Но работа мне не помогла. Я был зол. Взвинчен. Чуть не всёк вздумавшему показать мне «мое место» гостю. Жирдяй начал визжать, что его чуть ли не убивают, стал требовать администратора. Ленка, вместо того чтобы встать на мою защиту, начала лебезить перед этим сальным ублюдком. Пообещала, что меня как минимум накажут, как максимум — уволят. Мол, мое поведение крайне недопустимо. Я где стоял, там свой фартук и бросил. Похуй. Пусть нового официанта ищут.
Свежий воздух помог мне успокоиться, а пара бутылок темного пива окончательно расслабила мои напряженные за день до предела нервы. Я твердо решил поговорить с Ромкой: сколько, в конце концов, можно от этого бегать? Надо расставить все точки над ё. Мне надоело чувствовать себя двенадцатилетней влюбленной по уши соплюшкой. И унижаться больше не хотелось. Если белобрысый выберет того мужика, то так тому и быть. Хватит мне уже бегать за своей несбыточной, блять, белобрысой мечтой. И так уже ебанулся вконец.
Не бегать за мечтой… Ох ты ж бля. Да кого я обманываю?
***
В коридоре меня встретила флегматичная Кудабля и сонный Хулимяу — это исчадие тьмы днем предпочитало дрыхнуть, а ночью бодрствовать, создавая при этом такой шум, будто он не маленький рыжий котенок, а сучье стадо слонов.
Как ни странно, никто белобрысый меня не встречал. У меня сразу же возникло нехорошее подозрение, парой минут позже оправдавшееся. Ромки в квартире не было. Немного обнадеживала его оставленная одежда и ноутбук — это означало, что он вернется, хотя бы затем, чтобы это добро забрать, но при мысли, к кому и зачем он ушел, у меня сжимались кулаки.
Я даже описать не могу, что я чувствовал. Метался по квартире, как тигр в клетке. Не решался позвонить. Удалил его номер из телефонной книжки, но понял, что знаю его наизусть. Почему это происходит именно со мной, а? Ну что в этом блондине такого? Он же блядь, обыкновенная блядь, хоть и имеющая убедительные аргументы, оправдывающие ее блядство, а я больше всего на свете хочу, чтобы он вернулся. А я-то думал, что такое только в книжках про любовь про ебанатов бывает: мол, приму тебя любого, хоть хромого, хоть косого. А тут… сдохнуть хочется.
***
Он позвонил мне часа через два, когда я уже на стенку был готов лезть. Слабым голосом попросил забрать его из парка, сказал, что ему стало плохо. Я тут же забыл о данных самому себе обещаниях. Побежал спасать своего блондина, толком даже кроссовки не зашнуровал — у меня же любовь, хули.
Ему и правда было плохо. Он лежал на облезлой лавке, бледный, мокрый от пота — видно, снова поднялась температура. Он явно был не в состоянии идти сам, пришлось вызвать такси и до машины тащить его на себе, вполголоса матерясь на все лады. О том, как я эту полуживую тушку затаскивал на пятый этаж, можно было поэмы писать, с меткой «восемнадцать плюс».
Я уложил его на кровать, стянул с него уличную одежду, измерил температуру. Помянул вполголоса Ромкину мать, поставил ему, слабо сопротивляющемуся, укол. Он почти сразу же уснул, а я сел подле него, прислушиваясь к хрипловатому неровному дыханию — начитался всяких кошмаров про опасный вирус простуды, от которого куча людей ласты склеила.
И какого хуя его вообще на улицу понесло, в таком-то состоянии, наверняка ведь чувствовал недомогание. Хотя понятно, конечно, куда его понесло. К кому. Он бы к нему и полуживой пополз, если бы тот позвал. Как и я сделал бы это ради него.
Встретились, блять, два одиночества с одинаковым диагнозом.
- Мя, - на кровать запрыгнула Кудабля, потерлась лбом о мою руку. Видно, я настолько жалкий, что даже суровое безжалостное сердце сиамки не выдержало. Пойду покурю…
========== – ==========
Ромка проснулся лишь однажды, чтобы сходить в туалет, а потом снова лег и, повозившись немного и вместо грелки прижав к себе не сопротивляющегося Хулимяу, уснул.
Я сел рядом, на пол, включил негромко телевизор. Один хер, не усну, так хоть посмотрю на удивительную жизнь муравьев. Хотя у меня, конечно, поудивительнее будет. Почудесатее.
