Швед плохо выговаривал имена.
— Хорошо. Тогда оставьте нас.
Свободные от заданий служащие наблюдательной миссии вышли из прохладной комнаты, где Николаю оказывали первую помощь.
Гренвилл присел на стул, отодвинул бутылочку с антибиотиком и упаковку бинта. Положил на освободившееся место разграфленный лист анкеты и собственную ручку.
— Вы понимаете, что мы обязаны провести дознание?
«Вы» — значит, дело плохо.
— Понимаю, сэр. Но это всего лишь уличное ограбление.
Британец помолчал.
— У вас был пистолет?
— Да.
— И где он сейчас?
Николай вытащил из кармана пистолет, увесисто бухнул на стол. Он был не таким дураком — имел три одинаковых пистолета и одинаковыми номерами, перед тем как заехать на базу — превозмогая боль, свернул, где нужно, раскопал тайник и достал запасной пистолет. Во всех армиях мира утеря личного оружия — одно из наиболее серьезных прегрешений, скорее всего — именно этот способ могли бы использовать враги внутри компаунда, если бы захотели дискредитировать его. Как с этим обстоит в ООН — он не знал, но заранее заготовил два запасных пистолета и сейчас с наглой рожей предъявил англичанину один из них…
— То есть, вы не успели воспользоваться оружием?
— Нет, не успел.
— Как все произошло? Подробно.
Николай выдал заранее заготовленную байку. Зашел в Джамахирия-банк на улице, чтобы обналичить немного евро с карточки. Обналичил (досюда было правдой). Очевидно, за выходящими и банка людьми следили бандиты. Покушал — купил на улице лепешку с мясом и зеленью. Потом приспичило, решил облегчиться, отошел в развалины — и там получил по башке. Очнулся — уже без денег.
Англичанин поморщился. Только русские варвары способны гадить на улице — но туалетов общественных, что платных, что бесплатных, тут не было. Но и тут была разница между русским и англичанином — англичанин делал это вынужденно, а русскому на приличия было плевать.
— Чем вас ударили? — спросил Гренвил.
— Чем-то тяжелым. Камень, палка. Не кулак.
— Не кулак?
— Да, сэр, это точно. Я бы уловил разницу.
— Вас так часто били?
— В детстве занимался в спортивной школе — недовольно ответил Николай.
Англичанин сделал пометку в бумагах.
— Ударили один раз?
— Да, сэр.
— И кто это сделал — вы не видели?
— Нет, сэр.
— Кроме денег еще что-то пропало?
— Больше ничего, сэр.
— Кстати, а денег сколько пропало?
— Восемнадцать тысяч евро, сэр.
Англичанин вопросительно поднял брови, но русский сделал вид, что этого не заметил.
— А как насчет гематомы на подбородке? Я вижу ее своими собственными глазами. Вы уверены, что не дрались с кем-либо?
— Нет, сэр. Гематома могла образоваться, где я потерял сознание и упал на камни лицом, плашмя. Так можно и челюсть сломать, сэр.
Англичанин тяжело вздохнул.
— Интересный вы человек, Орлов.
Николай промолчал.
Гренвилл медленно, со вкусом порвал на мелкие клочки заполненную анкету.
— Поправляйтесь, Орлов — сказал он — и соблюдайте осторожность, когда при вас столь крупная сумма наличными. Почувствуете себя плохо — не стройте из себя героя.
— Благодарю, сэр…
Последним, кто навестил с этот день Николая, был индиец Раджив. Он принес самодельные лепешки с мясом и чай.
Николай мрачно посмотрел на лепешки.
— Спасибо, Раджив, ты добрая душа. Но меня начинает тошнить при одной мысли о еде, так что съешь лепешки сам, друг. А вот чай оставь…
Чай был вкусным…
Бывшая Ливия
Нефтяные поля
25 июля 2015 года
Снайпер выстрелил, как всегда внезапно… а когда бывает по-другому… если бы знать, где упасть, так и соломки бы подстелил или обошел бы нахрен это место десятой дорогой. Они ехали в Мамбе, маленьком, уродливом, угловатом, коротком броневике — что-то типа военного джипа для сил ООН, в котором можно уцелеть при подрыве на фугасе. Этот джип выдерживал и обстрел из автомата Калашникова, самый распространенный «трабл» на африканских дорогах. Но вот снайперскую винтовку калибра 12,7 — а выстрелили из чего-то подобного — лобовое бронированное стекло не выдержало. Оно буквально развалилось и ввалилось внутрь ломаными осколками. Брызнуло кровью.
