— Константин Дмитриевич, что-нибудь выяснилось насчет дачи?
— А как же! На даче номер двадцать один в поселке Жуковка, принадлежащей хозяйственному управлению Службы внешней разведки, проживает полковник Владимир Петрович Фотиев, начальник Второго спецотдела СВР. Делай выводы, Саша.
— Да-а-а-а, — протянул я, — не хило. Что ж, буду думать.
Объявили посадку на наш рейс.
— Ну, ребята, с Богом, — сказал Меркулов.
Когда самолет оторвался от земли, я уже знал, кто имел самое непосредственное отношение к смерти Баби.
Там было два силуэта, в моем бреду. Человек с хохолком и человек со странными заостряющимися кверху ушами... Я же вспомнил слова мертвой балерины, Ольги Лебедевой:
« — ...к тому же эти волчьи уши...
— Волчьи уши? — переспросил я.
— Ну да, такие острые сверху. Раз увидишь — навсегда запомнишь...»
А еще чуть раньше она сказала про этого же человека: «Он позвонил мне утром, сказал, что он полковник Фотиев из Службы разведки и что у него ко мне важный разговор...»
А теперь оказалось, что он еще связан и с украденной коллекцией Кларка.
Да, прямо-таки чудовищный злодей в собственном соку, словно сошедший со страниц заграничного детектива...
Теперь я знал его имя: Фотиев, Владимир Петрович.
Что ж, весьма своевременно, съехидничал мой внутренний Турецкий, знать это прямо-таки необходимо среди белых облаков, каждую минуту удаляясь на десятки километров от Москвы.
— Чай, кофе, минеральная вода, водка, вино?
Я поднял голову. Ломанов уже взял чашечку кофе, и ослепительная улыбка стюардессы, по-видимому, предназначалась именно мне.
Я выбрал минеральную воду.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА ПОСЛЕДНЕГО ШПИОНА
Как был я прав! Я видел их насквозь!
О, лучше бы не понимать, не видеть,
Я проклинаю правоту мою!
Когда паук утонет в винной чаше,
Ее любой осушит, не поморщась,
Но лишь увидит гадину на дне —
Вмиг тошнота, и судорога в горле,
И вырвет все, что с наслажденьем пил, — Вот так лежал паук в моем бокале.
В. Шекспир. «Зимняя сказка» (Перевод В. Левака)
Глава первая КОЗЫРНАЯ КАРТА САМЮЭЛЯ СПИРА
августа 1994 года.
Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли (штат Виргиния)
Директорат по сбору разведсведений и тайным операциям занимал практически весь последний этаж штабквартиры Центрального разведывательного управления.
Миновав два поста охраны, Роберт Уэнтворд, сотрудник Русского отдела, свернул в коридор, в котором находился кабинет заместителя директора разведки, а также кабинеты начальников отделов. Там, в небольшом холле, был последний пост. Предъявив свою карточку, Уэнтворд вошел в секретарскую, из которой дверь уже вела в кабинет Уильяма Филдинга, шефа Русского отдела.
Но, конечно же, никакой смертный (а может быть, и бессмертный, если таковые еще встречаются) не мог бы попасть в кабинет Филдинга, не сообщив предварительно его секретарше мисс Вирджинии Лаке о том, кто он такой и с чем его едят. Это был на самом деле самый строгий пост во всем здании.
Но Роберта Уэнтворда мисс Вирджиния знала слишком хорошо, поэтому, едва завидев его высокую фигуру, она уже говорила в переговорное устройство:
— Шеф! К вам мистер Уэнтворд, — приветливо махнув рукой Роберту.
Нажав кнопку на пульте, она сказала, повернувшись к Уэнтворду:
— Он вас ждет. А когда освободитесь, вас будет ждать и настоящий кофе. Шеф по-прежнему слишком следит за своим здоровьем и кофе не пьет. Но уж вы-то составите, как всегда, мне компанию?
— Непременно, мисс Лаке! — Роберт расплылся в широчайшей улыбке, которая, как он знал, ему необычайно шла.
— Привет, Роберт! — заорал краснощекий и всегда довольный жизнью Филдинг.
Они работали вместе уже не первый год и хорошо знали как слабые, так и сильные стороны друг друга.
Несмотря на свою внешность прожигателя жизни, Уильям Филдинг был настоящим аскетом по части выпивки и еды. Курить он бросил еще пять лет тому назад, то есть задолго до того, как вся Америка в безумном подвижничестве загасила свои сигареты.
