Пока Туча предавался этим размышлениям, Шпала опять сцепился с Далласом. Спорили они, как всегда, о музыке. Шпала, почти профессионально знавший классику и полагавший, что в течение двух последних столетий музыка только деградировала, никогда не скрывал пренебрежения, с которым относился к занятиям Далласа. Даллас уже целый год бился, пытаясь раскрутить какую-то рок-н-ролльную группу с труднопроизносимым названием – бегал по ночным клубам и студиям звукозаписи, тряс брюхом, орал, потел, уговаривал, проталкивал, – но больших успехов на ниве продюсирования пока не добился. Шпала наполовину в шутку, наполовину всерьез утверждал, что неудачи Далласа обусловлены неправильным выбором профессии. «Рок-н-ролл твой – дерьмо на палочке, ничуть не лучше попсы, говорил он, – и продюсер из тебя, как из дерьма пуля, так чего же ты хочешь? Если дерьмо сложить с дерьмом, ничего, кроме дерьма, не получится. Правда, это будет довольно большая куча говна, но что толку? Только и остается, что свалить ее на чей-нибудь приусадебный участок – может, картошка уродится или, к примеру, клубника...»
Даллас, как всегда в таких случаях, немедленно взбеленился и принялся орать, тряся патлами. Его толстые багровые щеки дрожали, студенистое брюхо прыгало; размахивая перед носом у Шпалы толстым, как сарделька, указательным пальцем, он громогласно разорялся в том смысле, что Шпала еще приползет к нему на коленях, умоляя записать новый альбом знаменитой группы Далласа на его, Шпалы, вонючей технике, которую он вагонами закупает у китайцев, а врет, что возит прямо из Европы... Кастет, который торговал палеными тачками и был равнодушен к музыке, развлекался, поддакивая то одному, то другому и не давая таким образом вареву остыть в горшке. Это была старая игра, которая им никогда не надоедала; при этом Шпала, содержавший два компьютерных клуба и между делом писавший на заказ очень недурные, оригинальные программы, никогда не отказывал Далласу в помощи и сводил принесенные им записи на компьютере, причем сводил так, как их не свели бы ни в одной профессиональной звукозаписывающей студии. Денег он с Далласа, понятное дело, не брал – такого между ними сроду не водилось, – и вся эта ругань была обыкновенным сотрясением воздуха.
Потом в разговор вмешался заскучавший Косолапый, предположив, что дела у Далласа не идут именно из-за Шпалы, который что-то химичит с записями. Шпалу обозвали диверсантом и врагом народа, после чего было единогласно решено выйти на улицу освежиться. К этому времени вторая бутылка виски давно опустела, в ход пошла третья и все были уже порядком набравшись.
Даллас кликнул официантку и наполовину в шутку, наполовину всерьез велел ей стеречь столик, чтобы всякие, как он выразился, шаромыжники не умыкнули оставленные без присмотра продукты. Выбираясь из-за стола, он сунул под мышку коробку с драгоценным револьвером. Туче это не понравилось, но он промолчал, рассудив, что оставлять без присмотра такую вещь в полутемном, полном подвыпивших людей зале действительно не стоит.
Миновав тесный, скудно освещенный и насквозь прокуренный вестибюль, они шумно вывалились на улицу и сразу окунулись в пахнущую выхлопными газами синюю прохладу позднего летнего вечера. Все было просто отлично: фонари сияли, отражаясь в полированных крышах припаркованных вдоль улицы автомобилей; неоновая вывеска «Старого салуна» мигала, озаряя стоянку красно-сине-зелеными вспышками; из открытых дверей доносилась музыка, а в жилах мягко бродил хмель, ударяя то в голову, то в ноги и вызывая теплую грусть пополам с острой потребностью сейчас же, не медля ни минуты, отдать жизнь за любимых друзей. Даллас со Шпалой продолжали перебраниваться – уже шутливо, по инерции; Косолапый, как всегда, смотрел, кого бы склеить на ночь, – тоже по инерции, поскольку, если не считать официанток, в пределах видимости не было ни одного подходящего объекта; а Кастет, оседлав любимого конька, втолковывал Туче разницу между «Ровером», который он продал на прошлой неделе, и «Саабом», который продавал сейчас. Туча слушал его невнимательно, невпопад кивая и легонько отпихивая Кастета, когда тот, разгорячившись, принимался хватать его за рукав и тащить к стоянке, чтобы там наглядными примерами проиллюстрировать свои слова.