Ласло был за рулем. Теоретически — его должно было защитить не только бронированное стекло, но и тонировка, мешающая целиться. Однако же — надо быть полным идиотом, чтобы не определить место водителя в машине…
И вот теперь он в полном говне…
Шансы еще были. Он схватил свой автомат, ломанулся назад как волк через линию флажков — одним из достоинств южноафриканского броневика было то, что у него был выход назад, а не вбок. Вывалился на дорогу, прикрывшись остановленным броневиком — как раз для того, чтобы увидеть задницу улепетывающего со всех ног пикапа, где сидели люди Омара.
— С…ки! — от злости Николай выпустил им вслед полмагазина — крысы ёб…ные!
Немного оклемавшись от последствия сотрясения мозга — а в сорокаградусной жаре сотрясение мозга это самое то — Николай начал «решать вопрос» по чехам. Просто так оставить этого — он не мог…
Первым делом — он навестил полковника Омара — больше у него надежных контактов здесь не было — и популярно разъяснил тому, кто такие чеченцы. Дело в том, что в арабском мире просто не понимали, кто такие чеченцы и чем чревато сотрудничество с ними. Здесь было принято держать слово хотя бы перед своими, то есть перед арабами — а для чеченцев арабы тоже были чужими. Чеченцы говорили, что верили в Аллаха, но на деле ни хрена они не верили. Только убивать умели хорошо.
Послушав, чем чреват передел нефтяного рынка — полковник проникся проблемой и пообещал достать этих чеченцев хоть из-под земли. По прикидкам Николая у них здесь должен был быть какой-то лагерь, и этот лагерь — наверняка там, где нет нефти или ее очень мало. Не исключено, что они вырезали какое-то племя до последнего человека и живут на его землях. Теперь — нормальной связи не было во многих местах, прежде чем узнают о том что произошло такое — могут пройти годы.
Через несколько дней — полковник Омар показал Николаю несколько снимков — это было какое-то небольшое, заброшенное поселение бедуинов. Там были вооруженные люди, стояли две машины — «Тойота» и вооруженный пикап. Полковник сказал, что в тех местах появились люди, которые говорят на языке, который никто не понимает, и они делают джихад против неверных. Люди говорили, что они пришли с той стороны границы и от них нужно держаться подальше. Случайно — на одном из снимков попала в кадр машина ООН, кто был в ней — неизвестно. Аппаратуры, чтобы разглядеть номер — у Николая не было.
Николай выразил желание посмотреть на все это поближе — и полковник сказал, что это вполне возможно. Он даст проводников. Ну и…
Получается, что дал.
Николай злился не на Омара — он больше злился на себя. Надо было думать головой… б… идиот, чертов. Местные — они не будут героически подниматься в атаку с криком «За Родину» — вместо этого они просто смотаются. А он для них вообще никто — неверный и даже не араб.
Какой идиот… Тупица. Дурак набитый…
Он добил остатки магазина в сторону возможного продвижения противника, сунув автомат под машину — клиренс был высокий, почти полметра — и снайпер напомнил о себе, выстрелив по машине, броня которой от попадания пули загудела как барабан. Николай лишь зло усмехнулся, сменил магазин. Огляделся по сторонам. А вот так — нормально?
