Если у абвера есть агенты среди советских железнодорожников – а они наверняка есть – то после получения всех агентурных данных и попытки их анализа от зрелища кружащих по карте наперстков у адмирала Канариса должна крыша поехать. И воздушная разведка ему ничем не поможет. Она увидит, только то, что мы захотим им показать. Потом, конечно, адмирал получит сполна на очередном «правеже» у фюрера, но это уже не наши проблемы.
Следующая по порядку формирования механизированная бригада полковника Василия Владимировича Франка заканчивает на сталинградских полигонах обкатку техники, и готовится к погрузке в эшелоны. Из Горького в районы сосредоточения тоже готовятся к выдвижению дивизионы самоходных 120мм минометов и легкие противотанковые 57-мм САУ на шасси танка Т-70. Единственно, что задерживается, так это комплектование тяжелой самоходной противотанковой бригады, оснащенной 100-мм противотанковыми самоходками. Орудия Д-10С только-только начали выпускать. Но, до появления местных аналогов «тигров» и «фердинандов» наличие тяжелого ПТО является некритичным.
После нашего корпуса технику на заводах Челябинска, Горького и Сталинграда должен будет получать мехкорпус Катукова. За ним последуют мехкорпуса Лелюшенко и Рыбалко. Согласно принятому Ставкой решению, только закончив комплектование мехкорпуса ОСНАЗ, промышленность сможет переходить к производству техники для следующего по очереди соединения.
В любом случае основные события этого лета начнутся очень скоро, и приведут, либо к перелому хребта фашистской Германии, либо к нашему поражению, и еще одному году тяжелейшей войны. В тот раз, именно 12-го мая, началось злосчастное Харьковское наступление, плохо подготовленное, скверно организованное и скоординированное. В результате его провала немецкое командование сумело окружить Изюм-Барвенковский выступ вместе с наступающими частями.
Полностью были уничтожены 6-я, 9-я, 57-я армии, и армейская группа генерала Бобкина. Южный и Юго-Западный фронт оказались ослабленными, в результате чего немецкое командование смогло упредить развертывание советских резервов, и разгромить эти фронты.
Орловско-Брянская операция ни в коем случае не должна повторить тот печальный сценарий. Потому-то столько внимания уделяется действиям нашей разведки, а также сохранению тайны и дезинформации противника. Все же мы можем, когда захотим. И возьмемся за дело всерьез, а не тяп-ляп. Но я верю, что все будет хорошо. Наше дело правое, а, значит, победа будет за нами!
20 апреля 1942 года, Утро. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Иосиф Виссарионович Сталина.
Бывший и.о верховного правителя России, бывший Главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович
Когда господин Верещагин сказал мне, что Сталин обязательно пойдет мне на встречу, я даже не ожидал, что эти слова когда-нибудь исполнятся так буквально. Его секретарь открыл передо мной массивные двери самого известного кремлевского кабинета, и я увидел того самого «дядюшку Джо», который для одних был идолом и иконой, а другие считали его исчадием ада. Точно так же раскололась и русская эмиграция. Одни наши соотечественники по призыву советского вождя вернулись в Россию, чтобы воевать с общим врагом, другие же пошли служить к Гитлеру в СС и вспомогательные части, как, например последователи генерала Краснова. Я же придерживался средней позиции, не считая Сталина ни ангелом ни чертом, а лишь умелым и одаренным от природы политиком, который делал свое дело так, как он это понимал и считал нужным.
Если бы у меня была такая возможность, то я бы всеми силами постарался уклониться от этой встречи, и из оккупированной немцами Франции поехал бы не в Советскую Россию, а, например, в Соединенные Штаты. Но визит лейтенанта Федорцова спутал мне все карты. Я увидел в нем посланца моей израненной Родины, которая зовет меня выбрать – с кем я в этой смертельной схватке с врагом, грозящим моей Родине полным уничтожением. Кроме того мне тогда очень не хотелось угодить в немецкий концлагерь. А зрелище гестаповского офицера, упакованного в простыни, и напоминающего египетскую мумию, вывело меня из равновесия своим сюрреализмом. Наверное, вот так и нас с Ксенией и Мариной также могли похитить и даже убить. Но вместо этого наши незваные гости просто попросили пройти вместе с ними, оставляя решение за нами.
