Шполянский с трудом оторвал взгляд от Кастета и перевел его на иссиня-бледное лицо Косолапого. Казалось, Косолапый вот-вот грянется в обморок.
– Кто? – одними губами спросил он.
– Вопрос риторический, но я отвечу, – болезненно морщась, сказал Кастет. – Есть версия, что это сделал пьяный тракторист. Нажрался, понимаешь, паленой водки, застрял со своим трактором посреди дороги, а тут Даллас. Ну, поссорились, этот тракторист озверел и их обоих оприходовал. А потом опомнился, пошел в ближайший овражек и повесился. Там его и нашли.
– Бред какой-то, – сказал Шполянский.
– Еще бы не бред! Висеть-то он висел в самом лучшем виде, и даже бутылка водочная у ног валялась – дескать, дернул напоследок, на посошок... И водки этой у него в крови больше, чем самой крови, это медицинский факт. Да только есть мнение, что повесился он уже мертвым. На шее у него, чуть пониже странгуляционной борозды, чьи-то пальчики остались – синие такие, отчетливые...
– Какой борозды? – сдавленным голосом переспросил Косолапый.
– Странгуляционной, – повторил Кастет. – Той, что на шее удавленника после веревки остается, понял? И еще... Из машины пропала кое-какая мелочь. Например, -бумажник Далласа с деньгами и документами, сумочка его жены... Так вот, у тракториста ничего этого не нашли.
– Кто-нибудь шел мимо и забрал, – предположил Косолапый.
– Да? Это, брат, не Москва, это деревня. Там столько крови, небось, с сорок второго года не видали. И потом, все уже нашлось.
– Вот как? – удивился Косолапый. – Что, настоящего убийцу взяли?
– Менты считают, что да. То есть делают вид, что считают. Сцапали на улице какого-то алкаша – подрался он с кем-то, что ли, вот его и замели. Ни хрена не помнит – где был, что делал, откуда у него пакет с вещами Далласа и Ленки... Очухался на нарах и думал, что в вытрезвителе сидит. Ну, ментам только того и надо. Подозреваемый есть, улики есть, никаким алиби даже не пахнет, объяснить он ничего не может... Денег на адвоката у него, как я понял, тоже нет. Так что сидеть ему до второго пришествия. Менты, конечно, понимают, что взяли случайного лоха, да только кому охота отчетность портить? Преступление раскрыто по горячим следам, преступник в камере – все довольны, все смеются... Жаль только, что нам от этого не легче.
– Бред какой-то, – убежденно повторил Шполянский.
– А других слов ты не знаешь? – огрызнулся Кастет. – Конечно, бред! Он же сумасшедший, как крыса из сортира, это же козе ясно! Совсем свихнулся, подонок! До седьмого колена... Долго же он прожить собирается! Ничего, я ему кислород перекрою! Я его, петуха барачного, живьем в супе сварю и на обед схаваю! Я...
Некоторое время он бесновался, пиная песок, размахивая руками и сыпля страшными ругательствами, половины которых интеллигентный Шполянский просто не понимал. Смотреть на него было неприятно; потом в голову Шполянскому пришло кое-что, сделавшее это зрелище менее диким и более понятным.
– А ведь ты не зря бесишься, Кастет, – сказал он, когда обессилевший Кудиев замолчал и перестал метаться взад-вперед. – Я бы на твоем месте тоже нервничал.
– То есть? – Кастет выпучил на него налитые кровью глаза. – Ты что имеешь в виду? Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, – спокойно сказал Шпала. Он поймал на себе заинтересованный взгляд Косолапого. Все-таки они оба безоговорочно верили в его умственные способности, надеялись на то, что хитрый, рассудительный Шпала обязательно что-то придумает. Это было даже забавно. – Я не намекаю, – повторил он, – я дело говорю. Считается, что поймать маньяка, сумасшедшего почти невозможно. Дескать, в его поведении отсутствует логика, и никогда не поймешь, что он выкинет в следующий момент, на кого он нацелился... Так вот, это полная ерунда. Люди не сходят с ума просто так, без причины, в любом сумасшествии есть определенная система. Трудность тут в том, что разобраться в этой системе здоровому человеку не всегда по плечу. Так вот, Туча – не исключение, и мне кажется, что я начинаю вникать в его систему.
– То есть у тебя тоже крыша едет? – ядовито уточнил Кастет. – В этом ты не одинок!
