не совсем. Просто перезваниваю тебе, – говорит она знойным голоском, который
заставляет мою кожу зудеть. – Как прошла оставшаяся часть дня или ты все еще там?
Уже десятый час, и только знала бы она, что я нахожусь внизу, припарковавшись у
обочины. Спустилась бы она или сказала бы мне проваливать?
– Я по пути домой, – говорю я, глядя на ее квартиру. Я припарковался в соседнем квартале
так, чтобы видеть ее балкон. Все окна, выходящие на улицу и одно с торца. Сегодня я
видел, как она ходила взад и вперед из своей гостиной, в, как я думаю, кухню. Ей
потребовалось всего лишь несколько слов, чтобы я стал твердым, и единственным моим
желанием было найти ее. Сорвать одежду с ее тела, затем потеряться в ней, удерживая ее
за стройные бедра, в то время, как я буду скользить внутри нее. Похоронить свой член в ее
киске на долгие часы пока она будет лежать подо мной. Позволяя мне владеть тем, что
является моим.
– Детка, я …
– Пожалуйста, Беннетт. Не говори это, – она умоляет, и я потрясен тем, как на грани
звучит ее голос.
– Ксавия, что случилось?
На другом конце провода тишина. И она все тянется и тянется. Что–то случилось в офисе?
Стук в ушах становится все громче и я выпрямляюсь. Теперь, я наклоняюсь вперед, глядя
на ее квартиру. Мои мышцы напрягаются, а пульс ускоряется. Этот надрыв, который
слышен в ее словах действует как катализатор на мою навязчивою идею обладать ею 24/7.
Да пошло это сидение в машине! Я быстро прикидываю шансы швейцара остановить меня
по пути к лифту. Если я войду в вестибюль, я справлюсь с ним, не задумываясь, рискуя
тем, что он вызовет полицию. Повторение того, что произошло в Гарварде. Это может
обрушится на Ксавию после того, как она попросила меня, не усугублять ситуацию.
После вчерашнего, репортеры держат ухо востро по поводу того, что Кса и я являемся
«друзьями». Сейчас в Вашингтоне лето и основная масса Конгресса в отпусках. В то
время, как расцветают пышностью газоны вокруг Белого дома, сплетни вокруг Капитолия
иссякают. Если я ворвусь в ее дом – это определенно нарушит стратегию того, чтобы
держать ее бабушку и дедушку на расстоянии от всего происходящего и в стороне от нее.
Репортерам это нравится.
Я закрываю глаза, стискиваю зубы, заставляю себя успокоится.
– Это защищенная линия. Поговори со мной. Что–то случилось на работе? Я слышал, что
Вице–президент дала задание Секретной службе переделать твое удостоверение.
– А, это, – выдыхает она. – Да, правда, теперь у меня зеленый допуск. Официальный
сотрудник. Надеюсь, остальные в офисе не расстроены.
Я открываю глаза и хмурюсь.
– С чего они должны быть расстроены?
– На Холме есть такое понятие, как «зависть из–за цвета удостоверения». Перейти от
красного цвета удостоверения к зеленому одним махом не просто.
– С этим будут проблемы?
– Не совсем, если я не буду демонстрировать свой новый статус всем, кого бы ни
встретила. На самом деле, это круто. Иметь круглосуточный доступ в офис. И теперь,
когда ты изменил мой новый статус, могу ли я воспользоваться возможностью гибкого
графика работы? Немногим ранее я позвонила Норе и спросила ее. Она сказала
обращаться к тебе.
Так, все, что беспокоит мою молчаливую и упрямую маленькую сабу не имеет отношения
к работе – но влияет на ее график. Я обдумываю ее просьбу, и тот факт, как мы можем
использовать ‘гибкий график’ в нашу пользу. Я отодвигаю подальше свое нежелание
использовать нездоровый метод манипулирования, но Кса заставляет меня
воспользоваться каждым имеющимся преимуществом. Убить двух зайцев. Разговор о ее
работе вместо того, чтобы сказать правду о том, что ее беспокоит, и я ведусь на это.
Откидываясь назад, смотрю на окна ее квартиры, надеясь увидеть ее.
