Дольф презрительно фыркает и его лицо так близко к моему, что я вижу свое отражение в его серебристых глазах. В них нет света, только смерть и тьма. Вдалеке я слышу вой других Люпинов, когда они приближаются к Унылой улице. Мне бы следовало паниковать, но вместо этого на меня накатывает волна умиротворения. Так это оно и есть? После недель беготни, это все вот так закончится?
Внезапно слышится: хлоп-хлоп, хныканье, а затем звук удара чего-то тяжелого о землю. Шум отвлекает Дольфа, и мне хватает времени, чтобы нанести удар, который чуть не ломает мне руку, когда она сталкивается с его квадратной челюстью. Он падает назад, тявкая от удивления.
Стоя на пороге кухни, появляется Ацелот с винтовкой в руках. Я перевожу взгляд в сторону самки-Люпина, распростертой на улице с ужасной дырой во лбу. Ее безжизненные глаза смотрят на меня, широко раскрытые от шока. Дольф издает страдальческий вопль и бросается к мертвой женщине, потянув ее в свои объятия. Я сразу забываю о его горе. Ацелот направляет пистолет на Дольфа и стреляет ему дважды в грудь. Мужчина опрокидывается на свою подругу.
— Спасибо, — говорю я Ацелоту. Второй раз он спасает мою шкуру — первый раз был в Виридисе, когда он застрелил Стражей-охранников, которые гонялись за мной, и теперь это. Вопли других Люпинов приближаются, они скоро будут здесь. — Запускаем Минипорт. Я принесу остальное.
Я забираю Марселя и Себастьяна, держа руки Ищейки связанными за спиной, затем бегу обратно к самолету. Ацелот закрывает люк в тот момент, когда свора Люпинов появляется на Унылой улице. Их, по меньшей мере, десять, все они будут жаждать крови, когда заметят нас. Двигатели гудят, и твари приближаются к нам. Несколько Люпинов бросаются вверх на самолет в тот момент, когда мы взлетаем, хватаясь за все, что можно, пытаясь опустить нас обратно на землю. Минипорт шатается, но Ацелот включает закрылки и мы набираем скорость, уносясь прочь так, что Люпины падают на землю, бум, бум, бум. Один упрямый самец-Люпин цепляется за крышу, свесив ноги на стойку ветрового стекла. Ацелот наклоняет самолет, влево, вправо, стряхивая тварь.
— Я слышал про дождь из кошек и собак, но это, вообще, как-то чересчур нелепо, — бормочет он.
Я оборачиваюсь к Себастьяну в тот момент, когда мы покидаем Унылую улицу и ударяю его во второй раз за сегодня, не обращая внимания, что костяшки моих пальцев кровоточат от удара Дольфа. Это по его вине мы чуть не стали собачим кормом, после его фокуса с опрокидыванием керосиновой лампы. Себастьян падает на пол, и кровь сочится из раны на голове — результат моего удара — сливаясь с красной розой-татуировкой над левым ухом. Я сжимаю ноющую руку и присоединяюсь в кабину к Ацелоту.
— Держим курс на Новостной центр Блэк Сити, — говорю я, занимая место рядом с ним.
Ацелот поворачивает самолет влево и направляет нас на окраину города. Станция радиовещания — это относительно современное на вид здание по стандартам Блэк Сити, с надписью «НОВОСТИ БЛЭК СИТИ» выведенной красными буквами над входом. Ацелот сажает самолет на привокзальной площади. Мы здесь как на ладони, но я надеюсь, что мы уедем раньше, чем Люпины догонят нас. Мы быстро осматриваем местность на наличие признаков ловушек или камер, прежде чем отправиться в отдел новостей. Я держу Себастьяна на небольшом расстоянии перед собой, так чтобы он не смог сбежать.
Студия находится в заброшенном состоянии, офис усыпан брошенными бумажками. Мы пробегаем по лабиринту коридоров, пока не находим студию закадровой озвучки. Я легким щелчком включаю свет, который заполняет комнату тусклым, оранжевым свечением. Пока я привязываю Себастьяна к стулу, Ацелот проверяет оборудование. Марсель откидывается на потрепанный диван в углу комнаты и наблюдает за нами.
— Я запрограммировал систему транслировать сообщение в течение двадцати четырех часов, а затем она остановится, — говорит Ацелот. — К тому времени, когда они его отследят, мы будем уже далеко.