Светошумовая граната британского производства рванула так, что уши заложило — если смотришь на место взрыва в оптический прицел должно получиться особенно хорошо. Прежде чем кто-то опомнился — Николай бросил еще одну гранату, уже в другую сторону — и бросился бежать, прыгая со стороны в сторону. Канава… дальше… развалины… а там поиграем, нахрен. Еще две светошумовые, шесть гранат к подствольтнику… живем…
Леску под ногой он едва успел почувствовать — снес. Подумал — вот и все. Прыгнул вперед, как смог…
Было больно… но терпимо, не так, как бывает больно, когда дело дрянь. Когда дело дрянь — боль резкая, режущая, сильная. А тут боль была тупая, ноющая, мозжащая. Так бывает, когда сильно побьют ногами. Николая били уже… он был мажором, но во дворах таких не любили. Но от всех он отличался тем, что он никогда не сдавался, не отступал. С ним боялись связываться. Знали, что если ты побьешь его кулаками — он схватит палку или кирпич, если приведешь друзей — он потом тебя подкараулит один на один. Но просто так — он не спускал ничего…
Стараясь не показать, что он пришел в себя — Николай пытался понять, куда же он попал, в каком он сейчас состоянии и можно ли отсюда выбраться.
Руки — ноги он чувствовал, голова болела — но терпимо. Видимо, бронежилет все же спас. Руки были связаны — но не проволокой или леской — а чем-то толстым, довольно мягким. Видимо, кусок ткани, может быть и чалма. Ох, не извлекаете уроков… не извлекаете [103]… это вам еще аукнется, козлы бородатые.
Пол… Стены…
Темно — но пол не бетонный, теплый, такой теплой может быть только земля. Света нет. Какой-то шум… свежим воздухом тянет еле — еле.
Ночь?
Он лежал, чутко вслушиваясь в неясные звуки — как готовящийся к прыжку зверь — и только через полчаса решил перевернуться. Ноги поддались… значит, позвоночник целый. А если ноги целые, позвоночник целый — можно бежать.
Извернувшись — это вызвало новый приступ боли во всем теле, который он перенес со стиснутыми зубами — он сел, прислонившись к стене. Его тело слушалось его, его разум был ясен, он искал выход из сложившейся ситуации.
Свет, который был в его камере — проникал через зарешеченное окошко у него над головой. Окошко было совсем не такое, какое могло быть в здании, изначально строившемся как тюрьма: оно было такого размера, что через него мог вылезти даже очень толстый человек — если выдернуть решетку машиной. Сама решетка была сварена кустарно [104]. Стена, в которой была дверь — отличалась по свету от других стен, даже при столь скудном освещении, какое было — это было видно. Это могло значить только одно — здание изначально предназначалось для каких-то других целей, а сейчас было переоборудовано под содержание пленных. Удивительного мало — везде, где приходят к власти исламисты, начинается вал похищений людей. И это обстоятельство повышало шансы все-таки выбраться из ловушки живым.
Черт бы все побрал. Черт бы побрал этого урода Омара и тех уродов, которых он дал, какого хрена он сюда поперся, говнюк поганый…
Он примерно прикинул — чем его могло так долбануть? Если бы мина или граната — сейчас бы он уже в райских кушах на дудочке играл. Вариант только один — безоболочечное взрывное устройство, довольно мощное. Он слышал, что такие используют при захвате заложников, тем более что сделать его довольно просто.
Можно было подобраться к двери, попинать в нее ногой и посмотреть, что будет. Но Николай не стал этого делать — не к чему рисковать получить избиение, к тому же — ему принесут жратву, питье или что-то в этом роде… не могут же они допустить того, чтобы пленный умер с голоду. Тогда он и примет решение, как быть дальше…
Ни еду, ни питье ему не принесли — ни днем, ни когда стемнело. Он прислушивался, слышал шум моторов, крики, ему показалось, что он слышал даже азан, призывающий всех правоверных обратиться с молитвой к Аллаху. Но на него никто не обращал внимания — как будто все забыли, что он существует. Ему ничего не оставалось, кроме как повернуться на бок и заснуть.
Утром — он уже решил постучать в дверь — как услышал лязг. Поворота ключа он не услышал — его просто не было, дверь закрывалась только снаружи и только примитивным засовом. Николай едва успел повернуться.