Звонок в дверь стал неожиданностью — я никого не ждал. Да и вряд ли бы кто в трезвом уме и здоровой памяти осмелился нанести мне визит в пятницу вечером — знают, я этого не люблю, особенно если гости непрошеные. Я поспешил открыть дверь, опасаясь разбудить Ромку, потому как неведомый мудак так и продолжал трезвонить. За дверью обнаружился совершенно незнакомый мне мужик. Ну как незнакомый? Я его, несомненно, видел в первый раз в жизни (и охуеть как хотелось бы, чтоб в последний), но как-то сразу, на счет раз, понял, кто он. Обычный, кстати, мужик. Высокий, худощавый, голубоглазый и светловолосый. Симпатичным его можно было назвать с большой натяжкой, да и вообще, не было в нем ничего особенного. Как Ромка умудрился в него влюбиться — загадка. Тайна, покрытая мраком. Мне внезапно стало очень обидно за себя. Внутренне я надеялся на достойного соперника, а тут… Я обходил его по всем параметрам. Был и выше, и телосложением удачнее, и красивее, и наверняка умнее… Может, если я заведу жену и ребенка, Рома и ко мне воспылает жаркой пламенной любовью? Если так, я готов!
— А Рома тут живёт? — настороженно спросил мужчина Ромкиной мечты.
— Тут, — кивнул я, пропуская его в квартиру. Всё равно ведь войдет, раньше или позже, так чего тянуть, правильно?
— А ты, блять, ещё кто? — внезапно злобно прошипел мужик.
— Хуй в пальто, — флегматично отозвался я. — А я тебя сразу узнал. Рома много мне про тебя рассказывал.
— Где он? И какого хрена ты в его квартире делаешь?
О как! В его квартире? Интересно девки пляшут!
— Это, вообще-то, моя квартира. И Рома тут живет. А я с ним трахаюсь в свободное от тебя время. Потому что нашему белобрысому мальчику необходимо чувствовать, что его любят. А ты с этим хреново справляешься, — вот честно, я сам от себя не ожидал такого спокойствия и умиротворения. Я думал, когда увижу того, кто лишает меня шанса на личное счастье, сразу ему всеку в торец, потом попинаю по почкам и непременно садану по яйцам. Зато мужик выдержкой явно не отличался.
Он-то как раз на меня и бросился, без предупреждения войны. Я привычно увернулся от кулака — да я полжизни провел в дворовых драках! — и сам бросился на Ромкиного хахаля. Он неожиданно оказался ловким и вертким, и очень скоро я понял, что по силе мы примерно равны. Мы успели врезать друг другу по морде и теперь кружили по комнате, как два петуха, коими, если вникнуть в суть вопроса, и являлись.
Неизвестно, сколько бы это ещё продолжалось, если бы не решившая вступиться за хозяина Кудабля, коварно подобравшаяся к незнакомцу сзади и впившаяся ногтями в ноги, и не Ромкин хриплый крик:
— Макс, Олег, прекратите!
Олег. Имя-то какое ублюдское, очень подходит хозяину.
— Кудабля! — прикрикнул белобрысый на кошку, никак не желающую отцепляться от матерящегося Олега. Хорошая киса. За сигаретами пойду, куплю ей креветок пачку — заслужила.
— Вот и познакомились, — съязвил я.
Спустя десять минут я делал то, что и обязан делать образцовый любовник, к которому нагрянул любовник его любовника — заваривал чай. Олег (тьфу бля, ещё хуже, чем Рома! Интересно, их родители специально выбирали имена для сыновей в справочнике «Вырасти блядоватого ублюдка»?) и Рома сидели по разные стороны кухонного стола и молчали. Я искоса поглядывал на обоих.
Бросил в Ромкину кружку пакетик его любимого зеленого чая, а его мудаковатому любовничку заварил чай, купленный за семь пятьдесят по акции в супермаркете — специально для гостей держу. Мелкое гадство это, конечно, но как могу, как могу. Сидит вон, напыжился. Пусть испробует божественный вкус пыли с пяток старого индуса, авось морщины на лбу разгладятся. И всё-таки, что Рома в нем нашел? У меня даже и ревновать-то толком не выходит. Зато издеваться выходит замечательно.
— Вот и встретились три одиночества, развели на дороге костер, — заунывным голосом протянул я, ставя кружки с чаем на стол.