— Так, давайте запишем его, и уберемся отсюда, — говорю я, усаживаясь перед микрофоном.
Горящая красная лампочка дает мне знать, что я в эфире. Мне остается только надеяться, что Жук и Роуч слушают.
Глава 6
ЭДМУНД
Янтарные Холмы , Штат « Горный Волк »
30 лет назад
Я ЕРЗАЮ на жесткой скамье, пытаясь заставить кровь циркулировать по моим худым ногам, но это безнадежно. Церковь переполнена людьми так, как весь город оказался на похоронах миссис Хоуп. Многим приходиться стоять на улице и наблюдать церемонию через открытые двери. Я удивлен, что так много людей собралось, но ничто так не привлекает толпу, как убийство.
Патрик Лэнгдон и его друзья, Харриет и Дрю О'Мэлли, обнаружили ее труп в лесу. Её тело лежало так, словно женщина просто уснула. Сейчас же ее тело, окутанное в саван, плавает в резервуаре рядом с кафедрой проповедника. Веточки лаванды подвешены над поверхностью воды, чтобы замаскировать запах разложения, но это не помогает. Все люди вокруг меня деликатно прикрывают носы и рты платками, когда слушают проповедь моего деда.
На вид он мрачный мужчина, одетый в церемониальные одежды, которые соответствуют цвету его густых волос и серо-стальных глаз. Все говорят, что мои глаза похожи на его. Это единственное, что у нас есть общего, кроме одинаковых ожогов на моих руках. Именно дед выдернул меня из кипятка, когда я был ребенком и спас мне жизнь.
Он стоит за кафедрой — чрезмерной, витиеватой конструкцией, выполненной из дуба и палисандра, изображающей сцены из древних писаний. У основания кафедры вырезано гнездо Дарклингов, их конечности скручены вокруг друг друга, так что невозможно сказать, где заканчивается один и начинается другой Дарклинг — это просто искаженная масса обнаженных тел, их когтистые руки распростерты, они пытаются затащить невинных девушек в их яму порока.
— Эти последние шесть недель были тяжелым временем для нашего сообщества, — говорит дед, глубоким голосом, охватывающим всю часовню. — Со времен Мучения, произошедшего восемнадцать лет назад, мы испытали на себе, что такое насилие и беспорядки. Мы потеряли семью, друзей, но не нашу веру.
— Как говорит нам Господь, — ропщет паства.
Сейчас за Люпинами числилось четыре жертвы. Ребенок по имени Томми Стивенс был первым, который был выхвачен из больничной койки в середине ночи. Через неделю, они забрали хромую женщину, миссис Саммер, потом еще через две недели, Дозорного и городского пьяницу мистера Смита. Миссис Хоуп стала номером четыре. Чего я не понимаю, зачем они это делают. Люпины убивают людей, но только тех, которые проникают на их территорию, так что изменилось?
Я посматриваю через проход на Кэтрин. Она сидит в первом ряду с остальными из клана Лэнгдонов и недовольно кривит рот. Это не ошибка, что они во главе собрания. Первые четыре ряда на правой стороне прохода зарезервированы для Гильдии — самых богатых или самых влиятельных семей в городе. За Лэнгдонами идут О'Мэлли, потом Кент, и, наконец, завершается нашей семьей. Это ответственность Гильдии отстаивать слово Его Всесилия и защищать наши души от скверны.
Кэтрин одета в дорогое синее кринолиновое платье из магазина одежды ее родителей, ее волнистые, каштановые волосы аккуратно зачесаны в шиньон, о чем позаботилась ее мать. Кэтрин раздраженно сбрасывает руку матери подальше от себя, когда миссис Лэнгдон пытается заправить выбившийся локон. Я ощущаю, что недавнее превращение Кэтрин из простой и маленькой Гусенички в прекрасную бабочку было целиком и полностью делом рук ее матери.
Патрик сидит рядом с ней, его ноги скрыты под объемными слоями юбки Кэтрин в виде колокола, которая угрожает поглотить всю ее семью нижней юбкой из тафты. Он хмурится, меняя положение на скамье, чувствуя себя явно не в своей тарелке, что меня очень радует. Рядом с ним находится его отец, мистер Лэнгдон, который наблюдает службу с напряженным вниманием. Красавец-мужчина с песочно-светлыми волосами, как у Патрика, карими глазами и ухоженной бородой.
