рядом с ней – я не могу выбирать, какие эмоции заглушить. Отодвигаясь от нее, провожу
рукой вниз по ее бедру, видя, как она ложится на стол, повинуясь мне. Полоска кружева
между ее ножек – так заманчиво меня дразнит, я отодвигаю ее в сторону, и делаю еще одну
фотографию с анальной пробкой.
– Так хорошо, – шепчет она.
– Ты принадлежишь мне. Скажи это!
– Я твоя. Вся твоя.
Она приподнимает бедра и я вынимаю пробку, фотографирую! Ее зад открыт, ее розовая
плоть будто приглашение, и мой член впивается в ширинку. Щелк! Щелк! Я делаю
несколько фотографий подряд, как я трахаю ее задницу своим пальцем.
– Это то, что я хочу. Ты. Открытая. Вся для меня.
– Бен. Пожалуйста. Ты мне нужен.
– Не сейчас! – отвечаю я сурово, не столько для нее, сколько для себя.
Я касаюсь кончиком пробки бОльшего размера ее дырочки и она изгибается. Вот так. Моя
саба такая отзывчивая. Мне нравится медленно вставлять пробку в ее задницу, затем
доставать ее, вставлять и доставать. Я подношу свою руку к ней и проталкиваю ее в ее
открытые пухлые губки, чтобы она слизала свое возбуждение с моих пальцев.
– Ты разрешишь мне фотографировать тебя... твою мокрую киску... так как я хочу.
– Да.
Я переворачиваю ее на столе, разводя ее колени в сторону.
– Покажи мне то, что принадлежит мне.
Откинувшись назад, она раскрывает губки своей киски для меня. Щелчок, я делаю еще
один кадр. Она розовенькая и скользкая – ее клитор словно набухший комочек нервов. Я
нажимаю подушечкой своего пальца на него, сильно потирая, и она вскрикивает от боли и
удовольствия. Этот звук – это чистая Нирвана.
Я нажимаю сильнее и спрашиваю:
– Тебе нравится, когда я играю с твоей задницей? Когда я фотографирую тебя?
– Очень, – шепчет она, потираясь об мои пальцы. – Пожалуйста, Мастер!
Я хочу трахнуть ее. Жестко взобраться на нее и пометить ее как животное. Прямо здесь.
Прямо сейчас. Но, б*дь, у меня от нее едет крыша и это не должно продолжаться. Она
права насчет меня – мне плевать на правила. Как–то мне нужно прочертить линию, и не
пересекать ее, когда дело касается ее. Обуздать свой неуемный голод. Вот в чем суть этого
урока. Чтобы я не пал в очередной раз перед ее колдовством.
– Вот и все на сегодня, – говорю я холодно и в награду слышу ее мягкий вздох. Но эта
награда – пустая. Все, что я хочу – передо мной, это моя необузданная саба.
***
Бен сыплет проклятьями, затем наклоняется и целует меня в губы. Я выгибаюсь рядом с
ним, прижимаясь животом к жесткой выпуклости его члена. Закусив губу, я хватаюсь за
стол, постанывая, когда он поднимает меня.
– Вперед. Я буду ждать тебя внизу. . скажем, через десять минут, – хладнокровно
произносит он, дергает подол моей юбки вниз, опуская ее с моей талии.
– Внизу, – я повторяю за ним, все еще находясь в сексуальном опьянении после того, как я
раскрыла свою киску и свою задницу перед ним и позволила ему меня фотографировать.
Всю меня. Я бормочу, пребывая в ошеломленном состоянии. – Вы уверены, что никто не
узнает меня?
– Кса, ты была в маске и парике, – уверяет меня он, целуя в лоб. Я закрываю глаза при
звуке его низкого голоса. – Твой секрет останется только со мной.
Я киваю. Он прав. И мне нужно привести себя в порядок, прямо сейчас! Открыв глаза, я
сосредотачиваюсь на здесь и сейчас – убирая мысли о субботе на задний план. В моем
мозгу итак роится чересчур много мыслей – давайте не будем сжигать все нервные клетки
сразу.
Говоря об огне. Надо мной его тело горячее, как ад. Тепло не просто витает вокруг нас,
оно закручивается в вихри, как будто я помешана на нем. Он кладет руку рядом со мной,
прижимая свои губы прямо в то самое чувствительное местечко у меня на шее.
