Спустя несколько ут в комнату вошли десять ребят, одетых в чёрное. "Проводящие", - испуганно поняла я. Они встали напротив девушек и выслушали руководителя, распределившего каждого из них к одной из Хранящих, называя номер девушки. В отличие от Хранящих, у всех Проводящих имелись имена и фамилии, написанные на небольшой табличке на груди, поэтому определить их возраст по номеру я не могла. Судя по виду, они должны были быть нашими ровесниками.
Ребята расселись и занятие началось.
Сначала, разбитые по парам, они просто глядели друг на друга, слушая речь обучающего, как прекрасно находить точку соприкосновения и общаться друг с другом. Слова психокорректора ласкали слух.
То, что наш руководитель практики, нес Атис, умеет заглядывать в чужие головы, было очевидным. Начиная урок, он прежде всего расплывался в добродушной улыбке, как ранее это делали нес Паристо и все ведущие обучающих записей, а затем начинал ласково, с придыханием, ворковать. Его голос звучал нежно, заботливо, словно голос родителя, пекущегося о своём дитя.
- Первая стадия энергообмена - прикосновение, - говорил он. - Прикосновение - это прекрасная форма нахождения общего языка. Мы касаемся друг друга, когда хотим выказать поддержку, когда предлагаем помощь. Коснитесь друг друга.
Ребята немного неуверенно выполнили указание, касаясь рук.
- Видите, как приятно тепло, исходящее от вас. Касаясь друг друга, вы не только ощущаете разницу температур, но и незаметно делитесь толикой энергии. Каждый ратенмарец способен излучать и принимать толику энергии, но только Проводящие способны принимать внушительное её количество и передавать дальше. Уникальность же Хранящих заключается в том, что ваш энергетический запас огромен, и это значит, что только вы, девушки, способны поддержать силы Проводящего во время управления кораблём типа "Бета".
Спустя ещё несколько ут руководитель предложил им коснуться плеч друг друга, рук, колен.
В обучающем зале стояла оглушительная тишина, пока парни и девушки продолжали трогать друг друга. Казалось, в их простых, непритязательных прикосновениях не было ничего особенного, но лёгкий шорох одежды и сдавленные вздохи раскрасневшихся Хранящих заставили меня залиться румянцем и опустить взгляд.
Как же я была счастлива тогда, что оказалась лишней и мне не пришлось делать ничего такого, о чём бы я постеснялась рассказать маме. Но радовалась я зря - через три практических занятия меня заставили делать то же самое.
Помню, как я заняла один из стульев. В голове пустота, думать о том, что мне предстоит трогать мерзкого Проводящего, который в будущем, не задумываясь, станет уничтожать таких, как я, было невыносимо.
Парень в чёрном костюме, в лицо которому я старалась не смотреть, опустился напротив. Слова поддержки и одобрения психокорректора разлились по обучающей комнате:
"Не бойтесь прислушиваться друг к другу, делить общую суть энергии, распределённой среди всех нас в разном количестве, пытаться почувствовать тепло того, кто сидит напротив..."
Руки дрожали, когда чужие пальцы осторожно касались моих запястий, после предплечий, чуть сжимая, словно Проводящий проверял, целы ли у меня кости. Затем он переместился на колени, не спеша обвёл чашечки и сжал ноги чуть выше.
- Номер Сто семьдесят, - прозвучал голос нес Атиса над самым ухом. - Нет причин для стеснения, проявите инициативу.
Все так же ни на кого не глядя я вытянула руку и положила её на чужое колено. Судорожные трепыхания пальцами едва ли можно было назвать касаниями, но, кажется, руководитель был удовлетворён послушанием и не стал требовать большего.
Кто был тем Проводящим, я так и не узнала, не решившись поднять взгляд.
Остатки круга, вплоть до отбоя, я провела в гигиеническом отсеке. Мне казалось, что меня испачкали, и как бы отчаянно я не тёрла кожу, эту грязь мне никак не удавалось смыть. Дальше я рыдала, ненавидя свою судьбу, и думала, что было бы гораздо лучше, провались я в какую-нибудь пещеру, убегая тогда от ратенмарцев. Или, может, мне следовало открыть свой возраст, попасть в лабораторию и с честью принять судьбу захваченных тейанок.
Но я струсила. Побоялась страшных сказок, пусть они и имели все шансы превратиться в реальный кошмар. Не нашла сил сопротивляться, стоило услышать о пугающем месте, куда попадали наши женщины. И теперь поделом мне искупаться в этой грязи, давая мерзким Проводящим трогать меня своими кровавыми руками.
Думать о том, что эти парни ещё никому не успели навредить, у меня никогда не получалось. Стоило заметить чёрный цвет в обеденной или на практиках, ставших регулярными, как внутри меня все подбиралось от злобы.
