От этого созерцания меня отвлек Ломанов, коснувшись моего плеча:
— Александр Борисович, может у меня, конечно, мания преследования, но, кажется, за нами хвост. Посмотрите на тот белый «понтиак». Я заметил его еще в аэропорту, он стоял через три машины от нашей. За рулем сидел негр в темных очках. А когда я звонил, поблизости крутился белый парень, который потом сел в эту же машину. Она рванула с места сразу же за нами.
Я осторожно оглянулся. За нами действительно ехала большая белая машина.
— Господа, нам надо оторваться? — с удовольствием поинтересовался Илья.
Похоже, он скучал здесь, в Америке, без приключений.
— Давай, старик, покажи, на что способен! — Ломанов сильно хлопнул друга по плечу.
Это у них, похоже, было что-то вроде первобытного ритуала — дубасить друг друга в знак настоящей мужской дружбы.
Наше дальнейшее путешествие походило на ускоренное прохождение лабиринта по маршруту, только Илье ведомому. Я понял только то, что мы бесконечно сворачиваем с номерных улиц на авеню, а с авеню на эти самые пронумерованные улицы. Все-таки Нью-Йорк, а именно Манхэттен, как нельзя лучше приспособлен для заметания следов — сетка его улиц позволяет бесконечно менять направление. Белый «понтиак» уже давно исчез из вида, а мы все петляли и петляли.
Наконец Илья остановился.
— Спасибо за доставленное удовольствие. — Он церемонно приложил руку к сердцу.
Он явно чувствовал себя героем крутого боевика — ловким, удачливым и неуловимым. Как большой ребенок с густой бородой.
— Времени у вас совсем в обрез, но Пятое авеню я вам все-таки покажу.
Даже из машины было видно, насколько роскошны магазины на этой улице, где, как говорят, живут самые богатые люди Америки.
Потом Илья показал нам рукой на Центральный парк, около которого возвышалось несколько самых дорогих жилых небоскребов, в одном из которых последние свои годы провел Джон Леннон.
— Теперь — под землю, — объявил Илья так, будто собирался завезти нас в саму преисподнюю.
Мы нырнули в огромный ярко освещенный туннель, который, как успел сообщить нам наш гид, проходит под Ист-ривер.
К дому Нэнси мы подъехали точно в назначенное время.
Илье не понадобились намеки на то, что у нас предстоит важный разговор. Он сказал, что до его дома отсюда ехать минут пятнадцать и что когда мы соберемся уходить, нам надо будет просто позвонить ему, и он за нами заскочит. Я с искренней благодарностью пожал ему руку.
Когда Нэнси открыла нам, я просто обомлел — так она была похожа на Баби. Но только гораздо печальней.
Ломанов сразу взял на себя роль переводчика, да так умело, что никаких проблем в нашем общении просто не возникало.
Я вынуждена вам верить, — сказала Нэнси, пригласив нас в просторную комнату, где на длинном столе у окон стояло сразу два компьютера и множество другой техники, на которую Ломанов, как я понимаю, старался не особо заглядываться. — В последние дни перед... своей смертью Баби звонила мне каждый день, она рассказывала мне о вас. Но я хочу, хотя это тяжело и мне, и вам, но все же я хочу знать, как это все произошло.
Я, как смог, смягчая подробности, рассказал ей о смерти сестры. Она печально кивнула, выслушав мой рассказ:
— Да, я так и думала, что Баби умерла от удушья. Знаете, ведь мы с ней близнецы. И, как это часто бывает у близнецов, чувствуем друг друга даже на расстоянии. В тот день, когда погибла Баби, у меня был страшный приступ. Что-то типа астматического, хотя у меня нет астмы... Значит, им нужен был дневник...
Нэнси вышла в соседнюю комнату и вернулась почти тотчас же, неся в руках папку для бумаг:
— Вот этот дневник. Точнее, его копия. Дед на всякий случай сделал еще две копии. Оригинал я переслала сестре, потому что она была уверена, что только через Москву можно расследовать обстоятельства смерти деда, потому что все это так или иначе связано с Кларком. Еще одна копия хранится в моем банковском сейфе.
— Мы можем взять это с собой? — спросил я.
Конечно, — кивнула Нэнси. — И еще я вам советую попробовать обратиться в сыскную контору «Смит энд Фрост». Они находятся на Тридцать третьей улице, 75. Именно им дед поручал расследование дел фонда. Обычно они посторонним никаких объяснений не дают, но я позвоню Джону Фросту. Возможно, он и пойдет вам навстречу...
Пока Илья готовил ужин, мы с Ломановым изучали дневник Самюэля Спира. Это несколько громко сказано, вроде как «мы пахали», — изучал дневник скорее Ломанов. Потому как для меня английские слова, написанные таким и вправду неразборчивым, хотя и по-своему красивым почерком с завитушками, были не более понятны, чем китайские иероглифы.
— Вот, похоже, то, о чем говорила Баби! — воскликнул Ломанов. — «Тайны могущественного Кларка похожи на тайну бессмертного злодея из русской народной сказки. Там жизнь злодея в виде иголки хранится в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке, сундук под корнями дерева, дерево за много земель... Иголка же Кларка находится в Блу-Бей под Чикаго, на берегу Мичигана, где он родился». А дальше полузашифрованные записи: «Блу-Бей, Элмхерст-кладбшце, участок 19, захоронение 82», и дальше: «Блу-Бей, Эванстон-авеню, 199. Гарольд Локкман».
