Ожидая, пока охладится пиво, Юрий присел к столу и развернул газету. Это был все тот же «Московский полдень» – сорок восемь страниц белиберды, в равных пропорциях смешанной с полезной информацией и рекламой. Еженедельник Юрий никогда не покупал и не выписывал, тот время от времени вдруг начинал сам собой появляться у него в почтовом ящике. Это происходило, когда Светлов, спохватившись, по старой дружбе оформлял ему полугодовую бесплатную подписку. Иногда Димочка забывал спохватиться, и «Московский полдень» на какое-то время исчезал из почтового ящика. Юрий по этому поводу ничего не предпринимал, твердо зная, что когда-нибудь господин главный редактор о нем вспомнит, снимет трубку внутреннего телефона, вызовет отдел подписки и отдаст соответствующее распоряжение. Когда газета переставала приходить, Юрий чувствовал, что ему как будто чего-то не хватает; когда же она приходила, вот как сейчас, он неизменно обнаруживал, что читать в ней нечего – треть написанного представлялась ему не стоящей внимания ерундой, треть – откровенным враньем, а остальное место занимала реклама, которую он вообще никогда не читал.
Пробежав глазами рубрику анекдотов и пару раз улыбнувшись, Юрий перевернул страницу – читал он, как водится, с конца, с последней полосы, постепенно подбираясь к передовице, – и наткнулся на раздел уголовной хроники. Тут, как и следовало ожидать, имела место довольно пространная заметка об убийстве Артюхова и Зверевой, в коей подробно излагалось то, что Юрий уже слышал час назад по радио. Правда, тогда он не дослушал до конца и сейчас, бегло просмотрев заметку, обогатился информацией о главном подозреваемом. Это был коренной москвич, несудимый, в данный момент нигде не работающий, склонный к злоупотреблению спиртным; свою вину он отрицал, а по поводу обнаруженных при нем улик ничего пояснить не мог, поскольку в момент задержания был мертвецки пьян и ничего не соображал. Взяли его во время драки, им же и затеянной по пьяной лавочке. Ничего не утверждая прямо и даже ни на что, казалось бы, не намекая, автор заметки самим своим тоном давал понять, что все это довольно-таки странно. Юрию подумалось, что автор прав: что же это за киллер такой, который, зверски убив троих человек – и даже четверых, считая нерожденного ребенка Лены Зверевой, – напивается до бесчувствия, слоняется по городу с целым пакетом прямых улик против себя да еще и затевает при этом пьяные драки с прохожими?
«Дерьмо, – с раздражением подумал Юрий, закуривая сигарету. – Сразу видно, что менты до смерти рады, заполучив козла отпущения. Никакой он, судя по всему, не киллер, никого он не убивал, а пакет этот несчастный, наверное, подобрал где-нибудь на помойке. Вот только доказать, что он не верблюд, ему теперь вряд ли удастся. Отобьют ему все внутренности, пытаясь выведать имя заказчика, а потом предложат взять все на себя, и получится убийство на почве личной неприязни при отягчающих обстоятельствах, и загремит он, куда Макар телят не гонял, на исторически значимый срок. Вот это погулял парень, вот это дернул водочки в свое удовольствие! С одной стороны, так ему, дураку, и надо, а с другой – не многовато ли будет за какой-то лишний стакан?»
Еще он подумал, что было бы не худо показать эту заметку Сереге Веригину, сопроводив показ лекцией соответствующего содержания: вот, дескать, до чего водка доводит! Ему немедленно стало тошно от себя самого, и он решил, что Веригин – человек взрослый и сам в состоянии за себя отвечать. К тому же его, Веригина, и без Юрия есть кому пилить. Интересно, подумал он, Серега уже вернулся домой или все еще где-то бродит? До сих пор скандалы в семье Веригиных угасали так же быстро, как и вспыхивали, хотя из дома Серегу пока еще ни разу не выгоняли. Юрий задумчиво посмотрел в сторону комнаты, где стоял телефон. Конечно, не мешало бы позвонить Людмиле Веригиной, спросить что да как... А с другой стороны, ну, какое ему до всего этого дело? Веригина, чего доброго, начнет потом рассказывать направо и налево, что, как только она избавилась от своего беспутного мужика, к ней тут же, прямо на следующий день, начал бить клинья завидный кавалер из соседнего подъезда – одинокий, симпатичный, малопьющий и состоятельный – не то, что ее раздолбай... Уж кому-кому, а Сереге она это скажет обязательно, при первой же встрече, и тот, дурак, немедленно примчится выяснять отношения. Кому это надо? Да никому! Разве что все той же Людмиле Веригиной, которая жить не может без скандалов, они для нее как воздух...