Пусть не они, но, возможно, их отцы окунули руки в кровь по локоть. В кровь моих соплеменников, моих друзей, моей семьи...
Я всех их ненавидела, но что я могла сделать? Что я могла сделать, будучи девятнадцатидюженной девушкой в окружении чужаков? От бессилия и осознания того, что у меня просто нет храбрости не только покончить с собственной жизнью и навсегда избавиться от ратенмарцев, но даже на то, чтобы выдать свой возраст или совершить какую-нибудь невообразимую глупость, чтобы меня наконец сочли непригодной и отправили в лаборатории, я стала презирать себя.
Но самоуничижение не помогло изжить страх, прочно укоренившийся в душе.
К концу четырнадцатой ступени обучения я научилась создавать иллюзию того, будто на практике я действительно пытаюсь осуществить идиотский энергообмен. Не знаю, что на самом деле должно было происходить и что именно мне было положено ощущать, но ничего кроме тлеющего отвращения и гадливости я не чувствовала, стоило только Проводящему протянуть ко мне руки.
Глаз я тоже больше не опускала. Я видела их скользкие взгляды и гнусные полуулыбки, когда они касались моих рук и ног.
Со временем на смену неловким прикосновениям пришли напористые поглаживания. Проводящие старались то и дело коснуться бедра сквозь ткань или дотянуться до шеи. Они сжимали тело всё увереннее, иногда причиняя боль, но руководитель словно ничего не замечал, лишь иногда напоминая, что мы должны терпимее и внимательнее относиться друг к другу, помня, что мы только в начале пути.
В начале какого пути я поняла очень скоро и прикосновения показались мне мелочью.
В начале пятнадцатой ступени обучения, на первой же практике, всё тот же нес Атис сообщил нам радостную весть:
"- Наконец-то мы можем перейти ко второй стадии энергообмена. - Искренняя радость сияла на гладковыбритом морщинистом лице. - Поцелуй, - произнёс он довольно, - замечательная форма обмена энергией, несомненно, более эффективная нежели прикосновения..."
Я сидела в стороне, лишённая возможности принимать участие в практике, и ничего лучшего чем это со мной не случалась уже очень давно. Мне казалось, что хуже уже не могло быть, но это... Делать это с Проводящим! Быть к нему ещё ближе!
Меня словно парализовало, в горле встал ком, и я едва смогла поднять руки, принимая электронную доску у нес Атиса.
"Прежде чем мы перейдём непосредственно к практике, - раздавалось словно в тумане, - вы заполните опросник".
Я перевела растерянный взгляд на предмет в руках и увидела на экране обратный таймер времени, за которое требовалось ответить на двадцать вопросов.
Приступить к заданию я смогла только после того как ко мне подошёл нес Атис, узнать, всё ли мне понятно. Я кивнула, желая лишь одного: чтобы этот ратенмарец оказался от меня как можно дальше.
Все вопросы были посвящены предыдущей ступени практики: что я испытываю во время первой стадии; с кем из Проводящих первая стадия кажется мне наиболее эффективной; с кем я не ощущаю никакого контакта; что я чувствую по окончании занятия; ощущаю ли я усталость или прилив сил...
Я не долго думала над ответами, выбрала первые попавшиеся на глаза варианты и поспешила вернуть доску. Собрав остальные ответы, нес Атис загрузил данные в систему, а затем, сосредоточив взгляд на пульте, рассадил девушек в другом порядке, пока Проводящие продолжали занимать свои привычные места.
Как только всё было готово, руководитель продолжил говорить всё ту же чепуху, что и о прикосновениях, десятки раз подчёркивая, что вторая стадия является более эффективной, позволяя осуществлять больший оборот энергии. Затем нес Атис просто предложил Проводящим поцеловать Хранящих.
И всё, что мне оставалось делать дальше, это слушать гадкие, тошнотворные причмокивания, разносившиеся по комнате.
Сжав зубы, я сидела прямо. И если дюжину назад меня обуял стыд и не позволил продолжать смотреть, то в этот момент я сгорала от ненависти на Проводящих, жадно впивающихся в губы одураченных девушек, на нес Атиса, благосклонно кивающего, наблюдая за непристойностями, на всех ратенмарцев, позволяющих себе дышать и отравлять мир собственным существованием.
Я ненавидела их всех.
Но больше всего ненавидела себя, зная, что буду делать то же самое, вопреки желаниям и здравому смыслу. И буду делать это только потому, что боюсь. Слишком боюсь потерять то единственное, что у меня осталось - жизнь.