В этом смысле Филдинг не был типичным американцем, да и многолетняя служба в Русском отделе (начальником которого он стал четыре года назад) конечно же наложила на него свой отпечаток. Нетипичность его была и в том, что он придерживался устойчивого мнения, что Русский отдел призван не только координировать разведывательную деятельность в России и странах бывшего СССР, но и должен всячески налаживать контакты с родственными организациями России на почве совместной борьбы с международной преступностью и политическим терроризмом.
Роберт Уэнтворд был гораздо моложе и романтичней. Он никогда не отказывал себе в выпивке, но особо этим не злоупотреблял, даже когда бывал в Москве и общался с дюжими по части алкоголя русскими. Он окончил славянское отделение в Колумбийском университете, и ему светила в лучшем случае карьера преподавателя русского языка и литературы.
Это раньше слависты во многом формировали политику в отношении СССР, во всяком случае, ему так казалось. Когда же он заканчивал университет, в России вовсю шла перестройка, и политический аспект славистики и советологии стал утрачивать свою актуальность. На этой волне он и получил приглашение на работу в разведслужбу.
Предполагалось, что он будет заниматься анализом, долгосрочными прогнозами политической ситуации в России, а также контактами с новой формацией молодых, прогрессивных и активных деятелей новой России.
Но довольно быстро эйфория по поводу отношений с Кремлем прошла, и все вернулось как бы на круги своя. Только Президент стал больше доверять сообщениям из ЦРУ, чем этим самодовольным «советникам» из бывших советологов и советских эмигрантов. А Роберт Уэнтворд, которого Филдинг выдвинул на пост главного куратора отдела по связям с Россией, в конце концов вынужден был заниматься и обычной, рутинной шпионской работой.
— Есть для тебя дельце, которое подкинул твой старый приятель из Москвы. — Филдинг произнес это таким тоном, словно собирался сообщить о крупной денежной премии, которую должны были выдать к Рождеству, а преподнесли почему-то в августе.
— Никак Стивен Броуди активизировался? Что у него на сей раз? Очередные московские мафиози с визитом грядут? — не то спросил, не то утвердил Роберт.
Уэнтворд славился в отделе своими «кассандровскими» способностями по части угадывания сути предстоящих заданий.
Нет, в этот раз не угадал. Вполне официальные лица. Два сыщика из российской прокуратуры. — Филдинг подошел к окну и задумчиво стал рассматривать до боли знакомый пейзаж, представлявший собою живописно заросшую деревьями долину Потомака.
— А чем мы им можем помочь? — Уэнтворд уже понял, что речь идет о деле отнюдь не тривиальном.
— Знаешь ли, — как-то замялся Филдинг, — в данном случае нам предстоит скорее помешать. То есть не то чтобы уж очень помешать, скорее проследить за тем, чтобы они не лезли не в свое дело. Они, кажется, и так много разнюхали про Нормана Кларка.
— Нормана Кларка? Старик, похоже, и в могиле никому не дает покоя! — Роберт, казалось, был искренне возмущен такой вопиющей бесцеремонностью мертвого Кларка.
— Меня вызывал главный. Он мне слишком ясно дал понять, что нашему ведомству одного провала с Эймсом более чем достаточно. — Нельзя сказать, чтобы Уильям Филдинг уж очень закручинился, но что и не развеселился — это наверняка.
Уэнтворду не надо было лишний раз говорить о том, что руководство ЦРУ до сих пор трясло от одного воспоминания о деле Олдрича Эймса и его жены. В феврале кадровый сотрудник ЦРУ Эймс и его жена были арестованы по обвинению в шпионаже в пользу Москвы. Как писали газеты, разоблачение Эймса, приговоренного к пожизненному заключению, тяжело отразилось на ЦРУ. В этом смысле арест стал, наверное, самой успешной акцией шпиона во славу и процветание российской разведки.
Американцы тогда, в феврале, предложили Службе внешней разведки России «добровольно» отозвать сотрудников вашингтонской резидентуры, на что российская сторона ответила отказом. Недолго думая, американцы объявили персоной нон грата официального представителя СВР в Вашингтоне Александра Лысенко. В конце февраля в качестве ответной меры советнику посольства США в Москве Джеймсу Моррису было предложено покинуть Россию. Русским якобы было невдомек, что вовсе не Моррис был главным представителем ЦРУ в американском посольстве в Москве, а Стивен Броуди.
Но самое главное было то, что скандал совпал с отставкой директора Федеральной службы контрразведки Галушко. И это при том, что директора СВР Евгения Макова опала не коснулась. А уж кто-кто, как не он должен был отвечать за провал Эймса.
Все это было очень похоже на то, что русские затеяли какую-то сверхсложную игру.