Немного подумав, я передвинул тарелку с печеньем поближе к белобрысому, подальше от Олега — а то мало того, что он пользует того, в кого я без памяти влюблен, так ещё и печенье всё сожрет.
— Как ты меня нашел? — первым нарушил молчание Рома.
Я не сдержал смешка. Ну ты погляди, блять. Научный консилиум. Хуев круглый стол. Чаёк вон распиваем. Под конец, наверное, дружно обнимемся, споём какую-нибудь из этих блядских жизнеутверждающих песенок и выкурим трубку мира.
— Ты не пришел, — подал голос Олег. — Телефон вне зоны действия сети. В клубе тебя не было, и я решил зайти к тебе домой. Твоя мать сказала, что ты снимаешь квартиру. Эту.
Я глянул на Ромку, он, поймав мой взгляд, смущенно вздохнул. Ну понятно теперь, чего его любовничек удивился, увидев здесь меня.
— Я хотел приехать к тебе, но плохо себя почувствовал и позвонил Максу, чтобы он меня забрал. Макс он… он меня лечит и…
— Я ему уже рассказал, что мы трахаемся. Ну, знаешь, пока ты не записал меня в двоюродные братья или что-то вроде того.
— Я вовсе не собирался так делать! — вспыхнул Ромка. Ну да, не собирался он. Будь я на его месте — непременно бы так сделал.
— И почему ты не рассказал о нем мне? — строго спросил Олег. Учитывая разницу в возрасте, выглядело это так, как будто отец отчитывает нерадивого сына. Полный изврат.
— Я не прошу тебя рассказывать про секс с твоей женой, — огрызнулся белобрысый.
— Это — другое, — отрезал Олег, пристав со стула и уперев руки в стол. — А этот пацан, — кивок в мою сторону, — я не хочу его больше видеть рядом с тобой. Не люблю, когда трогают моё!
— Твоё, что насрешь, да и то пока летит, — рявкнул я на него. — Не дохуя ли ты на себя берешь, приятель? Может, Рома сам решит, с кем видеться, а с кем нет?
— А пусть, — неожиданно согласился Олег (ну до чего же уродское имя!) и решительно встал. — Позвонишь мне, — бросил он Ромке и ушел. Я искренне надеялся, что исчез он так стремительно из-за сомнительного качества пойла в кружке. Сам не знаю, когда мне стало доставлять удовольствие представлять своего врага сидящем на толчке пару часов кряду.
— Максим, — Ромка, наверное, в первый раз назвал меня полным именем. А я терпеть его не мог, меня полным именем только мать называла да ненавистная учительница в школе. — Я…
— Решай сам, Рома, решай сам, — сказал я и ушёл на балкон. Курить. Кажется, я скоро заработаю себе рак легких.
Надеюсь, Ромка всплакнет на моих похоронах.
========== – ==========
Утром Ромка затащил меня в постель. Вчера я вместе с ним лечь не решился, да и не хотелось особо — в голову то и дело лезли мысли о том, как они с этим ублюдочным Олегом занимались сексом, поэтому лег на диване в зале. Утром пошел в душ, по пути меня перехватил белобрысый, впился в губы поцелуем, сунул руку под резинку моих трусов — и всё, я уже готов к труду и обороне, ещё б я был не готов, неделю не трахавшись. Мысль о сопротивлении в мою голову даже не пришла — ну какое нахуй сопротивление, когда тебя тащат в койку и собираются сделать с тобой много приятных вещей. А Ромка действительно старался. Меня и раньше приводило в неописуемый восторг то, какой он в постели — страстный, неистовый, абсолютно не стесняющийся своего тела и своих желаний, но сейчас он превосходил самого себя. Отсасывал мне, как в последний, блять, раз, заставляя меня срываться на крик от прошивающего тело электрическими разрядами наслаждения, отдавался так, как только он умеет, с каким-то надрывом, что ли, если только трах можно назвать надрывным. Ну и я в стороне не оставался. Для меня это вообще охуеть как важно — соответствовать.
Потом мы просто лежали, обнявшись, минут двадцать и молчали, как это бывало раньше. В последнее время у белобрысого появилась привычка сразу вскакивать и бежать в душ — ему, видите ли, не нравилось ощущение стягивающей кожу спермы, а потом пинками загонять в душ и меня — ленивого и расслабленного.