Шполянский отмахнулся от него, как от мухи.
– Туча сам себя выдал, начав с Далласа, – сказал он. – Заметь, не с тебя, не с меня и не с Косолапого, хотя все мы в это время были в городе, а с Далласа, который унес ноги от греха подальше. Ведь это же было довольно хлопотно, однако Туча пошел на хлопоты, потому что хотел начать именно с Далласа. Вспомните, как все было. Это Даллас затеял ту драку из-за своего дурацкого мотоцикла, и это он первым вынул ствол. Все началось с него, с его дня рождения, и где он, наш Даллас? Нет его!
– Ну? – угрюмо сказал Кастет, который, кажется, начал понимать, к чему клонит Шпала.
Зато Косолапый, похоже, до сих пор ничего не понимал. На лице его застыло выражение тупого изумления пополам с болью, и смотрел он не на Шпалу, а куда-то мимо него, словно вовсе его и не слушал.
– Вот тебе и «ну», – сказал Шпала. – Основываясь на вышеизложенном, можно попытаться предугадать его следующий ход. Тебе это не понравится, Константин, но все-таки именно ты подарил Далласу тот злосчастный пистолет...
– Револьвер, – механически поправил Кастет.
– Да хоть мортиру! – досадливо отмахнулся Шпала. – Дела это не меняет. Ствол принес ты, и ты кричал: «Мочи их, Туча!» И вслед машине стрелял тоже ты, а потом сделал вид, что ничего этого не было. Ты довел до логического завершения то, что начал Даллас. Так кто, по-твоему, будет следующим?
– А почему не ты? – возмутился Кастет. – Это ты придумал свалить все на него!
– Не факт, что он об этом знает, – хладнокровно парировал Шпала. – Кроме того, мы все в той или иной мере перед ним виноваты, однако он, как видишь, соблюдает очередность. Действует, так сказать, в хронологическом порядке. Если это тебя утешит, Кастет, могу предположить, что я числюсь в его списке сразу после тебя. Если кто-то из нас что-то придумывал, это, как правило, был именно я, так что Туча, как мне кажется, без особого труда сообразит, чья это была идея – сделать его козлом отпущения „. Да что я говорю – сообразит! Давно сообразил, у него на это было восемь лет и куча грамотных советчиков... Так что ты у нас значишься под номером два, я – третий, а Косолапый замыкает список, потому что на невесте Тучи он женился через целых полгода после суда. Ну как, легче тебе стало?
– Издеваешься? – угрюмо спросил Кастет. – В чем тут облегчение? В том, что ты после меня в очереди? Так я не против пропустить друга вперед!
– Кажется, ты вообще не собирался умирать, – напомнил Шполянский. – Ты собирался убрать Тучу, разве нет? А мы обещали тебе помочь. Вот я и помогаю. Фактически даю тебе в руки маршрут его движения, план, по которому он будет действовать. Тебе этого мало? Тогда извини, я иду в милицию и выкладываю все как на духу. Может, они ко мне парочку сержантов приставят. С ними мне будет спокойнее, чем с тобой.
– Шпала прав, Кастет, – подал голос Косолапый. – Он дает тебе шанс действовать на упреждение.
– А если он ошибается? – проворчал Кастет.
– Тогда следующим умрешь не ты, – сказал Косолапый. – Тоже неплохо, согласись.
– Помощи от вас как от козла молока, – вздохнул Кастет. – Вот интересно, Косолапый, если он до тебя доберется, он как – Марину с дочкой тоже порешит или, может, с собой заберет?
– У Медведева побелели губы.
– Ты... Ты... Ты даже говорить об этом не смей, слышишь? Думать об этом не смей, Кастет!
– Это почему же? – лениво изумился Кастет. – Я тоже, как Шпала, пытаюсь его ходы просчитать. И потом, чем это ты у нас такой особенный? Тем, что бабу у Тучи увел?
– Не у Тучи, – неожиданно спокойно возразил Косолапый. – У тебя. Ты ведь на нее сразу глаз положил, скажешь, не так? А я ее от тебя, павиана озабоченного, просто защитил.
– Тоже мне, рыцарь косолапого образа, – сказал Кастет. – Не думай, что я об этом не помню. А за павиана ответишь.
– Только перед фондом защиты диких животных, – отрезал Косолапый.
– Хватит, – сказал Шпала. – Замолчите, идиоты. Не хватало еще вам между собой передраться.