Кэтрин чувствует, что я смотрю на нее, и слегка поворачивает голову в мою сторону, грустно улыбаясь. Она бросает на меня взгляд, который говорит, как ты? Мы знаем друг друга так долго, что можем общаться без слов. Я хмурюсь и качаю немного головой. Средне. Я не могу вспомнить образ миссис Хоуп, вытащить его из задворков моей памяти. Она слегка касается своего сердца и поднимает взволнованную бровь, обращаясь к судорогам в груди, которые были у меня той ночью на стене. Я пожимаю плечами. Я понятия не имею, что вызвало их, но они не вернулись. Патрик слегка кашляет, и Кэтрин переводит внимание обратно на службу. Он резко смотрит на меня, и я отворачиваюсь.
— Тем не менее, мы не виновны в их смерти, — продолжает дед. — После почти двух десятилетий мира, мы утратили бдительность, и теперь мы расплачиваемся за это.
Я гляжу на плавающее в резервуаре тело миссис Хоуп, обернутое в саванн. Если бы я только добрался туда раньше, я мог бы спасти ее.
— При этом мы не должны смотреть на смерть миссис Хоуп как на трагедию, ибо она страдала, но теперь гуляет в вечном царстве Его Величия, — продолжает дед, шагая вниз с кафедры к алтарю, где его дожидаются кубок и две чаши — одна белая, другая красная. — Люпины могут пожирать наши тела, но они не могут навредить нашим душам, ибо мы чисты сердцем и духом. Именно эта чистота и защищает нас от порочности зла. Поэтому я приглашаю всех вас пройти вперед и выпить из Священного Кубка, и очиститься от вашей скверны.
Паства, молча, встает со своих мест, и формируют упорядоченную очередь к алтарю. Я в хвосте, в очереди за Кэтрин. Перед ней находятся Патрик и его друзья Дрю и Харриет О'Мэлли. Родные брат и сестра выглядят очень похоже, что прискорбно для Харриет. Хотя длинный тонкий нос и сплющенный подбородок придают благородство лицу Дрю, а вот Харриет благодаря таким же чертам лица больше похожа на землеройку. Харриет оборачивается и глядит на меня. В отличие от других женщин в городе, она носит брюки и мальчишескую рубашку с жилетом. К ее поясу пристегнут нож.
— Так держать, урод, — говорит она мне громким шепотом. — Это, каким же надо быть тупым, чтобы покинуть свой пост на стене. Ты что, свихнулся?
— Какая мать, таков и сын, — произносит Патрик, растягивая слова.
— Как это понимать? — говорю я, теряя самообладание.
Верхняя губа Патрика изгибается вверх с ироничным оскалом.
— Никак, Эдмунд, — отвечает Кэтрин, стреляя предупреждающим взглядом в брата. — Просто какой-то бред нам мам рассказывала.
— О чем?
Она закусывает нижнюю губу.
— Что твоя мама слышала голоса в своей голове.
— Это неправда, — отвечаю я сразу, хотя я ничего не знаю о своей матери. Дедушка никогда не говорит о ней или о моем отце, но это только и стоило ожидать.
Насколько всем известно, мой отец был бизнесменом в Сером Волке, который ухаживал за моей наивной мамой-подростком, когда она сбежала, а потом она забеременела, и он бросил ее, чтобы жениться на другой девушке. Ничего из этого не было правдой… разве что, кроме момента, где моя мама сбежала в Серый Волк, но она уже была как шесть недель беременна к тому моменту. Был страшный скандал в то время. Горожане простили нам это только после того, когда моя мама трагически умерла, и дедушке пришлось одному поднимать дефектного, незаконнорожденного внука.
— Я знаю, что моя мать лжет, — говорит Кэтрин, нежно дотронувшись до моей руки своей ладонью в кружевной перчатке. — Она все еще держит обиду на твою мать, потому что она раньше встречалась с моим отцом, когда они были подростками. Это глупо. Только моя мать может ревновать к покойнице.
Я смотрю на мать Кэтрин, находящуюся в очереди впереди нас, и смотрящую с обожанием на мужа. Я понятия не имел, что мистер Лэнгдон раньше встречался с моей матерью. Я так много узнаю о ней, чего раньше не знал. Я вспоминаю, что миссис Хоуп сказала прошлой ночью, что моя мама повесилась, связываю это с новым слухом, что она слышала голоса в голове, и страшное, мерзкое чувство начинает подниматься в животе. А что если эти истории — правда, и моя мать действительно была сумасшедшая? Эти мысли по-прежнему тревожат меня, в то время как очередь продвигается вперед и миссис Лэнгдон шагает к алтарю. Она макает кубок в белую чашу.