– Это зависит кое от чего. Я спрашиваю тебя, как твой Дом, скажи конкретно, что тебя
беспокоит.
– Ты используешь просьбу о гибком графике работы как рычаг давления на меня? Забавно,
Бен.
Я резко вдыхаю из–за ее упрямства и от того, что она только что прихватила меня за
задницу, называя при этом расчетливым мудаком. Я рычу сквозь зубы.
– Б*дь, Кса. Ответь мне на чертов вопрос. Или ты хочешь, чтобы я превратил это в урок
покорности? – Спокойно, Бен. Господи, я обычный пример того, что я не умею вести
переговоры с этой женщиной.
– Ты переходишь границы. Типичный Макиавелли, – отвечает она. [Прим. пер. –
Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в
основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться
на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели]
Гневно, я тут же отвечаю ей:
– Я бы не вел себя как первоклассный урод, если бы ты поговорила со мной. – Черт, я
решаю взять себя в руки и попробовать снова. – Детка, скажи мне, что тебя беспокоит.
Вместо легкомысленного ответа, она выдыхает.
– Ты прав, у меня стресс, но это не имеет ничего общего с работой. Моя соседка плохо
себя чувствует. Все сложно... я бы хотела… я… помочь ей.
Услышав, как она заикается, я сжимаю челюсти, запуская пальцы в волосы, думая о
женщинах. Христос, если бы мой друг заболел... простудился или еще какое–то там
дерьмо, я бы навестил его только тогда, когда ему стало бы лучше, а не мешался бы ему.
Но у девчонок все по–другому. Зная Кса, конечно она бы беспокоилась, если бы кто–то о
ком она заботится, заболел.
– Что случилось с твоей соседкой? Ей нужно к врачу или ее надо отвезти в больницу? Я
буду у вас через секунду.
– Эй, начальник крестоносцев. Притормози.
Если бы она только знала, насколько уязвимым я был из–за нее.
– Кса. Я могу помочь. Если ты позволишь мне.
– Беннетт, спасибо за беспокойство. Она будет в порядке. Все очень не просто сейчас, и ей
нужен кто–то, кто бы присматривал за ней. Ее семья не очень поддерживает ее
эмоционально.
– Тебе нужно взять отпуск, чтобы помочь ей? – А наблюдаю за ее окнами и вижу, как
темная тень мелькает по стене, двигаясь в сторону двери на балкон, и, наконец, я вижу ее
светлые волосы. Подняв бинокль, я наблюдаю за ней. Слежу за женщиной, с которой, как
мне кажется, я не могу разорвать связь.
– Спасибо, но нет. Я приготовила ужин, и сейчас прибираюсь.
– Ты готовишь? – На секунду опускаю бинокль, затем поднимаю его обратно к глазам. –
Как в ресторане?
Она смеется, и я вижу, как она накручивает свой золотистый локон на пальчик, стоя и
смотря сквозь дверь балкона.
– Да. Я на самом деле люблю готовить. Это меня расслабляет.
Черт, я хочу выйти из машины и подкрасться поближе. Я сделаю все, чтобы удержать ее на
линии, разговаривая со мной, впуская меня в свою жизнь, и просто слушая ее смех.
Должен ли я сказать ей, что я жду ее?
– Ты уверена, что ты в порядке? Твоя соседка в порядке?
В ответ стоит тишина, и я смотрю на нее в бинокль, видя, как она закрывает на секунду
глаза. Она устала от моих вопросов? Потом она улыбается, прижимаясь лбом к стеклянной
двери и, кажется, изучает ночное небо.
– Сейчас уже лучше. Что насчет вас, Сенатор? Как продвигаются переговоры? Мировая
экономика. Не праздная болтовня. Ты сам довольно напряженный. Да?
– Это идиотизм, – я выпрямляюсь, глядя на нее. Наслаждаясь ее видом, стоящей и одетой в
шортики и крошечную рубашку. Я навожу резкость на бинокле, пожирая глазами ее
сиськи. – В большинстве своем это... в лучшем случае выпендреж. Но я доволен. Мы
сгладили некоторые неровности в отношениях. Решили более серьезные вопросы...