У меня отняли дом и семью, забрали свободу и право распоряжаться собственной судьбой, растоптали гордость и загнали меня саму так глубоко, что я не была уверена, смогу ли стать прежней, вернись всё на круги своя.
Всё, что я смела себе позволить, это жалкий хвост из волос на пару сантиметров выше положенного, ругательства, звучавшие только в моей голове и жалкий браслетик тех цветов, которые я бы предпочла больше никогда не видеть.
Глядя на отвратительное зрелище, я знала... знала, что буду делать то же, что и эти ненастоящие ратенмарки. Презирая их за готовность поддаваться лжи, я всё время упускала из виду тот очевидный факт, что они делают это потому что искренне верят, потому что не знают другой жизни или, возможно, давно о ней позабыли. А я, та, что считает себя лучше них, буду целовать поганого Проводящего из-за страха, застрявшего глубоко внутри. Зная, что они убийцы, я всё равно буду это делать.
Страх был тем, с чем я неразрывно росла и взрослела. Страх перед ратенмарцами, страх перед лабораториями, страх перед смертью.
И потому, когда настал мой черед занять место для практики, я опустилась на стул и с каменным лицом позволила себя целовать.
В отличие от первого Проводящего, посмевшего меня коснуться, того, чьё лицо я не запомнила, ратенмарца, терзавшего мой безжизненный рот, я запомнила очень хорошо. Его звали Эдог Мар.
Худой и темноволосый, он обладал типичной внешностью ратенмарца. Кожа была светлее тейанской на несколько тонов, чуть вытянутые серо-зелёные глаза смотрели настороженно, словно выжидая чего-то.
Стоило руководителю приказать приступать к практике, и он ту же положил руки на мой затылок и неосторожно привлёк к себе. Его губы были сухие и тёплые. Они сомкнулись на моих и следующее, что я почувствовала - гадкий мокрый язык, пытавшийся проникнуть в мой рот.
От неожиданности и шока я застыла и, не контролируя себя, расцепила зубы. Он, не мешкая, засунув свой отросток в мой рот и стал старательно шевелить им там.
Мне было настолько гадко и мерзко, что уже через несколько секунд я почувствовала, как пища просится наружу, и если бы Проводящий не был так же расторопен, как и в поцелуе, меня стошнило бы прямо на него.
Думая об этом сейчас, я находила в случившемся толику удовольствия. Всё отвращение, наполнявшее меня во время практик, ярко отразилось на лице гадкого подростка. Он даже не представлял, что в тот момент был единственным ратенмарцем, которому действительно дано понять, как я себя чувствую при виде любого из них.
- Номер Сто семьдесят, сосредоточьтесь, - одёрнула меня куратор Нан и мой взгляд снова упёрся в доску, отвлекая от приятных воспоминаний.
***
После первой части занятий мы, как всегда, направились на второй приём пищи.
Несмотря на то, что среди Хранящих эталоном поведения являлась сдержанность, общаться и заводить приятельские отношения нам никто не мешал. Поэтому, стоило куратору объявить, что мы свободны, девушки поспешили покинуть обучающую, тут же разбиваясь на пары и тройки.
В выпускной группе, в составе которой я числилась, все давно определились с кем дружить. Неудивительно, что когда я присоединилась, желающих составить мне компанию или хотя бы просто общаться не нашлось. Время шло, но своей я так и не стала.
Сначала я долго остерегалась девушек сама, считая их ненормальными или, может, предательницами, согласными сотрудничать с ратенмарцами по доброй воле. Узнав, что они сами считают себя ратенмарками, я долго пребывала в немом шоке и ещё дольше раздумывала над тем, не рассказать ли им правду. В конце концов, решившись однажды поделиться с одной из девушек тем, что я знаю, я подсела к ней в общей комнате, когда остальные уже разошлись по своим каютам, и только раскрыла рот, как голос в динамике велел нам обоим отправляться спать.
Других попыток рассказать правду я не делала, содрогаясь от мысли, что за нами наблюдают постоянно. Я стала разговаривать ещё меньше, ограничиваясь ответами на занятиях. Так и привыкла довольствоваться собственной компанией и держаться особняком.
Поэтому даже по прошествии двух дюжин я так и осталась для всех подозрительной незнакомкой, свалившейся на голову вместе со своим странным номером.
От перехода на последнюю, шестнадцатую ступень обучения ничего не изменилось. Я, как обычно, последней покидала обучающую комнату, следуя за тихонько чирикающими девушками, спешащими в обеденную.
Огромное просторное помещение было таким же белым, как и всё на Матере, только одна из частей плотной обшивки была заменена на прозрачный материал, напоминавший стекло. Сквозь него были видны яркие холодные звезды, сияющие во тьме космоса.