- Знаешь… раз уж так – давай и Эни с собой возьмём. Не жизнь ему тут – замучает его твой братец.
- Добрый ты, - проурчал Ирон. – Ну, ладно, возьмём… Места хватит…
И нацелился Стёпу поцеловать, но в этот момент из-за двери ванной высунулись мордашки Тина и Лина.
- Что мы нашли! – радостно заявила парочка.
Глава 17. Дневник
Из-за двери ванной высунулись мордашки Тина и Лина.
- Что мы нашли! – радостно заявила парочка.
- Т-шш! – зашипел на братцев Ирон не хуже змеи. – Разбудите!
Близняшки бросили взгляд на ложе, и Тин удивлённо спросил:
- Что такое?
- Грам, - коротко объяснил Ирон.
Других объяснений близняшкам не потребовалось, они опустили головы и грустно покивали. Но долго грустить развесёлая парочка, похоже, просто не умела из-за лёгкости характера, и Лин тихо, но радостно сообщил:
- Мы нашли расчёты папы Ахата. Он действительно проложил курс к точке, которую обозначил, как Храм. И пометки папы Дирея там тоже есть!
- Здорово! – обрадовался Ирон. – А вы там всё пересчитали?
- Ага, - радостно кивнули близняшки. – Только вот курс выходит за пределы исследованной части космоса.
- Угу, - кивнул Ирон, - так и должно быть. Дайте-ка мне!
Тин вытащил из-за пазухи пухленькую стопку листов, скреплённых магнитным зажимом, и протянул Ирону. Неожиданно из середины стопки выскользнула небольшая потрёпанная книжечка с изображением храма Василия Блаженного на обложке. Самый обычный ежедневник.
Рука Стёпы самопроизвольно дёрнулась и схватила книжечку.
- Что это? – спросил парень.
- Это папы Дирея, - хором прошептали Тин и Лин, - но мы не понимаем, что здесь написано.
- А можно посмотреть? – спросил Стёпа.
- Можно, - ответили близняшки хором, – ты же наш родственник теперь…
Стёпа чуть было не спросил: «С какого перепугу?», но вовремя вспомнил, что его неопределённый кивок во время первого разговора Тин и Лин приняли за признание родства с неведомым ему Андреем Ковалёвым. Разубеждать их он не стал – похоже, у близняшек больше никого не было, кроме него и Ирона, кому вообще они были бы небезразличны.
- Правда, Тиопа, попробуй прочесть, - кивнул Ирон, - а мы пока расчёты проверим.
И вся троица стала переворачивать листочки и задумчиво разглядывать написанные разными почерками строчки. Стёпе вообще всё написанное показалось китайской грамотой, но трое фисташковых вполне понимали, что к чему. Через пять минут Лин исчез в ванной и появился с небольшим устройством, по назначению напоминающим планшет – после этого все трое окончательно погрязли в расчётах.
А Стёпа осторожно открыл ежедневник.
Книжечка оказалась чем-то вроде дневника, который Андрей вёл от случая к случаю. И начал он его в день поступления в университет – не какой-нибудь, а Санкт-Петербургский. Стёпа мысленно восхитился парнем – из записей следовало, что поступил он на бюджетное место благодаря своим способностям, поскольку семья его была небогатой. В дневнике упоминались мама-библиотекарь и бабушка-пенсионерка. Об отце и деде никаких упоминаний не было, как и о второй бабушке и дедушке, поэтому Стёпа сделал логичный вывод – семья была неполной, а дедушка, отец мамы Андрея, скорее всего, уже умер.
Записи в дневнике за первый курс были обычными записями небогатого студента-трудяги, который не может позволить себе прогуливать лекции, чтобы не потерять стипендию, и вынужден ещё и подрабатывать на выходных, чтобы хоть как-то продержаться на плаву. Вряд ли бабушка и мама могли серьёзно помочь в сложном деле выживания в большом городе.