По пути из Бискайского залива в порт Мурманск я много читал, добирая прочитанную информацию познавательными беседами с потомками. Их ясный и незамутненный взгляд на жизнь заставил меня еще раз задуматься над тем – против кого, или, против чего мы воевали в Гражданскую. По обе стороны фронта были, как и истинные патриоты России, так и те, кто был готов распродать ее первому желающему оптом и в розницу.
Не знаю, могло ли быть все по иному, но итог той бессмысленной войны был катастрофичен. После победы красных Россия оказалась сильно ослабленной и власть в ней захватили люди, которых даже большевики теперь считают мерзавцами и подонками. Человек, который стоит сейчас передо мной, принял у умирающего Ленина разрушенную и истощенную страну, и за двадцать лет неустанных трудов и забот превратил ее в державу, способную один на один устоять перед ударом объединенных сил всей Европы. Независимо от политической окраски его поступков и прочих оценок, это деянье – достойное лишь таких титанов, как Петр Великий.
– Здравствуйте, Антон Иванович, – нарушил, наконец, молчание мой визави, делая приглашающий жест рукой, – пусть мы с вами не так давно были врагами, но сейчас, надеюсь, что это уже не так. Поэтому, чувствуйте себя в СССР не пленником, но желанным гостем.
– Здравствуйте и вы, Иосиф Виссарионович, – в тон хозяину ответил я, – надеюсь, что в этот тяжелейший для нашей Родины момент, мы, наконец, забудем все то, что нас разделяет.
– Гражданскую войну пора заканчивать, – вдруг совершенно серьезно сказал Сталин, – конечно, этому мешают те из ваших друзей-эмигрантов, кто вместе с Гитлером отправился в поход на СССР, а также те из наших сограждан, кто изменил Советскому Союзу и пошел в услужение к фашистам. Но я думаю, что эта проблема в ходе войны решится естественным путем. Вы уж извините, но миндальничать с изменниками, и теми, кто снова поднял на нас оружие, мы не будем. Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет.
– Я вас прекрасно понимаю, – так же серьезно ответил я, – и тоже полагаю, что пора зарыть топор войны. Те, же из эмигрантов, кто вместе с немцами воюет против русских, не вызывают у меня ничего, кроме омерзения, пусть раньше мы даже и были с ними однополчанами. Господин Верховный Главнокомандующий, прошу принять мое прошение о зачислении в Красную армию добровольцем, и о направлении меня на фронт в любом чине, включая рядового солдата.
– Я рад, Антон Иванович, что мы с вами хорошо поняли друг друга, – кивнул Сталин, прищурив в усмешке свои тигриные глаза, – Пожелание мы ваше учтем, но есть мнение, что звание русского солдата хотя и почетно, но будет для вас несколько мелковато…
Сказав это, Сталин замолчал, лишь размеренно прохаживаясь передо мной по кабинету, потом неожиданно повернулся ко мне.
– Готовы ли вы принести присягу Советской России, – спросил он, – подумайте, как следует, Антон Иванович. Помните, что время анархии в Красной армии давно уже кончилось, и теперь все ее бойцы и командиры подчиняются железной дисциплине. И в военное время за невыполнение приказов командование и измену Родине может быть только одно наказание… Вы знаете – какое.
Сказав это, Сталин внимательно посмотрел на меня, и добавил, – Антон Иванович, если вы чувствуете, что не сможете служить и подчиняться новой власти, то вас здесь никто не держит. Вам будет обеспечено место на первом же пароходе, следующем с обратным конвоем из Мурманска в Соединенные Штаты Америки…
От последних слов Сталина я немного вспылил.
– Господин Верховный Главнокомандующий! – воскликнул я, – Я старый солдат, который не раз смотрел в лицо смерти. За моей спиной три войны, и я прекрасно знаю - что такое приказ и воинская дисциплина! Если я даю слово, то я его держу! Я не генерал Краснов, для которого честное слово - пустой звук!
– Успокойтесь, Антон Иванович, – сказал Сталин, подходя ко мне, и примирительно взяв меня за рукав кителя. – Я хорошо знаю вашу биографию, и уверен, что даже при нелюбви к нашей власти, вы не измените данному вами слову, и не пойдете в услужение к тем, кто заливает кровью русских людей нашу землю.
