Жан Бертран оказался неплохим в сущности мужиком. Сам поднялся от поломойщика до менеджера отеля — а фактически этим отелем и заведовал, директором там был ливиец, который появлялся на месте в день зарплаты. Когда все началось — пришлось бежать, уже тогда многие повстанцы, которые пошли против Каддафи — захватывали беженцев, особенно чернокожих, гастарбайтеров, у которых в Ливии не было никаких прав и отправляли на земли своего племени, чтобы они были рабами. Благодаря сметливости и организаторским способностям — Жану Бертрану удалось смотаться из Ливии не с пустыми руками. Потом, как только началась операция ООН «Новая надежда [86]» — он написал письмо, его пригласили на собеседование. Черный, знающий страну, с хорошим английским — для ООН такой человек был просто находкой, сейчас Жан-Бертран был главным карго-менеджером на военной базе и одновременно — неофициально занимался снабжением. Николай из своего опыта знал — одна из грубейших ошибок американцев в миротворческих операциях то, что американцам запрещено покупать продукты и вещи у местных. Благими намерениями вымощена дорога в ад, как известно. На самом деле — не только можно, но и нужно покупать продукты и вещи у местных, встраиваться в бесхитростную местную экономику. Опасения того, что отравят, понятны — но, во-первых, еду можно и проверять, а во-вторых — у арабов торговля в крови, ни один лавочник не отравит мясо, зная, что больше к нему никто не придет. Надо общаться с местными, торговаться, платить им и менять деньги, надо есть то же что и они, надо учиться ходовым местным словам, надо узнавать новости — а где это сделаешь как не на базаре? Тогда в тебе перестанут видеть просто ублюдка с автоматом — а будут видеть покупателя с деньгами, веселого парня, парня который придет завтра. Та десятка, которую ты отдал за кусок мяса или местный глиняный горшок ручной лепки — в некоторых местах даст возможность целой семье существовать целую неделю. И когда кто-то из этой семьи узнает про планирующееся нападение на американский патруль — они задумаются — а стоит ли терять выгодных покупателей с долларами в кармане. И не стоит ли шепнуть кому-то из американцев, чтобы поостереглись. И когда мулла будет говорить про варваров — перед глазами тоже будет образ того самого светлокожего парня, который покупал мясо на базаре и передал детям в подарок простенькую игрушку. Так и завоевываются сердца — медленно, шаг за шагом…
Конвой — больше тридцати машин, в основном китайского производства формировался в аэропортовой зоне на наскоро положенных на землю бетонных плитах. Сопровождение, на взгляд Николая было совсем недостаточным, он привык к другому сопровождению. Оно было смешанным — два Бастиона [87]сил ООН, четыре пикапа с самодельным бронированием. Это были «Тойоты»… очень популярная в таких местах машина, Каддафи проиграл войну, ставшую потом известной как «Война «Тойот» — имея огромные запасы советской техники. Сейчас, на четвертый год мастера, те кто делал бронированные «Тойоты» еще для повстанцев НПС [88]— уже научились работать, их техника получалась не хуже, чем в фильме «Безумный Макс». Одна «Тойота» даже имела полностью бронированный кузов с рациональными наклонами брони, как на бронетранспортерах. Но любая такая машина — поджигалась РПГ-7 на-раз.
Николай прошел рядом машин, постучал в дверь одной из них — но рожа высунувшегося водителя ему не понравилась и он молча пошел дальше. Повезло ему в третий раз — водитель был хотя и смуглым, но явно из цивилизованной страны. Николай молча показал ему несколько бумажек по десять евро, и он приглашающе махнул — садись, мол.
Тронулись не сразу, все что-то задерживалось — то ли ждали груз, то ли были какие-то проблемы с проводкой конвоя. Мимо машины бегали люди, некоторые с оружием, некоторые без, все изображали страшную занятость и озабоченность — но наметанный взгляд русского военного запросто определил, что перед ним ни кто иной, как гасилы [89]. В Ираке он такого полно видел… по сравнению с иракцами русские призывники были образцом деловитости, иракцев, если не пинать, они могут лежать весь день и ничего не делать, просто жесть какая-то. Но тут — разбираться с гасилами было не его задачей и поэтому, он спокойно сидел в кабине знакомого по Ираку турецкого Мерседеса с бронированной кабиной и ждал отправления.
