—Расскажите о моем прадедушке? Каким он был? — спрашиваю я.
Аларик пожимает плечами.
— Какой-то простой фермер из Кэрроу Фоллс. Он умер от туберкулеза за несколько месяцев до рождения Гектора.
Я поднимаю взгляд.
— Мой дед был полноправным вожаком стаи?
Аларик сжимает губы.
— Да. Но он отказался от должности, когда достиг совершеннолетия.
Я опускаю взгляд на фотографию прабабушки. Почему дедушка решил остаться в Янтарных Холмах, с репрессивным режимом Гильдии, вместо возвращения к своей семье, сюда? И тут до меня доходит. Он познакомился с моей бабушкой. Он остался из-за любви. Интересно, если бы его жена знала, кем он был. Скорее всего, она знала. Не могу представить, чтобы у него получилось сохранить это втайне от нее. Я передаю фотографию обратно в Аларику, и он вешает ее на стену.
Я замечаю еще одну фотографию на каминной полке, над камином. Это Наоми. Она обнимает Ульрику и Тиору. Они все улыбаются в объектив фотоаппарата. Аларик смотрит туда же, куда и я и его лицо омрачает печаль.
— Зачем Икар вернулся, — говорит он, и его голос ломается. — Моя замечательная девочка была бы с нами, если бы он оставался где-нибудь в другом месте.
— Почему бы нам не спросить «друга» Кирана? — говорит Ульрика, скользнув взглядом по Люсинде.
Она облокачивается на спинку стула.
— Он вернулся за своим сыном. Мальчиком из Янтарных... ох! — Люсинда смотрит на меня. — Это ты.
Мое сердце замирает. Икар — мой отец. Так вот из-за чего дедушка дал то безрассудное обещание и держал возвращение Икара втайне от Гильдии? Он был в ужасе, что все узнают, что я Полукровка-Дарклинг и убьют меня. Я хватаюсь за голову. Это трудно принять. Я причина того, что Икар вернулся и причина смерти Наоми и всех остальных.
— Почему он вернулся за тобой сейчас? — спрашивает Аларик. — Прошло уже восемнадцать лет.
Я смотрю на Люсинду, надеясь на какие-то ответы.
— Существует обычай: как только первенцу главы клана исполняется восемнадцать лет, он принимает клятву крови, которая заключается в том, что он в основном обещает, что будет править кланом, когда его отец умрет. Это старая традиция, но Икар действительно в нее верит. И ты его единственный сын.
— Мне исполнилось восемнадцать в прошлом месяце, — бормочу я.
— Он несколько недель пытался тебя увидеть, — добавляет Люсинда. — Он отправил послание твоему дедушке, сразу же, когда мы только здесь появились, с просьбой встретиться с тобой, но твой дед отказал.
— Он сказал, что «время прошло», вот и все, — говорит Люсинда.
Ульрика наклоняется вперед.
— Если Икар настолько отчаялся увидеть Эдмунда, то почему он просто не пошел в Янтарные Холмы и не поговорил с ним напрямую, а?
— Гмм, может потому, что Гильдия попыталась бы убить нас? — отвечает Люсинда. — Дядя Икар вернулся сюда, чтобы не воевать с ними, если этого можно избежать. Наш народ сильно пострадал от их рук во времена Мучения. Плюс, он хотел, чтобы его сын вернулся к нему добровольно, это часть ритуала: его сын должен «вернуться в лоно по своей воле и принять его бремя лидера», или что-то типа того, — продолжает она. — Он просто хотел поговорить с Эдмундом и тогда мы бы продолжили наш путь. Но его терпение на исходе, он очень злится на деда Эдмунда.
— И пока Икар ждал, чтобы поговорить с Эдмундом, он заставлял наших людей добывать ему пропитание, так чтобы Гильдия не заподозрила, что он вернулся? — Ульрика вскидывает руки вверх. — Прелестно, реально, черт возьми, прелестно.
Я покосился на Аларика. Мой дед пытался исправить ситуацию, позволяя Люпинам забирать больных и пожилых людей из Янтарных Холмов для Икара. Пока Гильдия верила, что Люпины стояли за похищением людей, не было никакой причины для них знать, что Дарклинги вернулись и спрашивать, почему Икар здесь. Мой дед сделал все это, чтобы защитить меня. Он наверное надеялся, что Икар поймет намек и уйдет, но ситуация вышла из-под контроля.
— Вы должны поверить мне, я понятия не имел обо всем этом, — говорю я собравшимся.
— Это не твоя вина, Эдмунд, — говорит Тиора, опустив свою руку на мою.
Ульрика замечает этот жест и сужает глаза.