Что же касается вашего использования в качестве рядового, то это, конечно, несерьезно. Мы не разбрасываемся генерал-лейтенантами направо и налево. А если и разбрасываемся, то сие означает, что это не генерал, а лишь поручик, случайно оказавшийся в генеральском мундире. Вы меня поняли?
– Мне понятна ваша мысль, – ответил я, – такие престарелые поручики в генеральских мундирах – неотъемлемая часть любой армии мирного времени во всех странах и во все времена.
– Даже так?! – усмехнулся Сталин, – я запомню ваши слова. Но ведь вы сами были, как говорят историки, одним из самых успешных русских генералов прошлой войны. И не ваша в том вина, что все ваши победы не привели к победе всей русской армии.
Я отметил про себя, что советский вождь употребил выражение «русских генералов», вместо привычного для себя местоимения «царских» или «белых» и счел это хорошим знаком. Кроме того, приятно же, черт возьми, когда твой бывший противник отмечает твои достоинства.
– Благодарю за комплимент, – ответил я Сталину, – но должен заметить, что сейчас подробности Перемышльской операции, Брусиловского прорыва или взятия Луцка не вызывают практического интереса, ибо наступили другие времена, в ход идет другое вооружение, используется другая тактика. Тот, кто вздумает сейчас воевать, как в ту войну, будет разбит противником. Примером тому может быть поражение Франции в сороковом году, когда ее не спасла тактика времен маршала Фоша.
– И это тоже верно, – ответил мне советский вождь, прохаживаясь по кабинету, – Скажите, Антон Иванович, в ту прошлую войну вы начинали свою службу на фронте командиром стрелковой бригады?
– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – ответил я, – вступил в командование 4-й стрелковой бригадой 3 сентября четырнадцатого года и командовал ею же, позже развернутой в дивизию в течении двух лет, вплоть до момента назначения на должность командующего 8-м армейским корпусом.
– Отлично, – кивнул Сталин, – есть у нас в Севастополе тяжелая штурмовая бригада, составленная, кстати, из ваших коллег-эмигрантов, применение которой в боях на территории СССР было признанно нецелесообразным по политическим соображениям. Бригада обучена, оснащена и экипирована по нашим самым высоким стандартам. Сейчас, в связи с задержкой в ее боевом применении, и появлением у нас новых образцов техники, происходит ее ускоренная механизация. Есть мнение назначить вас командиром этой бригады. Возьметесь?
– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – ответил я, и тут же поинтересовался, – А как же быть с обязательными в вашей армии комиссарами? Боюсь, что я не уживусь с этими людьми.
– За это не беспокойтесь, – кивнул мне Сталин, – комиссаром, или, как у нас сейчас говорят, замполитом бригады будет назначен Александр Васильевич Тамбовцев, который до сего момента отвечал за ее комплектование и обучение. Если ваше согласие окончательно и бесповоротно, то я сейчас же распоряжусь, чтобы вам немедленно оформили все документы, и как можно скорее, вместе с семьей, доставили в Крым. Все прочее вам разъяснят на месте.
По этим словам я понял, что аудиенция закончена, козырнул, и сказал – Разрешите идти?
После утвердительного кивка я вышел из кабинета советского вождя. Впереди меня ждала еще одна, уже четвертая по счету, новая война.
22 апреля 1942 года. Утро. Восточная Пруссия. Объект «Вольфшанце», Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют:
Рейхсканцлер Адольф Гитлер.
Рейхсмаршал Герман Геринг.
Главнокомандующий кригсмарине гросс адмирал Эрих Редер.