Водитель — выдержал ровно до того, как тронулись. Даже ворота не прошли — было видно, как его распирает от желания потрепать языком. Николай даже мимоходом пожалел, что заплатил столько — наверное, и так бы доехал.
— Гард, да?
— ООН.
— ООН… — водитель с презрением бросил что-то на незнакомом языке. Николай разобрал arruso — на сицилийском диалекте это означало пассивный педераст. За время работы в Ираке — он узнал много ругательств на самых разных зыках мира.
— Ты итальянец?
— Я — сицилиец! — гордо ответил водитель.
Сицилия — это круто. Николай слышал о том, что многие сицилийцы наряду с калабрийцами и прочими крутыми парнями — переправились сюда и занимаются не совсем законными делами, а на юге Италии — появились боевики мафии с автоматами Калашникова и РПГ-7, нападающие на полицейские участки и взрывающие неугодных карабинеров, прокуроров и судей. Дестабилизация Ливии — как ударная волна прошлась по всему региону, во многих местах срывая к чертовой матери хрупкое, очень хрупкое спокойствие.
— Палермо — хорошо! — Николай показал большой палец. Водитель просиял, оттого что похвалили родной город.
— Бывал, да?
— Проездом. Я в Ираке работал.
— А сам откуда.
— Я — русский.
— О, русский. Это хорошо — русский! Хорошо! — убежденно сказал водитель.
Несмотря на все неурядицы — почему-то русские пользовались до сих пор очень большим авторитетом во многих странах. Даже в Италии — в то время как американцев откровенно не любили, к русским относились хорошо. Конечно, до тех пор, пока в какой-то местности не появлялись в большом количестве русские туристы — отрывающиеся на отдыхе русские способны были вызвать межнациональную ненависть в течение одного туристического сезона.
— А сам сюда как попал?
— Кризис. Денег нет. Работы нет. Правительство — говно — исчерпывающе пояснил водитель.
— И как тут?
— Говно.
Да уж…
Конвой шел на Триполи. Некогда идеальная дорога — сейчас пестрела заплатами, то тут то там попадались сгоревшие бронемашины и грузовики, спихнутые с дороги. То тут то там — виднелись оазисы: унылые, с пожухшей листвой, наполовину заброшенные. Встречались и какие-то лагеря — они выделялись мешками HESCO, которые за последние десять лет уже стали верным знаком белы. Только один раз — они встретили на дороге блок-пост, который держали силы ООН.
Потом — их обстреляли. Фонтан бурой земли и песка поднялся по правую руку от дороги, Николай втянул голову в плечи. Потом появился второй, многим дальше. Но колонна продолжала идти и водитель — даже не обратил внимание на произошедшее.
— Часто тут так?
— Бывает. Это не опасно, местные стрелять не умеют. Кому-то не заплатили…
— А люди гибнут.
— Это на востоке. На севере. Вот там — серьезное говно творится, там такие банды есть. А тут почти спокойно. Нефти то тут полно.
Видимо, слово «говно» водителю нравилось.
— А как это связано? — не понял Николай.
— Соображай, русский. Где нефть — там и охрана. А где нефти нет — зачем там охрана? Там — банды.
Главный офис ООН в Триполи располагался теперь в укрепленном комплексе Мадина аль-Реатейя, бывшем большом стадионе, построенном Каддафи для своих сограждан. Сейчас — это был укрепленный лагерь международных миротворческих сил, он был хорош тем, что чаша стадиона представляла собой и прекрасную крепость для круговой обороны и посадочную площадку для вертолетов, на случай, если все пойдет совсем уж хреново. Колонна шла дальше, по так до конца и не восстановленной Секонд Ринг, основной линии обороны сил Каддафи, на которой во время первого штурма города шли особо ожесточенные бои. А Николаю — надо было пройти чуть больше километра, чтобы попасть в укрепленный лагерь ООН.
— Спасибо, что подвез, приятель — сказал Ник сицилийскому водиле и протянул ему пачку настоящей Мальборо. Тот с улыбкой принял — так, мелкий бакшиш.