Потом где-то вдалеке возникло комариное жужжание работающего на предельных оборотах мотора. Московский Центр даже ночью не назовешь тихим местечком, но этот звук был какой-то особенный, и Туча сразу обратил на него внимание. Потом он не раз вспоминал это обстоятельство, думая, что такая странная избирательность восприятия была не чем иным, как знаком, посланным в окутанный алкогольными парами мозг не то ангелом-хранителем, не то его же собственным подсознанием, которое уже тогда почуяло надвигающуюся вместе с этим высоким, ноющим звуком беду.
Звук приблизился, превратившись из тонкого комариного пения в прерывистый злобный рев; затем мотор невидимой машины словно захлебнулся, споткнувшись, взвизгнули покрышки, и из-за угла буквально вылетел приземистый черный «БМВ», на мгновение ослепив Тучу нестерпимо яркими огнями галогенных фар.
– Это машина, – с черной завистью протянул Кастет. – Ракета, а не машина! Разбогатею – себе такую куплю.
– Лучше укради, – посоветовал Косолапый. – А то, пока ты разбогатеешь, это будет уже не машина, а ржавый хлам.
– Отвязанные какие-то, – заметил Шпала. – Обкурились, наверное. Уж очень лихо ездят.
Водитель черного «БМВ» действительно ездил лихо. Почти не снижая скорости, он влетел на стоянку перед «Старым салуном» и только тогда ударил по тормозам. Машина пошла юзом, оставляя на асфальте хорошо различимые черные полосы, и замерла в сантиметре от высокого бордюра, напоследок задев бампером мотоцикл Далласа. «Харлей» покачнулся и медленно, будто нехотя, завалился на бок с жестяным грохотом и лязгом. Туча видел, как по асфальту запрыгали блестящие осколки разбитого зеркала. «К несчастью», – невпопад подумал он.
– Ты что творишь, урод?! – взревел Даллас, бросаясь к своему мотоциклу. – Тебя где ездить учили, чайник ты оловянный?
Водитель «БМВ» выбрался из машины и, не обращая на Далласа внимания, озабоченно разглядывал бампер. Он даже вынул из кармана платок и принялся что-то там протирать. Даллас подлетел к нему, как гонимая ураганом грозовая туча, и первым делом от души врезал носком своего ковбойского сапога по блестящему переднему крылу «БМВ». Бил он от души, и на крыле образовалась заметная вмятина.
– Ты что делаешь?! – повторил свой риторический вопрос разгневанный и не совсем трезвый Даллас, хватая водителя за плечо.
Водитель молча обернулся. Обернулся он не просто так; разгибаясь, он сделал еще какое-то движение. Что это было за движение, Туча не разглядел, но Даллас от этого движения нелепо взмахнул руками и отлетел спиной вперед метра на два, а то и на все три. Он бы, наверное, летел и дальше, но его остановила стоявшая поблизости машина. Даллас врезался в нее, опрокинулся на капот, а оттуда мешком сполз на асфальт. Водитель «БМВ» подскочил к нему и ударил ногой. Голова Далласа с отчетливым стуком ударилась о крыло машины; он неуклюже завозился на земле, прикрывая лицо рукой, и вдруг Туча увидел в другой его руке блеск никелированного металла.
Все произошло за считанные мгновения. Они бросились к Далласу; двери «БМВ» распахнулись, и оттуда горохом посыпались крепкие молодые ребята с модными стрижками. Даллас большим пальцем взвел курок револьвера.
– Стоять, сука! – благим матом заорал он, наводя «Смит-и-Вессон» на своего обидчика. – Завалю, как колхозного хряка!
Водитель «БМВ» не стал стоять, как ему было велено. Вместо этого он от души врезал ногой по сжимавшей револьвер руке, и тяжелый никелированный «смитти», дребезжа, запрыгал по асфальту. Одновременно с этим в руке у водителя возник большой тускло-черный пистолет, который тот немедленно приставил ко лбу Далласа.
На стоянке началась кутерьма. Косолапый одним точным ударом опрокинул своего противника и принялся пинать его ногами, выбивая дерьмо. Кастет, напротив, не успел увернуться, схлопотал в ухо, потом под ложечку, сложился пополам и упал на колени; длинный Шпала, несмотря на утонченное воспитание, довольно профессионально валял сразу двоих, не давая им простоять на ногах больше секунды. Один только Туча не принимал участия в увеселении: опустив руки, он неподвижно торчал посреди превратившейся в поле боя стоянки и заворожено смотрел на лежавший в полуметре от его ног револьвер.