Но Андрей, похоже, был вполне доволен. Учиться ему нравилось, одногруппники попались вполне понимающие, в общежитии тоже особых проблем не было, да и с подработкой он справлялся. Так что первый курс парень закончил на отлично и отправился домой на каникулы – отъедаться и отпиваться парным молоком. Причём, если бабушка и мама жили большую часть года в одном из райцентров Ленинградской области, но на лето они неизменно выезжали на дачу в довольно-таки глухую и удалённую от цивилизации деревушку Пырьев Мор, в которой у бабушки был дом, унаследованный от родителей.
Андрей, который был парнем довольно-таки рукастым, дом подновил, забор починил, крыльцо покрасил, сделал ещё целый ряд всяких дел и немного заскучал, поскольку имел деятельный ум и лениться не умел совершенно.
И его понесло за каким-то интересом в соседний лес, который среди местных старожилов пользовался очень дурной славой. Ничего особо страшного Андрей в лесу не обнаружил и уже думал возвращаться домой, когда на него вдруг опустился странный световой столб – именно так это явление описал Андрей, когда очухался в небольшой каморке без окон и дверей с одним-единственным тюфяком на полу.
Стёпа тут же отметил разницу – одежда Андрея осталась при нём, а в кармане куртки остались студенческий билет, ежедневник и огрызок простого карандаша, которым парень и вёл все последующие записи.
Так вот, после того, как Андрей очухался, он увидел уже знакомых Стёпе зелёных человечков, то есть Келуджи, которые быстро объяснили парню, что родного дома он больше не увидит. Андрей возмутился, попробовал отстоять своё право на свободу… и был избит тонкими блестящими металлическими тросиками, которые причиняли просто нестерпимую боль. После это его держали связанным, развязывая через равные промежутки времени, чтобы дать возможность сходить в туалет, поесть и напиться. По какой-то причине его не подвергали модификациям, как Стёпу, а просто старались укротить, словно непокорное животное.
И вот однажды в каморку, которую Андрей успел возненавидеть всеми фибрами души, вошло самое прекрасное существо из всех виденных Андреем доселе. Прекрасный незнакомец забрал парня с собой и, что характерно, Андрей не слишком сопротивлялся, тем более, что новый хозяин, которого звали Ахат, был ласков и обещал Андрею, что поможет вернуться домой, но сначала им нужно посетить родную планету Ахата.
Читая эти строки, Стёпа скривился, как от кислого. Коварный инопланетянин, купив парня, стал приручать его, проявляя неподдельную заботу. И это принесло свои плоды. Андрей влюбился со всей почти детской наивностью человека, который ещё никогда не испытывал ничего подобного. А полюбив Ахата, он с радостью подарил ему себя. Его даже обрадовало, что непосредственно перед актом любви Ахат затащил его в корабельную лабораторию, объясняя это тем, что не хочет причинить любимому вред.
Стёпа, читая эту запись, нахмурился, отметив, что, скорее всего, ушлый Ахат именно тогда и подверг Андрея тем самым модификациям, которые позднее сделали из парня инкубатор.
Итак, Андрей и Ахат стали любовниками. Именно время полёта к Ризитее стало для Андрея чем-то вроде медового месяца. Кстати, читая дневник, Стёпа нигде не заметил особого шока парня от того, что тот вступил в связь с мужчиной, да и раньше проскальзывали некие оговорки, которые позволили предположить, что Андрей был геем. В общем, сделанные в этот период записи были полны наивного, безграничного счастья. А потом… потом наступил большой перерыв.
Записи после перерыва были уже совершенно иными. Это были записи сломленного, отчаявшегося человека, которого предал тот, кого он любил и кому верил. Да и сами записи стали краткими и сухими. Андрей спокойно и даже как-то безэмоционально писал о том, что стал фактически пленником Внутренних покоев, о том, что от Ахата у него было четыре кладки, о том, что после того, как яйца выходили, он фактически не видел своих детей - только издали на прогулках в саду, о том, каким болезненным был сам процесс и как он чувствует себя всё хуже и хуже… Лури упоминалась в дневнике лишь однажды и рядом было написано «сука», и это было, пожалуй, самым сильным проявлением эмоций. Потом снова был большой перерыв, да и листов в ежедневнике почти не оставалось.