Закинув на плечо сумку, Ник медленно пошел в южном направлении, осматриваясь по сторонам…
Хорошего ничего не было. Дома частично восстановлены а частично нет — видимо, восстановлены только те, в которые вернулись хозяева. Те, которые восстановлены — отличаются уродливыми бетонными заборами из стандартных плит, высотой выше человеческого роста. Этакая маленькая Зеленая Зона для каждого посреди хаоса. На улице много мусора, у некоторых наглухо закрытых дверей лежат мешки, которые несколько дней не вывозили, пахнет просто омерзительно. Машины проносятся на скорости, такси не видно.
На стенах, на заборах надписи. Уже по ним — можно осознать характер произошедшей здесь беды. Смерть оккупантам, Аллаху Акбар и чего только нет. Через равные промежутки — нанесенный по трафарету черным потрет Хамида аль-Юниса, сына Каддафи, командующего тридцать второй бригадой специального назначения — части, оставшейся верной Каддафи до конца. Во многих местах — они зачеркнуты и замазаны черным и зеленым. Это — еще одна из противоборствующих сил в новой войне — исламские экстремисты. Для них что Муаммар Каддафи, что Хамид аль-Юнис — враги ислама, проклятые даже в смерти…
Людей на улице мало, но есть. Ни одного иностранца, все местные. Смотрят так, что была бы их воля — убили бы, но при этом — боятся. Белый человек здесь — означает опасность…
Что-то щелкнуло по забору, Николай машинально прыгнул вперед — пуля! Но это — была не пуля, а камень. Он посмотрел — никого не было. Погрозил в пустоту кулаком — и неспешно пошел дальше, тут важно показывать собственную силу. Это как стая собак: если побежать, обязательно набросятся. Если поднять камень — поопасаются…
Стадион был сильно укреплен — уже не мешками с песком, а бетонными блоками, это было явным признаком присутствия не-американцев, американцы теперь все делали армированными мешками с землей. В окружении бетонных блоков — стоял танк Т-72 с самодельной защитой вокруг зенитного пулемета — иракский вариант, так делали потому, что в основном танкистам приходилось применять как раз крупнокалиберный пулемет. Судя по виду — танк был исправен. Второй машиной на блоке был «Рено-Шерп», машина похожая на «Хаммер» — но Николай знал, что до «Хаммера» она явно не дотягивала, ни конструкцией, ни качеством изготовления. На нем была дополнительная броня и крупнокалиберный пулемет, ни того, ни другого на оригинальном французском варианте не было. Как потом узнал Николай — это не французская, а лицензионная, индонезийская машина, ввезенная в страну индонезийским контингентом ООН.
На въезде начались проблемы. Вроде как — английский язык является международным языком ООН — но местные гарды упорно переговаривались на своем — а потом начали трясти перед Николаем своими стволами. Это его разозлило — он сильно устал, и не хватало еще, чтобы какая-то обезьяна недоделанная тыкала в грудь стволом.
— Пригласите старшего по званию! Старшего по званию, макаки вы недоделанные! Не понял? Командир, офицер. Ферштейн?
Макаки так и не поняли, поэтому Николай был вынужден лишить столь непонятливых и опасных для жизни макак оружия. Оставив макак отдыхать, он вышел из караулки с двумя автоматами и выстрелил в воздух…
Выстрел вызвал суету, глядя на которую Николаю только изумляться осталось. Если бы они так спокойно пропускали неизвестного и возможно агрессивного человека в свое расположение, а потом — так бестолково реагировали на стрельбу — их бы всех вырезали. Сейчас — он мог с двух автоматов разом порешить человек десять, и если бы с той стороны бетонного забора находился бы отряд боевиков… пи…ц котенку был бы короче. Вообще, побывав в Ираке и теперь видя то, что творится в Ливии — Николай удивлялся, насколько все здесь несерьезно, насколько несерьезно относятся к войне. Россия была какой-то другой, и Кавказ был каким-то другим — там было все очень серьезно, там и та и другая сторона набирались опыта по колено в крови. И набрались. Любая, буквально любая ошибка была чревата очень большой кровью, никто никого не жалел и не щадил. Вероятно, Кавказ был страшнее Афганистана, а тут…
Увидев появившегося снайпера, Николай отбросил автоматы и закричал изо всех сил Friendly! что означало — свои. Он уже пожалел, что сделал такое. Ни один офицер — не будет рад иметь под своим началом бузотера и залетчика, а именно так он себя и зарекомендует своей выходкой, причем с самого начала службы. Просто нервы сдали.
