Глава пятая
Глава пятая
Женская логика оставляет неисцеляемый след на мужской психике
(Из наблюдений императора Нахшона II)
Кто не видел пожара в степях, тот вообще никаких пожаров не видел. Что такое горящий лес, дом, да пусть даже замок, бором окружённый? Ничего! Громко, шумно, ярко, вонюче. Ну, страшно немного, но даже весело: сейчас ка-ак шарахнет! Ка-ак грохнет! Ой, мамочка…
Горящая трава — это совсем не страшно. Это ватный, тянущийся, как прокисшее тесто, сонный кошмар, когда понимаешь, что спишь. И от холодного пота насквозь простыни промокли. И сил больше нет засасывающую серость терпеть. А проснуться не можешь.
Тишина вокруг такая… И сравнить то не с чем: вязкая, глушащая, будто в перине, единственные звуки — глухой топот копыт и собственное надсадное дыхание. Ни треска огня, ни гула пламени — ничего. Лишь сбоку тянет жаром, как из духовки: волосы сворачиваются в оплавленные комочки, пересохшие глаза режет, обожжённая раскалённым воздухом кожа шелушится, чешется раздражённо — и не дотронешься.
Дыма тоже нет, лишь туманная завеса над травой: колеблющаяся, мерцающая, словно и она мираж. А над головой пронзительно синее нереальное небо. Никак не подходящее ни тишине, ни призрачной траве, ни хриплому, на срыв, дыханию — твоему и твоей лошади.
От степного пожара не уйдёшь, не опередишь — огонь быстрее любых крыльев. Арха сама видела, как чёрная птица камнем рухнула с неправдоподобно-бесконечного неба. Нет, огонь её не достал — его и не видно, огня-то. Горячий, невероятно горячий, лишённый и глотка кислорода воздух сшиб ястреба, бросил в мерцающую траву.
Шанс спастись, не испечься заживо, всего один, другого никто не даст: уйти из-под ветра, найти уже выжженную землю, обойти пожар, оказавшись позади него. Для этого нужна почти невероятная удача, одна возможность на миллион. И это понимали и демоны, и кони, дико скалящие морды в бахроме пены, пучащие налитые кровью глаза. Через Тьму Шай вынесет двоих, троих максимум. А их шестеро, да ещё и лошади. Кому оставаться, кому спасаться? Тянули до последнего.
А пожар играл с ними — эдакий огромный, огненный кот с гривой раскалённого ветра. Он то дул ровно, нагоняя поток обжигающего воздуха сбоку, будто его кто мехами накачивал. То вдруг замирал, давая на мгновение, всего на один удар сердца поверить: всё кончилось! То бросался прямо в лицо, заставляя коней вставать на дыбы, едва не заваливаясь на бок, разворачивать, нестись в другую сторону — без направления, без цели: только бы уйти, сбежать!
И всё это… как во сне. Есть безумная скачка, есть хрипы, есть уже привычная барабанная дробь крови в висках и гонка, призом в которой всего лишь твоя жизнь тоже есть. Но это тянется, тянется, тянется ночным кошмаром, бесконечно и медленно, неправдоподобно, будто у мира, как у часов, заканчивается завод и он вот-вот остановится.
И завод кончился. Реальность врезалась в грудь, в лицо тараном, выбивая жалкие остатки кислорода. А всего-то и случилось, что рухнул шаевский конь. Сам ифовет среагировать успел, да ещё и Ирду поддержал. Соскочил лаской, спружинив на напряжённые ноги, едва коснувшись земли ладонями. И тут же отдёрнул руки, зашипев: почва нагрелась, словно противень.
Чёрный жеребец завизжал зло, забил ногами, пытаясь встать, вытянул мокрую морду, напрягся так, что вены на шее верёвками вздулись. И лёг, вытянувшись, смирившись, только крутой бок поднимался тяжело, судорожно.
— Поднимай! — крикнула Агной — в голосе самая настоящая ничем не прикрытая паника. — Поднимай его, пешком не уйдёшь!
Демон зачем-то стащил на шею косынку, которой нос со ртом прикрывал, утёр лицо, огляделся растерянно — на Архе взгляд даже не остановился. И махнул шаверке: езжайте, мол.
— Хотя бы её через Тьму вынеси! — почти взмолилась бабушка, подбородком на внучку показав.
— Сил не хватит, — мотнул головой блондин. — Теперь уж и один не пройду.
Арычар кивнула в ответ, дёрнула аркан, на котором Ведьму держала.
Лекарка хотела сказать, что никуда она без Шая не поедет и даже поводья натянула, но… не успела.