Командующий подводным флотом контр-адмирал Карл Дениц
Гауптштурмфюрер Отто Скорцени
– Мой фюрер, – торжественно, словно метрдотель, объявляющий о подаче фирменного блюда, возвестил Геринг, чья необъятная туша была увешана орденами как рождественская ёлка игрушками, – люфтваффе готово к операции «Morgendämmerung» – «Утренняя заря», по высадке десанта на Фарерские острова. На аэродромах в районе Бергена сосредоточены полностью укомплектованные две бомбардировочных эскадры дальних бомбардировщиков Hе-111H5, одна эскадра пикирующих бомбардировщиков Ju-87D и одна истребительная эскадра, укомплектованная самыми новыми самолетами Fw-190А3. Так как незаконченный аэродром, который англичане строят на острове Воар, имеет еще недостаточную длину взлетно-посадочной полосы – чуть больше полукилометра – прямо на Фарерских островах пока смогут базироваться только пикирующие бомбардировщики и истребители. Но мы там быстро приведем все в порядок. Для высадки воздушного десанта посадочным способом нами уже приготовлены тридцать шесть самых больших в мире планеров Ме-321 и двенадцать самолетов-буксировщиков Не-111Z1 «Zwilling»…
– Постойте, постойте, Геринг, – оживился Гитлер, которого просто обуревала страсть ко всему гигантскому, – Не-111Z1, это, кажется, большой такой буксировщик для планеров, изготовленный из двух бомбардировщиков Не-111, соединенных общим крылом?
– Да, мой фюрер! – ответил Геринг, – к сожалению, таких самолетов у нас всего дюжина, и нам придется использовать их в три приема. В первой волне они перебросят к цели на дюжине планеров тысячу триста десантников и два танка Т-II, во второй и третьей волнах, с интервалом в шесть часов, на острова будет доставлено все необходимое для организации обороны островов в течении первых двух суток, пока к нам на выручку не подойдет флот.
Рейхсмаршал немного соврал – дело в том, что максимальная взлетная масса американского четырехмоторного бомбардировщика Б-17 была на тонну больше чем у сдвоенного Хейнкеля, а заканчивающий испытания Б-29 и вовсе был вдвое тяжелее немецкого летающего уродца. И эта, можно сказать, деталь делает понятной взаимоотношения внутри верхушки рейха. Вот и сейчас, Геринг выставил на передний план люфтваффе, и, походя, швырнул горсть дерьма в адмирала Редера. Причем сделал он это чисто рефлекторно, ибо в их среде так было принято. Интриговали нацистские бонзы много, со вкусом и большим мастерством.
Гитлер проглотил наживку вместе с крючком, и бросил косой взгляд на командующего немецким надводным флотом, – Скажите, Эрих, почему бы вам не провести свою операцию одновременно с высадкой десанта с воздуха?
– Мой фюрер, – был вынужден объяснять Редер, – германский флот в последнее время понес очень большие потери. Но в отличие от люфтваффе его невозможно пополнить за месяц или за два. Кроме того, выход больших кораблей со своих баз немедленно будет обнаружено английской разведкой. Не забывайте, что самолет летит к цели два часа, а кораблю, даже самому быстроходному, для того чтобы из Бергена дойти до Торсхавна нужны почти сутки.
– Не оправдывайтесь, Эрих, – махнул рукой Гитлер, – Германия построила вам мощный флот, снабдила его умелыми и храбрыми моряками, а вы растратили его по пустякам. Где наши линкоры, где «Бисмарк» и «Тирпиц», где «Шарнгорст» и «Гнейзенау»? Похоже, что отдых в «отеле Моабит» не пошел вам на пользу. Да, и скажите спасибо следственной комиссии, которая не нашла вашей вины в гибели «Тирпица». Но, если эта череда неудач продолжится, то мы снова можем вернуть вас в ваш «номер», который пока пустует. Только, теперь уже навечно. Рейху не нужны неудачники. Вы меня поняли, Эрих?
– Да, мой фюрер, – ответил побледневший Редер, – я вас понял.
– Вот и замечательно, – кивнул Гитлер, – что там у вас сейчас в Бергене, «Хиппер», «Лютцов» и «Адмирал Шеер»?
– Да, мой фюрер, – кивнул Редер.
Гитлер погрозил Редеру пальцем, – Смотрите, Эрих, это все, что у вас осталось, кроме несчастного «Принца Ойгена», запертого в Бресте. Сразу же – вы слышите! – сразу же, как только рейхсмаршал Геринг захватит для вас Фареры, направляйте все три этих крейсера в Атлантику, чтобы они вдоволь побили горшки на англосаксонской кухне. Как только поднимется шум, пусть «Принц Ойген» тоже вылезает из своей Брестской берлоги. Он там явно засиделся. К тому же лимонникам будет не до него. Надо поднять как можно больше шума. Англия должна быть поставлена перед фактом, что мы ее переиграли, и пора, если не капитулировать, то заключить с Германией сепаратный мир.