—Помоги Его Величию смыть мои грехи, — говорит миссис Лэнгдон, принимая напиток. Внешний вид блаженства почти мгновенно проступает на ее лице. Она мечтательно улыбается деду, когда он окунает палец в красную чашу, наполненную родниковой водой, и проводит им по ее лбу — «знак чистоты», чтобы отогнать зло.
— Вы чисты, дочь моя, — говорит дед.
Миссис Лэнгдон движется в сторону, ее движения слегка вялы, позволяя следующему человеку в очереди, подойти, чтобы получить кубок.
— Я чувствую себя так плохо из-за миссис Хоуп, что не могу спать, — тихонько говорит мне Кэтрин, когда очередь движется мимо резервуара. — Это моя вина, что она мертва, если бы ты не оставил свой пост, чтобы проводить меня домой, может быть, Люпин не перелез бы через стену.
— Это не твоя вина, ясно? — отвечаю я. — Там было три Дозорных на дежурстве в ту ночь. Мы все упустили тварь.
— Странно, как они нашли ее, не думаешь? — говорит она. — Патрик сказал, что она была привязана к скале, похоже, они хотели, чтобы тело было обнаружено.
Это было странно. На самом деле, все было не так с этими нападениями.
Дед перехватывает мой взгляд, и его рот вытягивается в неодобрительную линию. Ему не нравится, что я разговариваю с Кэтрин. Он думает, что Лэнгдоны больше заботятся о деньгах, а он считает, что деньги — это грех, именно поэтому я всегда одет в эти шерстяные вещи, вызывающие зуд кожи по всему телу; это самые дешевые костюмы, которые вы можете купить в магазине. Лично я думаю, что Его Величие благословляет тех, кого он любит больше всего и они богатые. Иначе, почему у Лэнгдонов так много всего — красота, богатство и популярность — а у меня так мало? Мы единственная семья, принадлежащая к Гильдии, небогатая, но как проповеднику, моему деду было автоматически предоставлено место в Совете, когда он впервые переехал в Янтарные Холмы молодым человеком. Власть и влияние так же важны для Гильдии, как и богатство, а в религиозной общине, как Янтарные Холмы, проповедник имеет и то и другое.
— Я люблю эту часть церемонии, а ты? — шепчет Кэтрин, когда очередь продвигается вперед. — Она всегда поднимает мне настроение. А именно это мне необходимо прямо сейчас.
Я ничего не говорю. Дрю следующий в очереди, кто возьмет кубок. Он залпом выпивает содержимое, затем отодвигается в сторону, позволяя Харриет и Патрику подойти к алтарю и выпить из кубка. Я не могу поверить, что иду на танцы с этими придурками… то есть, если Кэтрин все еще хочет пойти со мной. Воспоминание о нашем кратком поцелуе с Кэтрин задерживается на моих губах. Я разочарован, что она не подняла эту тему, но все, что у нас было на уме, это убийство миссис Хоуп.
— Мы же идем на танцы сегодня вечером? — спрашиваю я.
Она сверкает на меня неодобрительным взглядом.
— Это не то место, чтобы обсуждать танцы.
— Извини. — Я жду несколько секунд, а затем добавляю. — Так идем?
— Да, конечно, мы идем, — говорит она с тоскливым шепотом, в тот момент, когда движется к алтарю.
Она принимает кубок у моего деда и пьет. Я, молча, наблюдаю, как она закрывает глаза, и как он оставляет на ней знак чистоты. Ее губы озаряются радостной улыбкой.
— Ты чиста, дочь моя, — говорит дедушка.
Ее веки, дрожа, открываются, а она уставляется на моего деда с полным обожанием. На моего деда все смотрят снизу вверх, потому он в прямом и переносном смысле — самый высокий человек в городе. Если бы они только знали правду. Кэтрин присоединяется к другим. Теперь моя очередь. Я беру кубок у моего деда, с понимающим взглядом, происходящего между нами. Вина ползет вверх к горлу, когда я пью горькую жидкость.
— Помоги Его Всесилию очистить мои грехи, — говорю я.
Дед опускает свою руку в красную чашу и проводит большим пальцем по моему лбу.