Тиора поворачивается к Аларику.
— Что мы будем делать с сестрой Люсинды и с Гектором? У нас есть время только до полудня завтрашнего дня, чтобы спасти их.
Аларик вздыхает.
— Я не так уверен, что нам стоит вмешиваться...
Люсинда вспыхивает и в панике смотрит на Тиору.
— Но ты обещала! Если Аннора умрет, дядя Икар будет вынужден предпринять ответные меры, что он и сделает.
— Это будет Мучение снова и снова, — говорит Тиора.
— Я возьму Аннору и Икара на себя, и закончим на этом, — говорю я Аларику. — Никто больше не должен умереть. Все о чем я прошу вас, пусть мой дедушка останется с вами, ему будет больше некуда идти.
Аларик раздумывает мгновение, а затем кивает.
— Мне нужно бежать, но для начала зайти в Лигу. — Я предполагаю, что Лига — это Люпинский эквивалент нашей Гильдии. — Я пойду и поговорю с ними немедленно. Мы уйдем с наступлением темноты. — С этими словами Аларик уносится из комнаты.
Как только он ушел, Ульрика вытаскивает свой кинжал из подлокотника и прячет его обратно за пояс. Она встает.
— Я собираюсь проверить как там Киран.
Люсинда следует за ней, не спрашивая разрешения, оставив меня и Тиору в одиночестве в темной захламленной комнате. В углу комнаты громко тикают дедовские часы. Я вдруг осознаю, насколько близко друг к другу мы сидим на диване, между нами всего лишь несколько фиолетовых полосок обивки дивана. Тиора двигается, и ее колено соприкасается с моим. Я сглатываю, не в силах сосредоточиться на чем-то, кроме одного дюйма кожи, где наши ноги прижаты друг к другу. Я поднимаю глаза и смотрю на нее. Кровь приливает к ее щекам, и она отводит взгляд в сторону, но на ее губах появляется непроизвольная полуулыбка. Повисает неловкая пауза, поскольку никто из нас не знает, что сказать.
— Пойдем, прогуляемся, — в конце концов, говорит она вставая.
Снаружи, Люпины по-прежнему заняты уборкой бардака, оставленного землетрясением, поэтому они не обращают на нас никакого внимания, когда мы идем по деревне. Мы минуем дом весь увитый глицинией, и Тиора задевает рукой фиолетовые цветы, которые источают резкий, медовый запах. На крыльце стоит старая женщина с длинной седой гривой и подбирает осколки разбитых горшков. Вокруг ее ног разбросаны сотни лепестков орхидей.
— О нет, — говорит Тиора, с разочарованием. — Они были гордостью и радостью Хетти. Она должна быть раздавлена.
Она спешит вверх по ступенькам крыльца, а я пока жду внизу, не зная, следует ли мне присоединиться к ней или нет. Я стою и смотрю, как Тиора говорит старухе слова утешения. Поразительно, как же сильно она напоминает мне Кэтрин. У них обеих добрые сердца. Тиора не должна была приводить меня сюда, она могла бы легко оставить меня в лесу, не брать с собой. Но вместо этого она помогает мне и Люсинде, несмотря на то, кто мы такие. Старушка трет глаза и улыбается Тиоре. Они быстро обнимаются, и после Тиора снова присоединяется ко мне. Мы продолжаем нашу прогулку по деревне.
— Куда мы направляемся? — спрашиваю я, когда мы подходим к окраине.
Тиора усмехается.
— Ты боишься высоты?
— Нет, — отвечаю я, хотя у меня плохое предчувствие.
Она указывает жестами следовать за ней вверх по каменным ступенькам, которые высечены в склоне горы. Мы поднимаемся по ним в течение нескольких минут, идя бок обок, несмотря на то, что там на самом деле не достаточно места для нас двоих. Иногда наши руки соприкасаются, и мой желудок скручивает, будто от боли, но не в плохом смысле. Я отчаянно хочу, переплести свои пальцы с ее, но это безумие! Я даже не знаю эту девушку, но каждая моя клеточка ужасно хочет дотронуться до нее.
К тому времени, когда мы дошли до самого верха, я сильно запыхался, а вот Тиору даже пот не прошиб. Мы на скалистом утесе в нескольких сотнях футов над деревней Люпинов. Здесь, наверху, воздуха намного меньше и у меня кружится голова, хотя это может быть просто потому, что я стою рядом с Тиорой. Небо над головой мутное и серое, и в воздухе витает какой-то странный сероводородный запах, такой же, как у того водопада, где мы хотели разбить лагерь. Это немного сбивает с толку, особенно после землетрясения, но никого, кажется, это не беспокоит, кроме меня. Может быть, это нормально, я не знаю. До сегодняшнего дня, я бы никогда не рискнул оказаться вне стен Янтарных Холмов, так что, возможно, воздух здесь всегда так пахнет? Сложно представить, сколько всего произошло с тех пор: я встретил Тиору, обрел сердцебиение и теперь я в розыске.