А потом… в самом конце было ещё три записи. В первой говорилось об Ариге и Лаоре – просто упоминалось, что очередные кладки были от них, всё снова было сухо, но чувствовалась глухая затаённая боль в этих кратких строках.
Предпоследняя запись была пространнее. В ней говорилось о разговоре с Ахатом, а потом было написано буквально следующее: «Я простил его. Ему ещё хуже. Но я больше не способен любить, хоть он и говорит, что мы можем улететь и я вернусь домой. Я не верю ему больше. Что мешало ему раньше сделать это, не превращая меня в общую шлюху? Я не верю, что вернусь домой. Не верю, потому что понимаю, что долго не проживу. Последняя кладка далась мне очень тяжело, и эти ёбаные селекционеры позволили моим последним малышам остаться со мной… Я проживу ради них столько, сколько смогу…»
Последняя запись была написана неровным, скачущим почерком человека, который с трудом удерживает карандаш в руках: «Вчера моим малышам Тину и Лину исполнилось по пять лет… Они такие умные, что я просто поражаюсь, гораздо смышлёнее и развитее, чем земные дети этого возраста… Ахат приходит ко мне каждый день, говорит о Храме Предтеч… За прошедшие годы я достаточно овладел здешней речью, научился читать и писать, разобрался в вычислениях… Ахат прав – Храм Предтеч не просто легенда. Более того, это некий реально существующий объект, обладающий большой мощью. Возможно, это артефакт, созданный куда более древней и могущественной цивилизацией… Ахат даже смог проложить курс до этого объекта… Всё возможно, я проверял… Странно, я считаю лучше, чем Ахат… Но вот сил у меня всё меньше и меньше… В таком состоянии я не переживу пространственный скачок. Ахат это понимает… Я просил его позаботиться о Тине и Лине. Что с ними будет без меня с этой сукой в качестве мачехи?
Мне снились мама и бабушка… Они звали меня к себе… Это больно, но я думаю, что скоро мы встретимся…»
Ежедневник заканчивался несколькими пустыми страницами. Стёпа медленно закрыл пеструю книжицу и протянул Тину и Лину, которые смотрели на него со странным выражением.
- Он вас очень любил, - хрипло сказал Стёпа и моргнул, не осознавая, что плачет. Тин и Лин приняли дневник, бросили свои расчёты, прибились к Стёпе с двух сторон и обняли его. Ирон же, видя похоронное настроение всех троих, обнял Стёпу со спины и прошептал в ухо:
- Я тебя не предам. Чем хочешь, клянусь.
Стёпа только кивнул в ответ. И они вчетвером долго сидели, обнявшись, и просто молчали. Странно, но от этого Стёпе стало как-то легче.
***
Зултахх управлял кораблём, летящим к Ризитее. Рядом, как всегда, сидела безмолвная элии, внимательно следя за проложенным курсом. Всё должно было получиться. В недрах корабля были погружены в сон без сновидений сорок боевых тахо (пищу, воду и кислород на корабле стоило экономить) – страшная сила, для того, кто в этом разбирался. Нет, Зултахх не собирался вырезать провинившуюся перед Высшими Семью под корень - это могло непоправимо испортить политическую ситуацию, а ризитейцы - всё ещё очень сильная раса, единственная, которая может создать конкуренцию Высшим. Не нужно открытого противостояния, во всяком случае, пока, это ему дал понять Высший Тан’Туро. Однако, никто не мешает совершить тайную вылазку в Семейный Дом, найти Носителя и забрать его. А заодно и того из детей Дома, который решился на небывалое похищение – Высший, придя в хорошее настроение после того, как узнал, что Зултахху удалось отыскать похищенный подарок, выразил желание получить такого слугу и даже лично обучить его дисциплине. Так что боевые тахо были в этом случае не более, чем подстраховкой, к тому же они владели Клановым искусством смены обликов и вполне могли сойти за ризитейцев при необходимости, так что похищение Носителя и разграбление провинившегося Дома спишут на внутренние разборки – в последнее время в Ризитее становится неспокойно.