Отброшенные автоматы вызвали некоторое оживление, затем — к нему приблизился офицер в белой каске с автоматом FN SCAR [90]и трехцветным флажком.
— Назовите себя!
— Николай Орлов! Российская Федерация! Силы ООН!
— Есть Ай-ди?
Николай осторожно — шутки кончились — достал карточку, бросил вперед. Офицер посмотрел, сделал отмашку — отбой.
— Ты что, русский, охерел, а? Пети салоп!
Николай не знал, что такое «пети салоп» и потому не обиделся.
— Сэр, эти люди грубо обращались со мной.
— Мерде… За мной.
— У меня здесь вещи, сэр.
— Бери с собой. Идиот…
Они прошли в служебные здания стадиона. Большие залы, видимо предназначавшиеся как раздевалки или что-то еще — были разграждены полупрозрачными пластиковыми перегородками, кое-где прямо по полу шли провода, на которые наступали. Офицер уверенно шел вперед, явно зная, куда он идет…
За дверью, которая не имела никакой таблички, а только номер, оказался небольшой, плохо обставленный кабинетик с голыми стенами и без окон. В углу стоял старый железный ящик, не сейф, на стене скотчем была присобачена карта Ливии. На ящике стоял китайский дешевый чайник, который офицер немедленно включил.
— Ну и какого хрена это было? — без обиняков поинтересовался он.
— Сэр, можно считать это проверкой уровня боевой подготовки, я полагаю.
— Уровня боевой подготовки…
Офицер задумался.
— Ты и в самом деле русский?
— Да.
— А как попал сюда? Аэропорт не принимает.
— Попутной птичкой. На шесть человек?
— Частный рейс.
— Да. Летели американцы, но были одно свободное место.
При слове «американцы» офицер сил ООН разразился ругательствами.
— Сэр… у меня не было другой возможности попасть к месту службы… — сказал Николай, когда словесный поток француза чуть иссяк.
— Да претензии не к тебе. Эти enculИs [91]лезут сюда, как будто им медом тут намазано. Они творят, что хотят и почему то считают, что они вне закона, и мы должны просто покрывать все их дерьмо. А когда ситуация обострится настолько, что они уже не могут справляться с ней — они зовут нас. И мы вынуждены разгребать все это — когда отношения с местными напряжены до предела. Вот такой вот maison d'abattage [92]получается…
Чайник закипел, и офицер достал две чашки.
— Кофе, не возражаешь?
— Благодарю.
— Мое имя Жан-Поль Трюдо, подполковник Жан-Поль Трюдо. Комендант сектора. Ты здесь как военный наблюдатель или как специалист?
— Миссия безопасности.
— Ах, да… Россия же не участвует…
Если до этих слов Николай относился к собеседнику почти нормально — то теперь его отношение изменилось в корне. Россия не участвует? Ошибаетесь, господа, Россия еще как участвует. Так поучаствует, как вам и не снилось. Или думаете — вы одни остались и все можно, в том числе Украину бомбить? Срань натовская. Нет, господа, нет…
— Сэр, я готов выполнять то, что нужно для общего дела.
— То, что нужно? Это хорошо…
Кофе был вкусным.
— Где планируешь служить?
— Люди посоветовали проситься в Сирт.
— Сирт. А ты знаешь, что там делается?
— Смотрю новости. Сэр, у меня есть боевой опыт. Ирак и Чечня.
— Да уж понял…
Подполковник достал телефон, переговорил с кем-то по-французски. Николай этот язык почти не знал.
— Допивай и пошли.
Генерал французской армии Марсель Пелье был настоящим командиром и офицером, под которым можно служить — и от начальства или военной прокуратуры прикроет, и если провинился — такого пенделя даст, что век помнить будет. Лет пятьдесят, солидный, загорелое лицо с кожей, избитой песком как мелкой шкуркой. Короткие, седые усы не принятые в НАТО — там было принято бриться, как и в русской армии. Одет в обычный камуфляж, без знаков различия, только французский шеврон на рукаве.