– Было бы с кем, – сказал Кастет.
– Ты прав, Анатолий, – не глядя на Кастета, сказал Косолапый. – До тех пор, пока все это не кончится, мы должны держаться вместе. Права у нас такого нет – отношения выяснять, потому что за нами семьи, близкие... До седьмого колена, как этот сумасшедший написал. Эй, Кастет!
Кастет повернул к нему голову и увидел протянутую для рукопожатия ладонь. Он скорчил рожу, а потом, набычившись, удивительно похожий на обиженного подростка, пожал Косолапому руку и буркнул:
– Ладно, проехали и забыли. Теперь так, – продолжал он другим тоном, напустив на себя деловитый вид, – слушайте сюда. Мы поступим следующим образом...
Еще полчаса они обсуждали предложенный Кастетом план действий, пока наконец не пришли к полному согласию. К этому времени дневная голубизна неба уже заметно потускнела, а висевшие над западным горизонтом облака окрасились в нежно-золотистый цвет. Выезжая из карьера, Анатолий Евгеньевич Шполянский продолжал думать о том, правильно ли он понял логику Тучкова, а если нет, то чем это может грозить ему лично: Потом до него вдруг окончательно дошло то, что рассказал в начале разговора Константин Кудиев, по кличке Кастет; он представил себе залитый кровью салон знакомого «Кадиллака» и окровавленный труп с нелепо и неприлично, как у выброшенной надувной куклы, раскинутыми ногами – тоже окровавленными, голыми и жалкими. Шполянский крепко стиснул обеими руками руль, намертво сцепил зубы и даже на мгновение зажмурил глаза, борясь с первым за все это время приступом настоящего страха, больше похожего на панику.
* * *
По дороге из спортзала Юрий остановил машину возле коммерческой палатки, чтобы купить пива и воблы. Все тело приятно ныло после хорошей физической нагрузки, и хотелось расслабиться, посидеть перед телевизором, ни о чем не думая. Расплачиваясь с молоденькой симпатичной продавщицей, которую, увы, было трудно разглядеть за сплошным заслоном выставленных в витрине пестрых этикеток, Филатов озабоченно подумал о том, что за последние годы заметно сдал. Техника призабылась, реакция стала уже не та, да и с дыханием появились проблемы, которых раньше не было. Все это обнаружилось на ринге, где спарринг-партнер – молодой, поджарый, не слишком опытный, но зато резвый и прыткий – заставил-таки Юрия попотеть. Пару раз ему удалось довольно чувствительно достать Филатова, когда тот, увлекшись, забывал о защите, так что примерно к середине поединка Юрий озверел и начал молотить его по-настоящему, в полную силу. Парнишка, впрочем, держался вполне достойно, хотя был всего-навсего спортсменом, а не уличным бойцом, и, когда все закончилось, Юрий пожал ему руку с довольно теплым чувством.
«Курить, что ли, бросить? – подумал Юрий, забирая сдачу и напоследок улыбаясь продавщице, которая, судя по некоторым признакам, была не прочь еще немного поболтать с таким видным, плечистым кавалером, подъехавшим на хорошей иностранной машине. – Ас другой стороны, ну, брошу я курить, пить перестану, и что дальше? До ста лет мне с моей способностью все время влипать в неприятности все равно не прожить, да и зачем это надо – жить до ста лет? Не хочу я жить до ста лет, греть на лавочке у подъезда старые кости, заигрывать с соседскими бабусями и брюзжать на молодежь – дескать, мы в ваши годы – о-го-го!»
Он сел в машину, бросил на соседнее сиденье запотевшую, только что из холодильника, бутыль с пивом и пакет с вяленой воблой, опустил стекло слева от себя и включил зажигание. В салоне немедленно ожило радио. Передавали выпуск новостей, и говорили опять о недавнем громком убийстве, когда какой-то отморозок забил насмерть стальным прутом знаменитого музыкального продюсера и его беременную жену, известную телеведущую. «Озверел народ, – подумал Юрий, запуская двигатель и отъезжая от бровки тротуара. – Одни зверствуют, другие неделями смакуют эти зверства, во всеуслышание обсасывая подробности, от которых нормального человека должно бы по идее наизнанку выворачивать, а третьи все это с интересом слушают и смотрят – дескать, ну, что там у нас новенького, кого у нас сегодня замочили, куда бомбу подложили, сколько жертв? Честное слово, так и тянет удариться в веру, на службы ходить, зарасти бородищей по грудь, с паломниками по Руси путешествовать, научиться подставлять вторую щеку и круглосуточно благодарить Господа за то, что развел в своем хозяйстве весь этот бардак – дескать, прости, Господи, это не ты, это мы такие бестолочи, в грехах погрязли, испортили твое творение... А с другой стороны, поклоны бить – дело нехитрое. Если мы испортили, так кому же чинить – опять Господу? Нет, товарищи попы, тут у вас что-то не срастается. И рад бы вам поверить, да не выходит чего-то...»