Юрий сложил и оттолкнул от себя газету. Пиво пролежало в холодильнике около получаса – маловато для того, чтобы по-настоящему охладиться, но тянуть дальше не было сил. Он встал, открыл холодильник, вынул пиво из морозилки и сразу же свернул пластмассовый колпачок. Пиво коротко пшикнуло, над горлышком поднялся легкий дымок. Юрий крякнул, потянулся к сушилке за чистым стаканом, и в это время в прихожей раздался звонок.
– Чтоб тебя! – сказал Юрий.
Открывать ему не хотелось – хотелось пить холодное пиво и заедать его воблой. В дверь продолжали названивать – не так настойчиво, как это делал давеча Веригин, но тоже без излишней скромности. «Что за жизнь? – с тоской и раздражением подумал Юрий, снова вставая из-за стола и с огромной неохотой направляясь в прихожую. – Ведь, казалось бы, один как перст, никому на свете не нужен – живи в свое удовольствие, делай что в голову взбредет! Так нет же, пива и то спокойно попить не дадут. С цепи сорвались, честное слово! Если это опять Веригин явился, отдам ему его шмотки и выставлю за дверь. Сколько можно, надоел хуже горькой редьки...»
Он открыл дверь, как обычно забыв посмотреть в глазок, и инстинктивно отступил на шаг, потому что на площадке стоял никакой не Веригин, а его жена, Людмила. Юрию сразу вспомнилось, что на нем ничего нет, кроме растянутых спортивных штанов; он схватил с вешалки и напялил на себя первое, что подвернулось под руку. Это оказалась его зимняя куртка на меху, и Юрий подумал, что теперь выглядит еще глупее, чем минуту назад, когда стоял голый по пояс.
Впрочем, Веригиной было не до тонкостей. Как всегда, без приглашения она втиснулась в прихожую и, наверное, пошла бы дальше, если бы на дороге у нее не стоял Юрий. В тесном пространстве малогабаритной прихожей царил интимный полумрак; незваная гостья стояла в каких-нибудь двадцати сантиметрах от Юрия, и даже на таком расстоянии, дистанционно, чувствовалось, какая она теплая, мягкая, пышнотелая и гладкая. От нее вкусно пахло домашней стряпней, духами и, как ни странно, валерьянкой. «Вот семейка, – с раздражением подумал Юрий. – Сначала один приперся, за ним другая „. Что им здесь, проходной двор? Я им кто, спрашивается, – семейный психолог? Сейчас непременно начнет выпытывать, не заходил ли ко мне ее муженек, не здесь ли он укрылся от ее праведного гнева, а если не здесь, то куда его, черта усатого, понесло...»
– Здравствуйте, Юрий Лексеич, – пропела Веригина.
Она всегда не говорила, а пела, высоко и протяжно, и в пении этом постоянно чувствовалась готовность в любой момент превратиться в высокий, пронзительный, как у циркулярной пилы, сварливый крик. Впрочем, сегодня в ее голосе Юрию чудились какие-то новые нотки, но что это за нотки такие, он понял только после того, как Людмила Веригина громко всхлипнула. «Этого еще не хватало», – подумал Юрий и, спохватившись, включил свет.
При свете загоревшейся под потолком тусклой сорокаваттной лампочки обнаружились довольно странные вещи. Во-первых, одета Людмила Веригина была не в свой неизменный шелковый халат, в котором без стеснения разгуливала по всему двору, заходила к соседям и даже бегала в магазин, а в довольно приличный и строгий, хотя и не по сезону теплый шерстяной костюм-двойку, из-под которого выглядывала кремовая шелковая блузка с какими-то пышными оборками. На груди блузки имело место темное пятно, как будто Людмила недавно пролила туда с полстакана воды; Юрию показалось, что от этого пятна главным образом и разит валерьянкой. В руках у Людмилы Веригиной, судорожно прижатых к груди, была зажата дамская сумочка из тех, что по желанию владелицы легко превращаются в миниатюрную разновидность сумки хозяйственной, а на ногах поблескивали тусклым лаком давно вышедшие из моды туфли на довольно высоком каблуке.