Зултахх был спокоен за свой план, беспокоило его другое - даже применяя пространственные скачки, до Ризитеи добраться можно было минимум за семь хани. А семь хани - это семь хани. За них многое может измениться. Обидно будет, если ризитейцы рискнут и заставят подарок принять их выродков… Хотя Высший Тан’Туро дал понять, что это будет не смертельно - появится очень удобная почва для новых экспериментов…
Глава 18. Гонки, расчёска и воспитательный процесс
На следующее утро Ирон приступил к воплощению своего плана, благо, что завтрак накрыли в Малой столовой - ведь большая часть Сыновей уже разлетелась к местам своей учёбы. Дяди Лаора так же не было за завтраком – похоже, что интриган сделал надлежащие выводы из слов Ирона и начал делать визиты нужным личностям. Зато помимо Ирона и Лури за завтраком присутствовали Нири и Ариг, и это Ирона больше чем устраивало. Ариг Ирона не любил, и если что – примет сторону Грама, а под совместным напором брата и сына Лури не устоит. Нири же нравились выставки породистых самцов, к которым можно было смело отнести светские приёмы, Большие охоты и разнообразного рода соревнования, которые практиковала золотая молодежь. Так что она только порадуется, если кто-то из братьев победит или хотя бы достойно выступит в гонке «Золотой Век» - это поднимет престиж не только Семьи, но и самой Нири, как Невесты. И, конечно, она примет сторону Грама – с точки зрения экстерьера он безупречен.
Обдумав всё это, Ирон белой лебёдушкой вплыл в столовую, вроде бы скрывая круги под глазами от недосыпу. Вчера им долго не удалось заснуть – сначала расчёты, потом Тиопа, прочитавший дневник своего предшественника, впал в какой-то ступор и успокоился, только посидев со всеми в обнимку. Потом им удалось отослать близняшек, и Стёпа кратко пересказал историю Дирея, описанную в дневнике… Ирону стало до слёз жаль парня, чью любовь так жестоко обманули. С одной стороны, он понимал, что Ахат, как Дом, не мог не исполнить долг перед Семьёй, с другой – мысль о том, что Дирей, доверившийся тому, кого полюбил, оказался жестоко предан и умер совсем молодым, утратившим веру во что бы то ни было, и единственные, кто скрашивал его жизнь в последние годы, были близняшки, саднила внутри, словно незажившая до конца рана.
А когда история была рассказана, Тиопа неожиданно обнял Ирона так крепко… Это было так хорошо, что Ирон не задумываясь, полез целоваться… и дело закономерно не ограничилось одними поцелуями… Ирона нисколько не волновала его вроде бы подчинённая роль в постели – во-первых, Тиопа боится, что в нём начнёт формироваться кладка, во-вторых, если у них ничего не получится, Ирону придётся отправляться во Внутренние покои среднего сына Правителя… и тому придётся жестоко обломаться насчёт Ироновой девственности – маленькая, но месть. А боли и дискомфорта наутро, о которых писали авторы разных забавных книжечек типа Герта Развратника или анонимного автора «Ста рассказов о Школе Любви», Ирон не чувствовал – регенерация у него была гораздо выше, чем у остальных братьев, и это при том, что его с детства почти не подвергали модификациям – целители находили его слишком хрупким и не рекомендовали вносить в организм изменения сверх необходимых. Но Ирон выяснил любопытные вещи – он отличался от остальных братьев – более острое зрение, более тонкий слух, способность ощущать чужие чувства, повышенная регенерация, потрясающая гибкость и скорость реакции… Ирон порой задумывался – а от кого ему всё это досталось? И Грам, и Нири в этом плане были обычными ризитейцами, дяди Ариг и Лаор – тоже… Ирон начал задумываться о тайной Проверке Крови, но тут подоспело поручение Лури насчёт Носителя, и Проверку пришлось отложить. А сейчас… сейчас это уже и неважно…