То самое... которое заставляет... меня... сходить с ума.
– Пожалуйста! – бесстыдно умоляю, прижимаясь к нему.
Затем бум.
Он отходит.
Время, что мы провели с ним этим утром, кажется длиной в миллиард лет. Отталкиваясь
от стола, я чувствую, что плохо понимаю, что происходит. Поворачиваюсь и наши глаза
встречаются. Его бровь изгибается в немом вопросе. Всего лишь изгиб его высокомерной
брови, а такое ощущение, будто на меня вылили ведро ледяной воды. Господи.
Электричество проходит импульсом сквозь мою грудь, отдаваясь в моих сосках, делая их
твердыми в моем бюстгальтере. Я действительно больна им. Ощущая пробку в своей
заднице, мое внимание переключается к опухшему и скользкому местечку между моих
ног. Я опускаю взгляд на его губы и начинаю дрожать.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он.
Он может переключиться словно фотоаппарат. Щелк! И он снова на деловой волне.
Как он это делает?
Любовник.
Мудак.
Святой.
– Я думаю, что уже поздно, – отвечаю я, пряча подальше то, что я жажду от него. Я
должна прекратить вести себя так, как будто я воск, всякий раз, когда он прикасается ко
мне. Это смешно, что все мои цели – черт побери, весь мой здравый смысл летят в тар
тарары, когда он рядом со мной. Вся правда заключается вот в чем! Сейчас в его руках
очень большое количество неприличных фотографий со мной, плюс во мне бОльшая по
размеру анальная пробка... через два с половиной дня он будет трахать мою задницу. – Что
ты собираешься делать с фотографиями? – спрашиваю я.
– Наслаждаться ими.
– Алё? Пора подумать своей головой. Вот этой! – Я указываю на ту, которая держится на
его шее и рычу, – ФБР может вычислить твой телефон, если ты не забыл о своей
настоящей цели … Мистер Вице–президент.
– Только не этот, детка.
Я взглянула на его ладонь. Телефон, который у него в руке похож на него – или нет?
– Итак, у тебя есть два телефона. Зачем?
– Кто бы говорил. Разве у тебя не два телефона? Откуда, думаешь, у меня эта идея?
Я хмурюсь.
– Это из–за... я не доверяю своей семье.
– Я не далеко от тебя ушел в этом плане. Я не доверяю своему работодателю, но я доверяю
тебе. – Он убирает другую пробку, завернутую в носовой платок.
– В смысле? – Я не понимаю, к чему он клонит.
– Мы можем поговорить об этом за пределами офиса... ты и я. – Он улыбается мне одной
из своих хищных улыбок, и я напоминаю себе не рассыпаться.
– Да. Я понимаю намек. Особенно после вчерашнего и того, чему Вице–президент дала
ход.
– Не такого рода разговор, – отвечает он, снова выгибая бровь.
– А какого рода? – И меня осеняет. – Слать секс–смски?
– Помимо всего прочего. – Вдруг он останавливается и смотрит на меня непреклонным и
жестким взглядом – именно таким взглядом, от которого меня бросает в жар. – Мы могли
бы просто писать друг другу сообщения и вести себя неприлично, говорить изредка.
Вместо того, чтобы быть актерами... мы могли бы говорить то, о чем мы думаем.
Говорить то, что думаем? Что за бред. Если он узнает, что творится у меня в голове, он
передумает так делать... я его стажер. Я – притворяющаяся его другом. Его секс–проект – я
его «маленькая саба», как он называет меня, когда он настроен говорить грязные словечки.
Есть и другие категории – жарче, чем ад, от которых я так же не могу просто находится в
разумном состоянии и в стоячем положении.
Сделав глубокий вдох, я кладу руки на бедра и откидываю прочь все свои эмоции. У этого
человека всегда есть какой–нибудь план и мне требуется невероятная сила, чтобы идти с
ним в ногу.
– Это о том, чтобы мы были друзьями? Похоже эта твоя идея из того же разряда, что и та
нелепая интрижка, которую курирует Вице–президент. Что за слово она использовала?
Придумали!