– Ну что, козел?! – кричал водитель «БМВ», тыча пистолетом в Далласа, который, напротив, больше не кричал и вообще не рыпался, а только смотрел круглыми глазами в круглую же дырку пистолетного дула. Вся морда у него была в красных разводах, левый глаз заплыл, а окровавленные, распухшие губы смахивали на пару оладий с вишневым вареньем. – Что, мешок с дерьмом?! Что ты хочешь, а?! Тебе проблемы нужны? Ну, так ты их нашел. Что с тобой сделать, животное, – ноги прострелить? Или яйца?
Кастета уже били ногами. Он перестал сопротивляться, закрыл руками голову и подтянул колени к животу, вздрагивая от каждого удара. Шпала тоже где-то ошибся, и его балет кончился – его лупили с двух сторон, как боксерскую грушу, он шатался под градом ударов и явно выбирал местечко почище, чтобы прилечь. Из всего этого следовал неутешительный вывод, что оппоненты им попались бывалые и резкие – из тех, что сначала бьют, а уж потом разбираются, кто прав, кто виноват.
– Туча, какого хрена стал?! – прохрипел из-под скрещенных локтей Кастет. – Мочи их, уродов! Туча-а-а!!!
Туча наклонился и подобрал револьвер, дивясь тому, какой он тяжелый, удобный и весь какой-то целесообразный. Эта штуковина как будто знала, для чего она предназначена, и была горда своим предназначением. Так и подмывало пустить ее в дело; строго говоря, иного выхода у Тучи просто не было, поскольку богатырским телосложением и умением ломать челюсти он не отличался с детства.
Он выпрямился, держа револьвер обеими руками, и закричал:
– А ну, кончай базар! Буду стрелять!
На него никто не обратил внимания, и тогда он выстрелил. Первоначально Туча хотел пальнуть в воздух, но в голову ему некстати пришла мысль о том, что патронов в барабане всего шесть штук – дорогих, эксклюзивных револьверных патронов сорок пятого калибра, каких в наших широтах днем с огнем не сыщешь. Понапрасну дырявить этими уникальными штуковинами небо было как-то жалко, и Туча, опустив ствол, выпалил по черному «БМВ».
Грохнуло так, что у него заложило уши. Револьвер тяжело подпрыгнул у Тучи в руке и больно ударил в ладонь, едва не вывихнув большой палец. Заднее стекло «БМВ» помутнело, покрывшись сеткой мелких трещин, помедлило немного, словно раздумывая, не постоять ли еще немного, а потом неторопливо, как в замедленной съемке, осыпалось вовнутрь водопадом крошечных осколков.
На мгновение весь мир замер, как на фотографии; все лица одновременно повернулись к Туче с одинаковым выражением тупого изумления. Потом фотография кончилась, и началось кино.
– Ты что делаешь, падло?! – яростно закричал водитель «БМВ», оставляя в покое измордованного Далласа. – Брось шпалер, гнида! Ну, живо! Завалю!
Его вытянутая во всю длину рука с зажатым в ней пистолетом описывала плавную дугу, наводя ствол на Тучу. Это стремительное, отточенное долгой практикой движение напоминало бросок кобры. Оно было совсем коротким, но Туче показалось, что это продолжается целую вечность. Он успел понять, что в конце дуги пистолет нацелится ему прямо в лоб, успел испугаться надвигающейся нелепой, бессмысленной гибели и успел даже сделать то единственное, что еще было в его силах: конвульсивным движением сместил ствол револьвера влево и спустил курок, будучи на сто процентов уверен, что промазал и что ответный выстрел сейчас вышибет ему мозги.
«Смит-и-Вессон» гулко рявкнул, выплюнув сноп соломенного, пламени. Тяжелая пуля сорок пятого калибра ударила водителя «БМВ» в грудь, как таран. Обутые в модные туфли ноги на миг оторвались от земли; раскинув руки, водитель отлетел назад и рухнул спиной на асфальт. Он был мертв, как старая автомобильная покрышка.
Туча продолжал стоять, держа перед собой обеими руками дымящийся револьвер, не в силах поверить в реальность того, что произошло.
– Валим! – закричал кто-то.
На стоянке началась беготня, застучали автомобильные дверцы, и уже через пару секунд черный «БМВ», дико газуя, задним ходом вылетел на дорогу, развернулся и стартовал с места, как болид «Формулы-1». К Туче, шатаясь, подбежал окровавленный Кастет, сильно толкнув его плечом, вырвал из рук револьвер, хищно присел на полусогнутых ногах и, ощерив мелкие зубы, дважды выпалил вслед улепетывающей машине. Второй выстрел попал в цель; «БМВ» завилял, теряя управление, вылетел на тротуар и с ужасным грохотом врезался в угол дома.