Рома явно прощался, и впервые это не вызывало во мне ни внутреннего протеста, ни тревоги, ни желания приковать слащавого блондинчика наручниками к батарее.
Я спокойно наблюдал за тем, как он одевается, как достает из-под кровати пыльную, потрепанную сумку цвета хаки, как складывает туда свои вещи, которых оказалось неожиданно много. С готовностью ответил на его прощальный поцелуй, безропотно цапнул с его протянутой ладони связку ключей от квартиры. С чувством внутреннего удовлетворения закрыл за ним дверь. Он пытался что-то сказать, объяснить, но я не стал слушать, сказал, что ему вовсе не обязательно передо мной оправдываться.
Я был абсолютно уверен, что он вернется. Не знаю, откуда внутри вдруг взялось такое ощущение, но я знал это абсолютно точно, был в этом уверен, как уверен в том, что дважды два — четыре.
***
Мне позвонили из кафе, почти официально извинились и пригласили на работу. Я к тому времени злиться на нерадивую администраторшу перестал и даже про себя признал, что и я, будучи взвинченным, мог перегнуть палку, поэтому на предложение откликнулся с тщательно скрываемой радостью. Я сделал вид, что думаю, что до охуения обижен несправедливостью, и неожиданно получил ещё и повышение оклада. А жизнь-то, похоже, налаживалась.
Через пару дней позвонила Наська, предложила встретиться. Я не виделся с ней с самой свадьбы и сейчас неожиданно понял, что соскучился. С сестрой нас связывали странные, но крепкие и теплые отношения, что бы там ни было. Лет до шестнадцати я Настю любил просто потому, что так надо. Потому что старший брат обязан любить и защищать младшую сестру. Я и защищал, и любил, как мог. А когда я начал осознавать собственную ориентацию, неожиданно оказалось, что Настя — единственный в моем окружении человек, который способен меня понять и принять таким, какой я есть. Это не означает, что она не издевалась — она меня изводила подъебами так, как никто другой, но она никогда не презирала и не осуждала, и за это я полюбил ее больше, чем кого-либо на том отрезке жизни. Я любил ее и сейчас, несмотря на мерзкий характер, блядские матушкины гены и мудака-мужа, которого на свадьбе я увидел во второй раз в жизни и все время церемонии сдерживал себя от того, чтобы не превратить свадьбу сестры в похороны ее новоиспеченного мужа. Если бы не Ромка, вовремя утащивший меня в подсобку «снимать стресс», даже и не знаю, что бы было. Пиздец бы был.
В общем, встретиться я согласился и позвал Наську в гости. И даже после работы зашел в магазин и купил любимый Наськин торт с говорящим названием «Нищий еврей».
***
Говорят, женщинам беременность к лицу. Женщинам, может, и к лицу, а Наська походила на озлобленного раскрасневшегося колобка.
— Хули ты живёшь так высоко? — прилетело мне вместо приветствия, когда сестра с удобством расположилась на мягком кресле. — Чуть не родила, пока дошла.
— И тебе здравствуй, — широко улыбнулся я, с любопытством разглядывая вздувшийся Настин живот. Наська всегда была худой до костлявости, а поэтому большой живот воспринимался как инородный предмет, существующий от моей сестры отдельно.
— Здравствуй, — механически повторила Настя и, окинув взглядом пространство, спросила: — А кошки твои где, что-то не видно.
— Под диваном. Они в депрессии.
— По поводу? «Вискас» не купил?
— Ромка ушёл.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — глаза у Насти сделались большие-большие.
— А что, я должен рыдать, заламывая руки и бегать искать его по всему городу?
— Ну, пару месяцев назад ты так и сделал бы. Разлюбил?
— Нет. Люблю его сильнее, чем когда-либо. Я просто знаю, что он вернется. И что с ним ничего не будет. Поэтому и не волнуюсь.
— Ты укуренный, что ли? — Настя окинула меня подозрительным взглядом. — А ну, покажи-ка мне вены!
— А член тебе не показать? — возмутился я. — Всё со мной хорошо. И с белобрысым. И с его ублюдочным любовником тоже.
— С любовником? У него любовник есть? И ты его знаешь?
— Ага, недавно познакомился. Гандон, каких поискать, но куколка влюблен в него до беспамятства. Они уже давно встречаются.
— В смысле, он и с ним, и с тобой? Ну он и блядь! Макс, на кой он тебе нужен-то такой, а? Он же человек-говно!