Я пытаюсь успокоиться и выработать план, что мне надо сделать, теперь, когда мои
бабушка с дедушкой подружились с теми, с чьей помощью я по своей глупости полагала
смогу выстроить стены между своей семьей и мной. Тот факт, что ба и дед не разыскивали
меня, совсем не похоже на этих двух. В их натуре сравнять все с землей, настолько в
грубой манере, чтобы потом можно было легко обойти. Меня даже начинает мутить от
перспективы того, что ба действует, не имея полного представления – это просто–напросто
безумие!
Бен улыбается мне.
– Это о том, чтобы мы стали больше, чем друзья. Я напишу тебе номер телефона. – С
этими словами он пересекает свой кабинет, направляясь в ванную.
Экстренное сообщение! Мне нужно сделать то же самое.
– Очень хорошо. – Я выдыхаю, иду к двери. – Не, то, чтобы я согласна стопроцентно на
все, но сегодня утром у нас мало времени.
– Что это значит? – Он останавливается в дверях.
Открывая дверь, я берусь за ручку.
– Мы можем попробовать. Побыть друзьями.
***
Зал имени Кеннеди является еще одним великолепным произведением архитекторов и мне
сложно поверить в то, что я каким–то образом имею отношение к этой комнате, хоть и
отдаленно по линии своего отчима. Здесь накрыт континентальный завтрак и я толкаю
тележку, полную раздаточного материала, но нигде не вижу Беннетта. Я улыбаюсь, кивая
людям рядом, и прохожу несколько огромных мраморных колонн. Глядя вверх на
затейливые люстры, я вновь пребываю в восторге. Я вхожу в зал – Господи Иисусе!
Нора была права. Атмосфера накалена. Помимо непревзойденной способности Беннеттом
воздействовать на обстановку, эта встреча Департамента иностранных дел в формате
круглого стола отличается как день и ночь от того, что я видела в Бостоне. Он прямо здесь,
его низкий голос вибрирует, когда он смеется и окружающие его также от души смеются
над чем–то, что он сказал. Я стараюсь не глазеть на него или кто–то еще. Достаточно того,
что с каждым шагом пробка в заднице напоминает мне, как он чувствовался во мне вчера –
сегодня утром.
– Вам помочь? – спрашивает меня еще одна сотрудница.
– Спасибо, – говорю я, собрав кучу раздатки, которую она берет на ближайший стол, где
несколько высокопоставленных лиц сидят и беседуют.
Единственный раз, когда я позволила себе взглянуть туда, где стоит Беннетт, и в тот
момент он как будто читает мои мысли и поднимает взгляд, встречаясь с моим. Он
улыбается мне. Сразу же, мои мысли рассыпаются, словно колода карт, брошенная в
воздух, и мое лицо вспыхивает.
Оливер останавливает меня.
– Доброе утро. Дай мне немного.
– Эй. Как я справляюсь? – Я киваю двум сенаторам, которые остановились около меня,
прося у меня раздатку.
– Потрясающе. Мы могли бы начать вовремя. – Он кому–то машет рукой, его взгляд
возвращается обратно ко мне. – Ты будешь работать с той частью зала. Я возьму на себя
вход и эту часть помещения. – Он наклоняет голову в сторону группы, что–то раздраженно
шепчущей.
– Давай лучше ты. – Я протягиваю ему пачку документов, а затем убираю тележку в
сторону, занимая свое место в то время, как свет гаснет. Женщина представляется как
профессор в области международных финансов Джорджтаунского университета и
рассказывает о торговой политике США с Кубой и Карибским бассейном.
Десять минут спустя, прислонившись спиной к стене, я вижу, как Беннетт благодарит
модератора и начинает произносить свою речь. Помимо законодателей и прессы,
присутствующие здесь – профессионалы высокого уровня – иностранные официальные
лица с переводчиками, лоббисты, руководители компаний. Мне показалось или я
привыкла к тому, что откровенность разговора лавировала, как говорится «на лезвии
ножа», пока не заметила, как в зал входит Джексон Картер.
Я не верю своим глазам. Если бы я могла слиться со стеной и превратиться в лужу, то я
определенно бы так и сделала. Он что–то говорит Оливеру, а затем садится около дальней
стены. Я молюсь, чтобы он меня не заметил. И затем я выдыхаю от облегчения – Картер
не узнал бы меня, даже если бы я сидела с ним рядом. Я в одежде – на мне нет маски и
темного парика. Какая странная мысль, затем я оглядываю комнату и я понимаю, зачем
необходима вся эта шпионская чушь в Доме.