В таком наряде Юрий видел Веригину впервые. Она работала не то маляром на стройке, не то сборщицей на конвейере какого-то завода и, как правило, одевалась соответственно своему общественному положению и менталитету, отдавая предпочтение вещам ярким, безвкусным и недорогим, а паче всего – уже упомянутому лиловому шелковому халату. Но еще удивительнее было ее лицо – заплаканное, опухшее, с красными глазами и грязными потеками туши на щеках. Видно было, что Людмила Веригина совсем недавно прекратила реветь в три ручья и готова в любой момент возобновить это занятие.
– Здравствуйте, Люда, – растерянно сказал Юрий и машинально отступил еще на шаг. Веригина немедленно продвинулась на такое же расстояние вглубь квартиры – в слезах или без оных, она оставалась верна себе и перла напролом, как танк. – Что случилось?
– Да уж случилось, – плаксивым голосом пропела Веригина и, запустив руку в сумочку, извлекла оттуда мятый, весь в черных пятнах от размазанной туши носовой платок, которым принялась картинно утирать припухшие от слез глаза. Это не было притворством, она действительно плакала, и Юрий понял, что произошло что-то по-настоящему скверное, – скорее всего с Серегой, а может, с кем-то из веригинских детей. – Случилось, Юрий Лексеич, да такое, что и представить невозможно! Кто же знал, что так выйдет-то? Господи, да разве ж я... разве ж за этим...
Она зарыдала в голос, плечи у нее затряслись, и глупые кудряшки старательно, мелко и безвкусно завитых волос запрыгали в такт рыданиям. Юрий тупо смотрел на эти кудряшки, не зная, что предпринять. Утешать плачущих женщин он никогда не умел и всегда, оказываясь в ситуациях подобных этой, чувствовал себя дурак дураком.
– Ну, будет, – пробормотал он, неловко дотронувшись до плеча Веригиной, – будет вам, Люда. Вот увидите, все наладится, все будет хорошо...
Веригина кивнула, трубно высморкалась в платок, утерла мокрые глаза и сказала:
– Я к вам в ванную на минуточку зайду, можно? Умыться хочу, а то страшная, наверное, как смертный грех.
– Конечно-конечно, – сказал Юрий и зажег в ванной свет. Ему вспомнилось, что на протянутой поперек ванной веревке висят его носки, но было поздно: отодвинув его плечом, Людмила Веригина вошла в ванную и заперлась там на задвижку. Пожалуйста, – сказал Юрий в закрытую дверь, снял жаркую куртку и пошел в комнату.
Он надел рубашку, сходил на кухню и убрал со стола пиво и воблу – этот натюрморт при сложившихся обстоятельствах выглядел, мягко говоря, неуместно. Пока он всем этим занимался, Людмила Веригина в ванной плескала водой, шумно сморкалась, то и дело принималась тоненько, с подвыванием, плакать, а потом снова начинала плескать водой и сморкаться. В тот самый момент, когда Юрий уже решил, что это никогда не кончится, шум воды за тонкой перегородкой стих, лязгнула дверная задвижка, щелкнул выключатель, и Людмила Веригина вошла в комнату. Лицо у нее по-прежнему было красное и опухшее от слез, но следы поплывшей косметики с него исчезли, и она больше не плакала. Впрочем, что-то подсказывало Юрию, что слезы еще будут.
– Садитесь, Люда, – сказал он, указывая гостье на свое любимое кресло. – Чаю выпьете? Или кофе?
– А валерьянки нет? – спросила Веригина, усаживаясь на краешек кресла.
– Увы, – развел руками Филатов.
– А водка? Водка есть?
– И водки нет...
– Ну и правильно, – неожиданно сказала Веригина. – Все из-за нее, проклятущей. Ну и не надо тогда ничего.
– Пиво есть, – признался Юрий. – Холодное. И вобла.
– Что пиво? – Веригина безнадежно махнула рукой с зажатым в ней мокрым носовым платком. – Пивом душу не обманешь. Горе у нас, Юрий Лексеич, такое горе...
Она всхлипнула и поднесла к глазам платок. Юрий напрягся, но Людмила взяла себя в руки.
– Да, – сказал Юрий, – пивом горю не поможешь.
Уже закрыв рот, он сообразил, что сострил, и притом сострил весьма неудачно, но Веригина, к счастью, не обратила на это внимания.
– Вот-вот, – согласилась она с глубоким вздохом, – не поможешь, это верно. Мой-то изверг что учудил, слыхали?
«Так я и знал, – подумал Юрий, подавив вздох облегчения пополам с досадой. – Напился, подрался и получил пятнадцать суток, дурак. Когда же эти двое, наконец, угомонятся? И вместе им тошно, и врозь не получается...»