– Вот так, – неожиданно спокойным голосом сказал Кастет и сунул револьвер Туче. – Именно так и поступают с тварями. А теперь валим, братан, пока нас тут не повязали.
Туча кивнул, машинально сунул револьвер в карман пиджака и вслед за Кастетом побежал к старенькому «мерину» Шпалы, который уже фырчал выхлопной трубой, задним ходом выбираясь со стоянки. Бледный и абсолютно трезвый Шпала сидел за рулем. Щека у него была ободрана, элегантный пиджак лопнул по шву на спине. Рядом с ним, безуспешно пытаясь зажечь сигарету, сидел Косолапый. Руки у него тряслись, зажигалка все время гасла, и сигарета не желала прикуриваться.
– Какого хрена надо было его мочить?! – заорал он, когда Кастет и Туча упали на заднее сиденье.
– Молчи, Миха, – сказал Кастет. – Туча все правильно сделал. Хорошего в этом мало, но по-другому не получалось. А все из-за этого жирного мудака с его дурацким велосипедом!
Туча посмотрел в окно и увидел Далласа, который, шатаясь, поднимал тяжелый «Харлей». В следующее мгновение мотоцикл завелся с оглушительным ревом; Даллас неуверенно взгромоздился на него верхом и выехал со стоянки.
– Поехали, Шпала, поехали, – нетерпеливо сказал Кастет.
– Куда? – напряженным голосом спросил Шпала. Он даже не обернулся, и Туче это показалось плохим признаком.
– Куда, куда... На Кудыкину гору! – зло выкрикнул Кастет. – Подальше отсюда, вот куда!
– Боюсь, Земля не так велика, чтобы мы могли убраться достаточно далеко, – сказал Шпала и включил первую передачу.
– Трогай уже, философ, – сказал Кастет и устало откинулся на спинку сиденья.
* * *
Виктор Артюхов, по кличке Даллас; Михаил Медведев, по кличке Косолапый; Анатолий Шполянский, по кличке Шпала; Константин Кудиев, по кличке Кастет. Все они прошли по делу как свидетели, и данные ими на суде показания совпадали до мельчайших деталей. Адвокату защиты не удалось сбить их и запутать, да он и не особенно к этому стремился: дело было ясное как день, и копаться в нем никому не хотелось. Благодаря крайне несчастливому стечению обстоятельств жертвой ночной драки на стоянке ресторана «Старый салун» стал работавший под прикрытием офицер ФСБ. Стремясь войти в доверие к членам организованной преступной группы, занимавшейся поставками в Москву тяжелых наркотиков, чекист буквально лез из кожи вон, показывая, какой он крутой парень. Показ этот закончился наездом на припаркованный возле шалмана «Харлей» Далласа со всеми вытекающими последствиями. Оставить убийство офицера ФСБ безнаказанным было нельзя, а сажать всех пятерых, как видно, показалось кому-то хлопотным и ненужным. Андрей Тучков не знал, кто надоумил Далласа, Шпалу, Косолапого и Кастета свалить все на него; ему хотелось верить, что это сделал следователь, но с таким же успехом все это мог придумать и кто-то из них. Или все вместе...
Как бы то ни было, Туча пошел «паровозом». Ознакомившись с показаниями друзей, он понял, что все решено без его участия, и изменил собственные показания, взяв все на себя. Да, револьвер с самого начала был у него. Это был его револьвер, который он приобрел, хранил и носил при себе совершенно незаконно, хотя и без цели продажи. Ссору с приехавшими на «БМВ» людьми затеял он, и он же первым вынул оружие, которое сразу пустил в ход, потому что был пьян и плохо соображал, что делает. И вдогонку удирающему «БМВ» тоже стрелял он, Туча, а никакой не Кастет, как он сдуру утверждал вначале. И никто не просил его «мочить уродов» – все, оказывается, пытались его удержать, отговорить, но в него будто бес вселился...
Одержимость бесом суд во внимание не принял; то, что Туча в момент убийства был пьян, сочли отягчающим обстоятельством, и ломилось ему лет двадцать – двадцать пять, да выручил адвокат и еще то, что Туча, вняв уговорам следователя, подписал признание и выторговал себе явку с повинной. Ему отвалили десятку, а потом скостили два года за примерное поведение.