Ветер снова замер, а с ним и всё остальное: отворачивающийся Шай, напряжённо вытянувшаяся в седле бабушка, лежащий на раскалённой земле конь, Ирда, на эту же землю, наоборот, садящаяся. Только и в этом замершем мгновении что-то ещё жило, что-то неопределённое, едва уловимое, на грани чувств. И лишь когда это «что-то» повторилось, до Архи дошло: в ней шевельнулось, толкнулось мягко, будто ладошкой изнутри тронуло. Чуть-чуть тревожно и немного напугано: «Что там такое? Ничего же страшного, правда?»
А замерший ветер дохнул, словно воздуху набрав, ровно дунул сразу отовсюду: с лева горячо, привычно. Спереди, справа, позади дыхание ещё не было раскалённым, терпеть можно. И трава по-прежнему стояла стеной, ещё не мерцая. Но Арха поняла… Да нет, не поняла, а будто на ухо кто шепнул: «Всё, конец!» Значит всё-таки ей на роду сгореть написано?
Поняла-то ведунья другое. Хотя нет, тоже не поняла. Осознала, прочувствовала до щекотки под черепом: у неё внутри… живут. Там, где-то под рёбрами свернулся в темноте крохотный, голенький, с мягкими беззащитными ушками, на мышонка похожий. Абсолютно беспомощный — делай с ним всё, что вздумается. Он в ответ только глазёнки станет испуганно таращить, даже пикнуть не способный. Хотя нет, глазки открыть силёнок не хватит. Но мышонок-то живой. И у него всей защиты только она и есть — Арха. Мама… Это она мама.
— Гоните, ну! — рявкнул Шай, замахиваясь, чтобы шлёпнуть и без того нервно танцующую Ведьму по крупу.
Арха рванула поводья, заставляя лошадь назад податься. Дёрнула ворот рубашки, вцепилась в цепочку, накручивая её на пальцы. Все барьеры, все стены, которые привычно, даже сама этого не замечая, держала — зачем? для чего? — будто тем же огненным ветром сдуло: «Дан!»
Тьма! И вправду, зачем, для чего? «Я сама»? Что сама, почему сама? Когда у неё есть тот, с мягкими ушами, при чём тут «сама», «надоело», «не могу больше»?
Вот сейчас и впрямь не может.
«Дан!»
— Давайте туда! Прорвётесь!
Ведунья не поняла: кто кричит, кому кричит — не до этого было. Приподнялась в стременах, крутя головой, пытаясь найти в мерцающем, подступающем мареве рогатую фигуру, верхом на чёрном жеребце.
«Дан!»
Ответ пришёл. Просто потому, что по-другому случиться не могло. Ну не могло и всё!
«Я здесь…» — как будто в затылок подуло свежим, прохладным.
Помаргивающая туманная дымка дёрнулась в стороны, словно её изнутри одним махом разорвали, выплёвывая, выталкивая из себя тёмные фигуры. Мерещилось: кони в хмарной пелене ногами только перебирают, не касаясь земли. И всадники эти — тёмные, вырезанные на самой Тьме силуэты — казались нафантазированными. Масляно-сдержанно поблёскивающая сбруя, развевающиеся перья на шляпах, плащи… Какие тут могут быть перья, какие плащи? Здесь только пропотевшая до соляной корки рубашка, да чуть влажная косынка на лице. А ещё ватная тишина, даже стука копыт не слышно.
Но почему-то они, абсолютно неправдоподобные, сейчас были единственно настоящими в сонном кошмаре.
«Я здесь» — привычно-уверенное, до боли знакомо-самоуверенное. Реальное.
***
Вот, казалось бы: возлюбленный спас, кошмар и ужас позади, а впереди исключительно тихое безоблачное счастье — живи да радуйся! Кинься на шею драгоценного своего жениха, признайся, что дурой была, поцелуйтесь и отправьте все проблемы в мусор.
Как бы ни так! Во-первых, тот самый драгоценный жених к общению явно не рвался. Наоборот, старался подальше держаться, а в сторону наречённой и не смотрел даже. Во-вторых, кидание на шею ничему не помогло. Дан постоял, терпеливо пережидая, когда Арха с него слезет, да и отошёл. С поцелуем, понятно, тоже ничего не вышло.
Конечно, всё на усталость списать можно. Лекарка никогда не задумывалась, легко это или тяжело через Тьму ходить. Сегодня у богини настроения общаться не было, и шуток она не шутила, за что спасибо ей большое. Вот только видимо, четырём лордам, даром, что высшим, непросто далось перетаскивание четырёх же шаверов, двух ифоветов, одной лекарки и пяти лошадей в придачу.