– Не слыхал, – сказал он. – А что такое?
– Да как же! – несмотря на свое горе, искренне удивилась Веригина. – Уж третий день и по радио, и по телевизору, и в газетах... Верно про вас говорят, что вы не от мира сего. Ой, простите, что я болтаю-то, совсем ополоумела, поварешка безмозглая...
– Что? – Юрий опешил. – В каких еще газетах?
– Да вон, хоть в той, что у вас в кухне на столе лежит. Неужто не читали?
– Нет, – сказал Юрий, который, хоть убей, не мог вспомнить, чтобы в газете ему попадалась фамилия Сереги Веригина. – Да что случилось? Серьезное что-нибудь?
– Уж куда серьезнее! Убийца он у меня теперь, вот какие дела. Представляете, Серега мой – убийца!
«Допрыгался!» – пронеслась в голове у Юрия шальная мысль. Он живо представил себе Веригина, в пьяном беспамятстве размозжившего кому-то голову обломком кирпича, и ему стало совсем скверно.
– Троих человек, говорят, убил, – всхлипывая, продолжала между тем Людмила Веригина, – и женщину беременную тоже... Как же это, Юрий Лексеич? Ведь он меня в жизни пальцем не тронул! Как же это он мог – беременную?
До Юрия наконец дошло, о чем идет речь, и он вздохнул с облегчением. Скорее всего эту дурацкую басню Людмила выдумала сама, прочитав об убийстве в газетах и сопоставив описание главного подозреваемого с портретом своего любимого муженька. Бесспорно, определенное сходство тут имелось, однако воспринять эту чушь всерьез было невозможно.
– Господи! – воскликнул Юрий. – Я-то думал... Да перестаньте плакать, Люда! Кто вам внушил эту ерунду? Это же чепуха, сплетня!
– Как же сплетня, когда я только что из милиции? – сказала Людмила Веригина. – Даже домой не зашла, прямо сюда, к вам, побежала... Кто же, думаю, поможет, если не Юрий Лексеич? Вы же с детства неразлейвода, он мне про вас все уши прожужжал... Дура я, дура, зачем же я его из дома-то выгнала? А теперь в квартиру хоть и не заходи – чего мне там делать-то без него? Не знаю, куда теперь бежать, кого просить... Адвокат, говорят, хороший нужен, а где ж его взять-то? Вот, – она вдруг принялась лихорадочно рыться в сумке, – вот, возьмите, Юрий Лексеич. Знаю, мало этого, но я еще достану, соберу... по родственникам, по соседям... люди все-таки, не откажут...
– Что это? – спросил Юрий, глядя на маленький газетный сверток у нее в руке...
– Как же, деньги это, – объяснила Веригина, торопливо разворачивая газету. Внутри лежала тощая стопка российских рублей, поверх которой сиротливо пристроились две стодолларовые купюры старого образца. – На адвоката. Помогите с хорошим адвокатом договориться, Юрий Лексеич! А может, если с умом поторговаться, так и этого хватит?
Юрий с силой потер ладонью лоб, пытаясь вернуться к реальности из того бредового сумеречного мира, куда отбросила его принесенная незваной гостьей новость. Веригина даже не думала шутить; все происходило наяву и всерьез, из чего следовало, что Серега влип по самые уши. Юрий вспомнил свои язвительные размышления над газетной заметкой, и ему стало муторно. Теперь, когда выяснилось, что героем заметки был не какой-то абстрактный пьяница, а вполне конкретный и вдобавок хорошо знакомый человек, неотвратимость надвигавшегося на этого ни в чем не повинного дурака кошмара казалась особенно несправедливой и ранила во сто крат больнее.
– Чертов идиот, – пробормотал Юрий. – Как же его угораздило?
– Денег у кого-то занял, напился как свинья, вот и угораздило, – всхлипывая, ответила Людмила, и Юрий поспешно отвел глаза.
Он не знал, в курсе ли Людмила Веригина, где ее супруг разжился деньгами на свою последнюю попойку, и не хотел это выяснять. Захочет – сама скажет, а не захочет... Что ж, Юрий Филатов по этому поводу сам мог сказать себе больше, чем сотня разгневанных, убитых горем жен. Ему вдруг пришло в голову, что эта попойка, вполне возможно, и впрямь была последней в жизни Сереги Веригина – до конца срока, который ему светил, он мог и не дожить. А уж если дадут пожизненное...