— Вот что я хотела показать тебе, — говорит Тиора, указывая на круглое здание на краю пропасти. У здания нет стен, это просто куполообразная крыша, опирающаяся на несколько мраморных колонн. — Это наш храм.
— Ох, — говорю я, все еще пытаясь отдышаться от подъема. — Симпатичное.
Тиора негромко смеется, когда мы входим в храм. Отсюда виден Лес Теней. Вдалеке, я вижу Пограничную Стену, окружающую Янтарные Холмы.
— Можно увидеть, где я там живу. — Я указываю в сторону шпиля церкви моего деда, который возвышается над стеной. Неожиданно на меня накатывает волна печали, когда я осознаю, что могу никогда не вернуться туда. Я бездомный. Я инстинктивно хватаюсь за круглый кулон на шее. Он всегда утешает меня, когда я чувствую себя потерянным или испуганным.
— Что это? — спрашивает Тиора, указывая на мой кулон.
— Это символ моей веры, — говорю я. — Все в Янтарных Холмах следуют за Праведностью.
— Праведностью?
— Мы считаем, что Дарклинги — демоны, посланные из ада развращать наши души. — Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка тут же исчезает.
Тиора смотрит на меня, и между ее бровями появляется небольшая складочка.
— Ты веришь в это, несмотря на то, кто ты есть?
— Особенно поэтому, — говорю я. — Моя вера удерживает меня в непорочности. Это помогает мне контролировать свои порывы, чтобы я не вредил людям. Это работает. — Я вспоминаю звук хруста шеи Кэтрин. — Ну, большую часть времени.
Тиора хмурится.
— Я не могу себе представить такой жизни. Того, что я должна скрывать кто я из-за страха быть убитой. — Она берет меня за руку, и мое сердце сбивается с ритма. — Тебе, наверное, было очень одиноко.
Она отпускает мою руку и ложится на мраморный пол, похлопав по полу рядом с собой. Я тоже ложусь. Камень пронзает мою спину ледяным холодом, но я не хочу упустить возможность такой близости с Тиорой. Мы лежим так близко друг к другу, что моя левая рука лежит поверх ее, но она не делает никаких попыток отодвинуть ее подальше. Я улыбаюсь и смотрю в потолок. Куполообразная крыша была расписана как ночное небо, с вкраплением жемчуга, повторявшего звезды. В центре крыши отверстие, через которое видно настоящее небо.
— Мой народ... наши люди, — исправляется она, — поклоняются богине Луны. И каждый месяц, в полнолуние, можно увидеть ее прекрасный лик через это отверстие. — Тиора поворачивает голову в мою сторону. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, что мой желудок опять нервно крутит. Ее глаза близко ко мне и я понимаю, что они не серебряные, а серо-стальные с крошечными, металлическими крапинками, как мишура, которую мы используем во время новогоднего фестиваля Винтерфеста. — Это мое самое любимое место в целом мире, — шепчет она.
— Спасибо, что поделились им со мной.
Она слегка улыбается.
— Я подумала, что ты бы хотел немного знать о своем наследии. — Ее улыбка исчезает, и она какое-то время лежит молча.
— О чем ты думаешь? — спрашиваю я ее.
— Об Икаре, — говорит она. — Ты должен знать, что когда ты вернешь Аннору ему сегодня вечером, он же будет ожидать от тебя, что ты останешься с ним?
— Я знаю. Но у меня нет выбора, — говорю я. — Чем дольше он здесь, тем больше опасности для Люпинов и для людей из Янтарных Холмов. Я не хочу больше крови на руках. — Я думаю о миссис Хоуп и Наоми.
Мы впадаем в долгое молчание и просто глядим друг на друга. Ее глаза блуждают по моим старым следам от ожогов на щеках, вдоль широкой линии губ, по узкому носу, возвращаясь к глазам.
— Что случилось? — спрашивает она. Я знаю, что она имеет в виду ожоги.
— Моя мама оставила меня в ванной с кипятком, — говорю я. — Тебя волнуют мои шрамы?
Она кивает.
Я опираюсь на локоть.
— Почему ты так добра ко мне? — спрашиваю я. — Я имею в виду, я — Дарклинг и мой отец убил твоих родителей. Ты должна ненавидеть меня. Я ненавижу себя.