– Популярный еженедельник «Московский полдень», – говорило радио бодрым женским голосом, – ссылаясь на конфиденциальный источник, близкий к проводящим расследование органам, утверждает, что в деле об убийстве музыкального продюсера Виктора Артюхова и его жены популярной телевизионной ведущей Лены Зверевой появились новые обстоятельства. Вчера в Москве был задержан подозреваемый в совершении этого преступления, у которого обнаружили пакет с личными вещами убитых. Подозреваемый упорно отрицает свою вину в тройном убийстве – напомним, что вместе с Виктором Артюховым и Леной Зверевой был убит тракторист сельскохозяйственного кооператива «Красная Слобода» Василий Головин, – однако обнаруженные при нем улики, по мнению лиц, проводящих следствие, неопровержимо свидетельствуют о его причастности к совершению данного преступления, которое следствие склонно квалифицировать как заказное убийство.
– Пропадите вы пропадом, – сказал Юрий, выключая радио. – Димочка в своем репертуаре, – добавил он, имея в виду главного редактора еженедельника «Московский полдень» Дмитрия Светлова. – Вот уж действительно, свинья грязи найдет... И как это ему удается? Ведь закрытая же информация, тайна следствия! Сколько же он ментам платит, а? То-то вечно жалуется, что денег нет... Или его писаки сами все это выдумывают? Но тогда это еще дороже получается – штрафы, судебные издержки...
Ему никто не ответил, поскольку в машине он был один, если не считать полуторалитровой бутылки пива и пакета с тремя вялеными воблами. Бутылка молча потела конденсатом, а вобла также молча таращила на Юрия покрытые соляной коркой глаза, округлив, словно от повышенного внимания, широко разинутые зубастые рты. Взгляд мертвых рыбьих глаз был неприятен, в нем чудился немой упрек, и Юрий, протянув руку, перевернул пакет так, чтобы вобла смотрела не на него, а в дверцу.
Квартира встретила его тишиной, прохладой и знакомым с детства запахом – неопределенным, но сильным и легко узнаваемым, который не могли вытравить ни ремонты, ни холостяцкая привычка Юрия курить где попало. Захлопнув за собой дверь, Юрий сразу прошел на кухню, бросил на стол вынутую из почтового ящика газету и сунул в морозилку пиво – конденсат на бутылке уже высох, а это означало, что пиво нагрелось до комнатной температуры и его снова надо охлаждать. Пока холодильник занимался этим ответственным делом, Юрий сходил в ванную и еще раз принял душ, потому что, стоя в пробке по дороге домой, опять ухитрился вспотеть.
Из душа он вышел бодрым, посвежевшим и благоухающим дорогим французским одеколоном. Этот одеколон его заставил купить все тот же Димочка Светлов; самому Юрию было глубоко плевать, чем от него пахнет после бритья, его в этом плане вполне устраивали «Шипр» и «Тройной», однако Димочке удалось его переубедить. То есть не переубедить, конечно, поскольку выдвигаемые Димочкой аргументы в пользу французской парфюмерии все равно казались Юрию надуманными, а сам вопрос мелким и не стоящим такого пространного и эмоционального обсуждения, – просто согласиться было легче, чем спорить, и Юрий вместе с Димочкой отправился в дорогой парфюмерный магазин и позволил господину главному редактору выбрать себе одеколон, каковой одеколон безропотно оплатил, хотя стоил он как целая коробка того же «Шипра». Жена Димочки, понюхав одеколон, одобрила выбор супруга, сказав, что запах очень приятный и в высшей степени мужской, как раз для Юрия, и на этом вопрос был закрыт. С тех пор Юрий, не рискуя экспериментировать, время от времени наведывался в знакомый магазин, вежливо раскланивался со знакомыми продавщицами и покупал там один и тот же одеколон – тот самый, который он про себя окрестил «редакторским».