И перенеслись-то недалеко — на скальный клин, горбящийся над степью драконьим позвоночником. Отсюда пожар был хорошо виден, особенно когда солнце садиться начало: висел над землёй купол плотного, неподвижного, совсем почему-то не клубящегося дыма, подсвеченного снизу оранжевым. И даже странно, почему там, среди горящей травы, он совсем незаметен?
Пока Ирраш, предварительно дав Шаю в челюсть, подробно, обстоятельно, эмоционально и очень громко рассказывал Архе, почему она дура, Тхия, молчаливым неодобрением и укоризненными взглядами демонстрируя ведунье её идиотизм, нашёл пещерку. Не пещеру даже, а просто арку в камне, зато с потрясающе прохладным ручейком. Бабуле это нагромождение камней не понравилось. Агной пробурчала, мол: «Незачем здесь без дела появляться!» — но пояснять ничего не стала, только рукой махнула.
Костёр разводить никому не захотелось. Подкрепились хлебом и сыром, розданным бывшими гвардейцами, и все дружно завалились спать. И никакого тебе безоблачного счастья.
Лишь лекарке не спалось. Вернее, она, было, провалилась в дрёму. Но вдруг стало так жарко, что Арха на ноги вскочила, подбежала к роднику, на колени упала да и сунула голову в воду. От холода виски заломило и зубы, зато лицо немедленно печь перестало. Выпрямилась, отряхнувшись, как кошка — прикасаться к обожжённой коже руками и думать не хотелось.
Дан стоял неподалёку, сунув ладони за ремень, камзол перетягивающий, смотрел на ведунью. Почему-то так неудобно стало, будто её чужой за чем-то неприличным застукал. Главное, не понять, от чего некомфортнее: оттого, что чужой или потому, что неприличное сделала.
— Спасибо, — пробормотала лекарка, ничего умнее не придумав.
— За что? — помолчав, равнодушно поинтересовался хаш-эд.
— За то, что нас искали. Мне Адин сказал: вы с утра по степи…
Лорд Харрат мотнул головой: непонятно, то ли соглашаясь, то ли во Тьму девушку вместе с её благодарностями посылая. Развернулся, да и пошёл к выходу. И опять же непонятно: расценить ли это как приглашение или оставить демона в покое?
Арха следом поплелась, потому как невозможно вот так чувствовать: Дан — и вдруг чужой?
А снаружи хорошо было. Уже совсем стемнело и небо над головой перевёрнутой чашей с бисером звёзд, каждая размером с яблоко. И тонкая полоска зарева на горизонте выглядела романтично. Цикады тихонечко стрекотали. Ветер, прохладный и совсем не страшный, зарылся пальцами в мокрые волосы.
Хаш-эд далеко отходить не стал. Облокотился о колено, поставив ногу на камень, нагнулся вперёд, сгорбился.
— Дан, ну честное слово! Я на самом деле ни в чём не виновата и этот…
— Дело не в этом, — тут же перебил её демон, а у самого голос всё такой же ровный и совсем безучастный — никакой.
— И в чём же дело? — обречённо выдохнула лекарка.
Вот так, получается? Здесь и сейчас, в самый раз после того, как она едва не погибла; сразу следом за осознанием, что значит беременной быть, и состоится Тот Самый Разговор? Наверное, давно пора поговорить. Нет, не так. Давным-давно пора бы поговорить — вот как. И ни подходящего времени, ни подходящего места для него никогда не найдётся. Но сейчас… Как-то это совсем несправедливо.
Главное, запросто можно развернуться да уйти, Дан останавливать не пожелает — это точно. Всё останется по-прежнему, можно сделать вид, будто ничего такого и не происходит.
— Почему ты со мной не поговорила?
А вот сейчас можно спросить: «О чём?», потом прицепиться к словам, перевести совсем на другое…
— А смысл? — откликнулась тихо.
— Весь смысл в том, чтобы ответ получить, желательно правдивый, нет?
Хаш-эд глянул на лекарку через плечо, но темно, лица не разглядеть. Только далёкое пламя чуть подсвечивает кончики рогов.
— Ты политик. Тебе врать, как дышать, — пожала Арха плечами.
— Хочешь, Тьмой поклянусь?
— Не хочу. Слишком уж много мы клялись. Кажется, между нами ничего, кроме этих самых клятв и нет.
Вроде бы, кто-то уже говорил, будто между ними ничего, кроме клятв, нет. Правда, это давно было. Сейчас и не вспомнить, кто сказал. Наверняка Адин, кто же ещё?