Вошли двое. Обоих — хоть в пропагандистский ролик Аль-Каиды: здоровые, бородатые, в камуфляже. От обоих страшно воняло — может, на улице это было не так заметно, но здесь — тесное пространство камеры моментально заполнил густой, звериный, омерзительный запах немытого тела, нестиранной одежды и несвежей пищи…
О том, как обращаться с пленными — боевики не знали. Мешая друг другу — они подошли и подняли Николая под руки. После чего поволокли к двери. Дверь была узкой, пройти через нее можно было только одному человеку, но никак не троим. О том, что один должен страховать другого, что руки у пленного могут быть уже и развязаны — ни один из них не подумал. Вдобавок — у одного была кобура с пистолетом, расстегнутая — а автоматы были у обоих. Возможно, они знали кто он — и их ввело в заблуждение то, что он сотрудник ООН. Все западные методички — говорили о недопустимости активного сопротивления в случае похищения — только о пассивном, типа заявления о плохом самочувствии. Но он был русский и на эти методички — срать хотел.
Но и активно действовать было пока не время.
Его протащили по коридору, спустили на первый этаж и вывели на улицу — он поморщился от яркого дневного света. Здание было двухэтажным и на первый вид — построенным либо советскими строителями, либо по советским методикам. Вот только батарей центрального отопления не было — непременного атрибута любого здания в России. И это несмотря на то, что по ночам в пустыне очень холодно. Первоначально здесь была либо больница, либо воинская казарма, либо что-то в этом роде. Коридор, выходящие в него двери, лестница наружу. Внизу был стул, стол и старый телевизор с антенной для дежурного — но место пустовало. Возможно, дежурный как раз тащил его.
На улице — было светло и жарко. Дорожки были посыпаны чем-то вроде щебня, давно затоптанного и смешанного с песком так, что образовалось некое подобие дороги. Везде была грязь, характерная для подобных стойбищ боевиков — ее количество говорило о том, что боевики здесь уже давно. Обглоданные, бурые от солнца и гниения кости, прямо посреди дня перебегающая дорогу крыса, машины — два Лендровера гражданского вида, возможно наспех перекрашенных белых, ООНовских, угнанных или захваченных. «Хаммер» — старый, небронированный, на нем какой-то пулемет, вероятно китайский. Смирно стоящие, атакуемые мухами и расстреливаемые лучами солнца прямой наводкой смирные мохнатые ослики…
Его подтащили к одноэтажному зданию, около которого было почище и стоял джип Мицубиши Паджеро, на вид почти новый. Около входа — стоял молодой усач с автоматом — он что-то резко спросил по-арабски и ему не менее резко ответили. Он посторонился. Николай понял пару слов, отчего мог примерно сказать, о чем говорили — это был часовой и он спросил, знает ли шейх. Но он и виду не подал, что что-то понял: в этой игре ему сдали очень хреновые карты и он понимал, что скрытое знание арабского может спасти ему жизнь. Не стоит открывать врагу даже самые мелкие свои карты если в том нет насущной необходимости.
Его втащили внутрь — и тут же Николай почувствовал запах жареного мяса. Воняло и здесь — но не так сильно, запах жареного мяса перебивал все остальные запахи. Вероятно, он был слишком голоден, чтобы обращать внимание на что-то другое.
Коридор здесь был выкрашен краской того же цвета — но он был короче и в нем была только одна дверь. Ее открыли, втащили его внутрь, и он оказался в большой комнате, размером не меньше сотни квадратов, почти зал. Комната была приспособлена для проживания или хотя бы временного пребывания одного правоверного. Единственными предметами мебели были стол и два стула, причем Николай догадался, что их притащили специально для него. В одном углу был ковер, раскатанный на полу, мелом на стене была метка — кибла направление в сторону Мекки для молитвы. В другом углу — был армейский НАТОвский спальник и какие-то свернутые рулоны, тоже ковры, видимо. Там же стоял автомат Калашникова, новенький, черный, сто третьей модели, ухоженный — возможно, наш, возможно болгарский — болгары поставляли оружие в Ливию. На нем же был подствольный гранатомет, НАТОвского стандарта, тоже болгарский, с переходником под АК. А оттуда и до противоположного угла — вся стена до потолка была заставлена большими коробками, в которых могло быть оружие, а могло быть и что-то иное.