Норман Кларк же, как это прекрасно знал Роберт Уэнтворд, был старейшим сотрудником Центрального разведывательного управления, осуществлявшим самые трудные контакты и реализовывавшим самые фантастические проекты.
А погиб он в российских территориальных водах при загадочных даже для ЦРУ обстоятельствах.
Русские, несомненно, тоже знали о связях Кларка с ЦРУ, но, скорее всего, они пытались что-то раскопать по поводу действий Кларка самого последнего времени. Если они всерьез что-нибудь узнают и смогут предъявить доказательства, то у них будет вполне законный повод шантажировать американцев возможностью высылки из Москвы чуть ли не половины американского посольства.
Конечно, американцы со своей стороны в долгу не останутся. Вышлют столько же русских. Но президент Клинтон директору ЦРУ Джеймсу Булей, карьера которого и так уже висела на волоске, второго скандала, который грозил стать еще более грандиозным, не простит. За головой Вулси полетят и другие, вполне симпатичные во всех отношениях. Например, голова Филдинга.
— Понимаешь, Роберт, здесь речь может пойти уже о крахе всего нашего управления. Ты же знаешь, какие силы в конгрессе на нас ополчились. А если нам урежут финансирование раз, второй, то... В общем, финита ля комедия. Эти идиоты в конгрессе не понимают, что разведка нужна всегда, независимо от состояния мира в этот конкретный момент. Вся наша резидентура создавалась десятилетиями!
Филдинг аж стукнул ладонью по столу, словно прихлопывая этим жестом наглецов и недоумков из конгресса.
— Ну да извини, это я расчувствовался. Наверное, старею. В общем, твоя задача, чтобы они разнюхали как можно меньше. Особенно в случае, если они будут пытаться выходить на контакт с действующими или отставными нашими сотрудниками. Или вдруг появятся в наших краях...
Когда за Уэнтвордом захлопнулась дверь, все же успев впустить в кабинет Филдинга запах свежее-сваренного кофе, Филдинг вздохнул. Не столько потому, что любил кофе, от которого вынужден был несколько лет отказываться, сколько потому, что не любил давать неточных заданий. Но он просто не имел права раскрыть даже Уэнтворду настоящее существо дела.
Но на самом-то деле даже Филдинг не был полностью в курсе того, что именно необходимо хранить в тайне от этих прилетающих сегодня в Нью-Йорк русских.
Нью-Йорк
Никакой Статуи Свободы я не увидел. Наверное, мы заходили на посадку как-то с другой стороны. А может быть, под конец полета я просто задремал, хотя до этого вроде бы и успел уже выспаться. Не иначе как все это от минералки. Надо было выпить водочки.
Нас встречал Сережин друг-филолог Илья Ларин, высоченный детина с густой русой бородой, больше похожий на лесоруба или охотника, чем на специалиста по русской литературе. Пожав мне руку и ударив Ломанова дружески по спине с такой силой, что неподготовленного могло бы просто свалить с ног, он усадил нас в свою огромную голубую машину, названия которой я не знал.
— Я живу в Квинсе. Мы можем сразу поехать ко мне, но я предлагаю, если есть время, прокатиться через Бруклин и Манхэттен. Это, конечно, круг, но Нью-Йорк хоть краем глаза посмотрите. Времени, как я понимаю, у вас не слишком много?
— Да, времени у нас в обрез. Но прокатиться по городу тоже стоит, — сказал я Илье и добавил, обращаясь уже к Ломанову: — Особенно если Сережа сейчас позвонит одной даме и она согласится с нами встретиться. Где лучше договариваться о встрече?
— Александр Борисович! Это я беру на себя, — сказал Ломанов, вылезая из машины, чтобы позвонить.— Где-нибудь в Манхэттене. А если ее нет дома? Все-таки надо было из Москвы позвонить.
— Не надо было, — жестко сказал я. — Нет дома — значит, не судьба. Мы и так знаем, куда нам двигаться дальше.
На наше счастье, Нэнси была дома. Она ждала нас через час. Жила она тоже в Квинсе, но ближе к Манхэттену, чем Илья, на Хантерс-пойнт-авеню.
Илья посмотрел на часы:
— Не расстраивайтесь, ребята, большого путешествия с осмотром достопримечательностей у нас не получится, но проскочить через Манхэттен мы успеем. Так что кусочек классического Нью-Йорка я вам преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой.
Сначала мы ехали через Бруклин, в котором нам не встретилось так ожидаемых небоскребов. Дома, правда, были в основном высокие, из красного кирпича и с внешними пожарными лестницами, которые я помнил по американским фильмам. Конечно же все первые этажи были заняты магазинами, кафе, зеленными лавками.