— То есть правду тебе знать и не обязательно, — по-прежнему равнодушно резюмировал Дан. — Тогда, чего ты хочешь?
— Данаш, принцы не женятся на простолюдинках.
— Не женятся, — согласился демон.
— И лорды не влюбляются в нищенок.
— Не влюбляются.
— А человечки не становятся первыми леди империи.
— Третьими, а то и десятыми, — холодно поправил Дан. — Есть ещё королевы, принцессы, тётушки-матушки. Но да, не становятся.
— Тогда к чему это всё?
И снова руками развела, и снова плечами пожала, и головой помотала, будто бы не она это всё говорила, а если и говорила, то не те ответы слышала. Но как по-другому реагировать?
— Ты не простолюдинка, не нищенка, и не человечка. Ты леди Арахша ашэр Нашкас из рода Каро. Конечно, тоже мезальянс, но его мне простят.
Помолчали. Вроде бы всё сказано, а на самом деле ничего. Вот совсем ничего: как было, так и осталось.
— Поправь меня, если ошибаюсь, — начала Арха, сумев-таки затолкать в желудок очень большой, очень ёжистый, и очень горький ком. — Вот всё с самого начала. Мы познакомились и ты захотел…
— Тебя трахнуть, — любезно подсказал лорд, решивший, видимо, побыть откровенным и честным.
— Вот именно, — опять покивала лекарка. — Потом эти ваши долги дурацкие. Но, наверное, ещё и забавным показалось такую ручную зверушку себе завести, правильно? А что, сам же говорил: необычная, мужчины на меня ведутся, забавная, да ещё и влюблённая до одури. Верно?
— Верно, — согласился лорд. — Кажется, в другом тебя и не убеждали.
— Ну да, ты сразу сказал, что ничего кроме места любовницы, мне не светит.
— Сказал, — рога на фоне неба едва заметно шевельнулись — кивнул. — Я никогда не принуждал, ни разу. Выбор всегда твой.
— Принуждал, — хотела улыбнуться, да губы в улыбку никак не складывались. — Но я не сопротивлялась. Только скажи, что потом-то случилось? Нет, я не про то, как пытался… до себя подтянуть. Мне лишь интересно, когда заставлял отца меня признать, уже просчитал, как вынудишь Ирраша в род взять или идея позже пришла?
— Это имеет значение?
— Да нет, пожалуй. В ваших интригах разбираться — голова заболит. Но на вопрос ты всё-таки ответь.
— Какой?
— Что же потом-то случилось?
Кое-чему она у своих демонов всё-таки научилась. Например, упрямству.
— Понял, что ты моя, принадлежишь мне. Ты мне нужна. Очень. Это хотела услышать?
— Нет, не это.
Дан кивнул, снова соглашаясь. Ведь и сам знал, что не это.
— А больше мне дать нечего.
— Да почему, Тьма тебя задери?!
— Спроси у Шая, чего вся ваша любовь стоит, — глухо проговорил Дан выпрямляясь. — Спроси у моей маменьки и Адаши. У Адаша тоже можешь поинтересоваться, у Адина.
— У Тхия с Ю, — с энтузиазмом продолжила лекарка, — у Ирраша с Ллил.
— У них особенно, — хмыкнул хаш-эд. — Мы завтра в столицу возвращаемся. С нами поедешь?
А это, пожалуй, был самый сложный вопрос. Знать бы, как на него правильно ответить. И есть ли он, правильный ответ.
— Нет, мне надо… — мотнула головой, то ли показывая, что ей надо. То ли слёзы смаргивая. — Мне надо.
— Хорошо, я буду ждать, — прозвучало это, как клятва. Дан потянулся, провёл, будто слепой, пальцами по лбу лекарки, носу, щеке. — А бастардов у меня никогда не было.
Развернулся, да и ушёл в пещеру.
***
Хаш-эд то ушёл, а Арха осталась. Уселась на тот же камень, подобрав ноги, прижав коленки к груди. Очень, ну просто почти невыносимо хотелось плакать. Но ведунья не стала. И не потому, что слезы тут вряд ли помогли бы. Примерещилось, что от рёва мышонок проснуться может. Зачем ему это? Там, внутри, тихо, спокойно и уютно — пусть так и останется.
— Фу-ты ну-ты, страсти какие! — фыркнуло совсем рядом. — Аж на слезу пробрало.
— Кто здесь? — почему-то шёпотом взвизгнула лекарка и сама себе рот зажала, тоже непонятно зачем.