— Ты не можешь осуждать всю расу из-за действий одного человека. — Мой пульс учащается, когда она кладет руку на мою грудь. — Легко ненавидеть, Эдмунд. Настоящая проверка наших сердец — это прощение. — Она слегка хмурится. — Почему ты так сильно себя не любишь?
Я переворачиваюсь на спину.
— Потому что я — урод. Пока мы не встретились, мое сердце даже не билось.
Ее глаза расширяются.
— Что?
— Что-то случилось со мной в лесу, — говорю я, не подумав. — Когда я родился, то был проклят, мое сердце не билось, — это случается с порождением Дарклинга и человека — но когда мы коснулись друг друга, мое сердце ожило. Я не знаю, что это значит, но это удивительно и потрясающе, и страшно, потому что у меня есть чувства к тебе, Тиора, — продолжаю я. — Похоже, я чувствую связь с тобой, как будто мы созданы друг для друга, хотя я понимаю - это безумие, мы только что познакомились, и я даже не понимаю, и, черт возьми, пожалуйста, скажи что-нибудь! Скажи мне, что ты тоже что-то почувствовала, — говорю я, ловя ртом воздух. Я никогда не говорил столько предложений за раз.
Она смотрит в сторону.
Я сажусь.
— Ты почувствовала что-то, не так ли?
— Я не знаю, — говорит она, наконец. Она садится и смотрит на меня. — Прежде чем я увидела тебя в лесу, я чувствовал это... это дерганье... в груди. Это было действительно странно. Потом, когда ты упал на меня, после землетрясения, я...
— Что? — говорю я взволнованно.
Крошечная морщинка появляется между ее бровями.
— Я почувствовала острую боль в сердце. Я думала, что это просто от шока, что ты упал на меня, но теперь... — Она вздыхает. — Я не знаю, что происходит, Эдмунд. Что-то явно произошло еще в лесу, но я не чувствую, что «создана» для тебя так, как ты это описал. Я считаю, что ты привлекательный, но это не из-за… — она показывает на мою грудь — того, что испытываешь ты.
— Ты думаешь, я привлекательный? — говорю я, чуть улыбаясь.
Она краснеет.
— У тебя, правда, не было сердцебиения, пока мы не коснулись друг друга?
— Правда, — отвечаю я.
— Ты когда-нибудь прежде слышал о таком?
Я качаю головой.
— Но я никогда не встречал Дарклингов до сегодняшнего дня, так что я не знаю, что считается нормальным поведением для нашего вида, а что нет, — признаю я.
Она встает.
— Хорошо, пойдем, спросим кого-нибудь, кто может знать.
Глава 20
ЭДМУНД
МЫ ОБНАРУЖИВАЕМ ЛЮСИНДУ дома у Аларика, сидящую рядом с Кираном на деревянной кровати. Он обложен несколькими подушками и накрыт по пояс одеялом ручной работы. Он без рубашки и я вижу рану на боку, которая зашита несколькими стежками и намазана вонючей мазью. Он бледен, но, кажется, в порядке. У него на губах играет улыбка, он явно наслаждается тем, как Люсинда вытирает его лоб влажной тряпкой.
Ульрика сидит на синем стуле в углу комнаты. Она смотрит в окно, ее тело напряжено, как будто она предпочла бы быть где угодно, но не здесь, со своим раненным двоюродным братом и его подругой Дарклингом. Она проводит пальцами сквозь свои короткие спутанные волосы. Когда мы входим в комнату, она поворачивает голову и испепеляет взглядом наши сомкнутые руки.
— Что происходит, Тио? — спрашивает Ульрика.
— Эм, нам нужно поговорить с Люсиндой, — отвечает Тиора. Девушка-Дарклинг поглядывает на нас. — Нечто странное произошло. У Эдмунда появилось сердцебиение, которого раньше у него не было.
Я на одном дыхании объясняю, что произошло. У Ульрики и Кирана расширяются глаза от удивления, в то время как Люсинда просто кивает, слушая.
— Ты знаешь, что происходит со мной? — спрашиваю я.
— Да. Тиора — твоя Кровная Половинка, — отвечает Люсинда.
— Моя кровная что? — переспрашиваю я.
— Кровная Половинка, — медленно повторяет Люсинда, словно я тупой. — Когда Дарклинги встречают свою истинную любовь, их вторые сердца оживают. Или в вашем случае, только одно твое сердце.
— Свою истинную любовь? — спрашивает Тиора, растерянно глядя на меня. — Но я не Дарклинг, моя мама была Люпином, а папа человеком. Так как я могу быть его Кровной Половинкой?