В прошлую субботу я видела лицо Джекса, но все члены клуба в Доме носили различные
варианты масок и капюшонов. По правде говоря, оглядывая членов конгресса,
находящихся передо мной, я бы не смогла никого узнать. И будем надеяться, что ко мне
это также относится.
Мой телефон гудит, и я сжимаю челюсти. Я забыла его выключить. Я направляюсь к
выходу и намерена просто отключить этот чертов аппарат... погодите, это Брук. Она
написала мне. «Помоги. Срочно. Срочно перезвони мне!!!»
Глава 9
ДВУХ ЗАЙЦЕВ ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ.
Беннетт был занят на заседании круглого стола, поэтому я спешу домой, не видясь с ним
остаток дня. Каждый час я звонила Брук, беспокоясь и чтобы быть уверенной, что с ней
все хорошо – настолько хорошо, насколько она может быть, когда ее жизнь выходит из–
под контроля. Мы уже столько пережили, росли вместе и ходили в одну и ту же школу,
наши первые страдания и расставания. А теперь... это.
Открываю входную дверь, ожидая найти соседку на диване рыдающей навзрыд. Я иду по
следу ее разбросанных вещей, который начинается уже в коридоре. Ее сумка на столе.
Одна туфля радом, вторая валяется около стены.
– Брук? – зову я, но ничего не слышу в ответ. Я иду по коридору и захожу в ее комнату.
Она поворачивает свое зареванное лицо ко мне, оставаясь лежать, свернувшись калачиком.
– Эй, – говорю я, входя в ее комнату. – Как ты?
– Я больше не вою.
– Но как ты себя чувствуешь? – Я склоняюсь над ней, подбирая использованные носовые
платочки и бросаю их в кучу на тумбочке.
– В полном раздрае, – говорит она, всхлипывая. Она вытирает рукавом нос, и я сажусь на
кровать рядом с ней, не желая раздражать или давить на нее. Я протягиваю ей чистый
носовой платок и откидываю в сторону ее челку.
Ее темные глаза наполняются чем–то похожим на страх, и мое сердце сжимается от ее
вида.
– Что я могу сделать?
– Заставь все это прекратиться!
– О, Брук. Ты мало чего сообщила по телефону. .
– Нет. Я и двух слов связать не могу не плача. – Она садится и прислоняется головой к
изголовью. – Я просто плакала и плакала и плакала, выходя из кабинета врача. Я столько
не плакала со школы. Помнишь день, когда я упала с турника и распорола подбородок?
– Да, ты приземлилась на меня, – отвечаю я, ероша ее волосы. Плач не привычен для Брук.
Даже когда умерла ее мама, она стойко держалась – не пролила и слезинки на похоронах
или погребении.
– Ну, похоже, я делаю это снова! – Она икает и закатывает глаза. От нее пахнет алкоголем,
и я кидаю взгляд по ту сторону кровати, когда она наклоняется и поднимает стакан.
Отодвинув в сторону подушку, она горько смеется. – Давай выпьем за мою способность
все проеб*ть!
Она достает из–под подушки бутылку Nolet’s Reserve.
Вот дерьмо!
– Ты ведь шутишь. Брук, отдай мне бутылку.
– Не волнуйся. У меня есть план, – фыркает она и откупоривает бутылку джина,
прикладывая ее к губам.
– Я готова помочь тебе... сделать все, что ты скажешь. Но я не собираюсь стоять и
смотреть как ты напиваешься. – Я встаю на колени и протягиваю к ней руку. Она пытается
оттолкнуть меня, и хотя мы одинаковые и по росту и телосложением, я – не пьяна. Слава
Богу! – Отдай. Ее. Мне!
– Нет! Пожалуйста, – кричит она мне в ответ.
– Тихо! – настолько нежно, насколько могу, я вытаскиваю эту чертову бутылку из ее рук,
двигаюсь по кровати в сторону и бегу в ее ванную. Она не смотрит на то, как я выливаю
джин в унитаз. Смываю, затем выкидываю пустую бутылку в мусорное ведро и