— Похоже, что это именно то, что нам надо, Сережа, — сказал я.
И тут Илья позвал нас в столовую. В конце концов, то, что в дневнике имело отношение к фонду, мы могли расшифровать и потом в Москве. И не своими скромными усилиями, а пользуясь услугами профессиональных дешифровальщиков — в этой части дневника даже Ломанов не смог разобраться.
— Как лучше добраться до Чикаго? — спросил я Илью.
— Очень легко, из аэропорта Ла-Гардиа. О билетах можете не беспокоиться, билеты есть всегда. Но я надеюсь, что вы не прямо сейчас туда двинетесь? — сказал он, широким жестом указывая на уставленный снедью и бутылками стол.
— Нет, не прямо сейчас, у нас еще с утра есть дельце в Нью-Йорке.
— Я завтра свободен, так что можете располагать мною и моей тачкой.
Мы позволили себе немного расслабиться и выпить за разговорами о судьбах России. О чем же еще могут говорить русские в Нью-Йорке?
Глава вторая КЛАДБИЩЕНСКИЙ СЮРПРИЗ
— августа 1994 года
Контора «Смит энд Фрост» располагалась на семнадцатом этаже огромного стеклянного здания. По случаю субботы в вестибюле и в коридорах было пусто.
Джон Фрост ждал нас — Нэнси Спир выполнила свое обещание и позвонила ему. Но, похоже, нашему визиту он все равно был не очень рад.
Его смуглое лицо с пушистыми усами, на уход за которыми явно уходила большая часть свободного времени Фроста, почему-то не сияло благорасположением. Хотя, безусловно, он вежливо, причем подчеркнуто вежливо, улыбался. Весь его холодный, соответственно фамилии, облик как бы говорил двум назойливым русским: «Вот видите, я в свой собственный выходной пришел ради вас в контору, так чего же еще вам от меня надобно? »
Но на самом деле он сказал нечто совсем другое:
Вообще-то в правилах нашей фирмы — не разглашать сведения, которые были нами собраны по заказам клиентов. Но этот наш клиент умер, и ко мне обратилась его внучка. Вы же, как она мне объяснила, занимаетесь как раз тем же делом, которое интересовало мистера Спира. Но в конце концов даже не только это послужило причиной того, что я вам все-таки кое-что расскажу. Я честно признаюсь, что собирался встретиться с вами и под благовидным предлогом отказать вам в предоставлении информации.
Это строгое официальное вступление вполне объясняло отстраненную вежливость Фроста, так же как дальнейшие слова объясняли его весьма своевременное решение все же заговорить.
— Но сегодня утром ко мне домой заявился один лощеный тип. Он был из ЦРУ. И почему-то считал, что он мне, Джону Фросту, имеет право приказывать! — Фрост возмущенно потрогал усы.
Было вполне очевидно, что утренний цэрэушник Фроста был никудышным физиономистом. На человека с таким украшением на лице явно не стоило давить.
— Ко всему прочему, — продолжил Фрост, — я помню, что мистер Спир имел свои причины связаться именно с нами, а не с ЦРУ или ФБР. Вы тоже, надеюсь, представляете здесь не КГБ, или как оно теперь там у вас называется, а органы прокурорского надзора? Ненавижу все эти шпионские конторы. Они все давно увязли в грязной политике и от них смердит. В общем, так. В этой папке собраны копии документов, раскрывающих каналы поступления и перевода денег через Фонд Спира.
Фрост ласково похлопал рукой по лежавшей на столе палке для бумаг.
— От кого в основном поступали деньги? — спросил я.
Фрост понял меня и без помощи Ломанова:
Частично это были собственные деньги Кларка. Но самые крупные суммы шли из разных «горячих» точек планеты. В последнее время — очень много из вашей страны. Практически все эти средства шли на закупку оружия. Причем прослеживается одна интересная деталь — торговые операции проводились Кларком явно не для получения барышей. Во всяком случае, не только для этого. Боюсь, что здесь опять была замешана грязная и мерзкая политика. А другие концы надо искать у вас, в России. Так же как у вас надо искать причину гибели мистера Спира.
— Почему вы так считаете, ведь он погиб здесь, в Америке?
На этот раз Джон Фрост меня, увы, не понял. Но Сережа быстро перевел. Фрост закивал головой, впрочем достаточно осторожно, по вполне понятным обстоятельствам, впрямую связанным с растительным покровом его лица:
— После смерти Самюэля Спира я по собственной инициативе постарался кое-что узнать. Он должен был встречаться с русским, который обещал ему предоставить какие-то сведения о Кларке. У меня есть два соображения на этот счет. Возможно, они вам пригодятся. Первое, что этот русский или должен был быть знаком со Спиром, или должен был ему сообщить нечто такое, что заставило Спира потерять остатки осторожности. Он и так уже понимал, что залез в осиное гнездо секретных служб, но остановиться не хотел. Вот его и остановили. И второе. Я абсолютно уверен, что с его смертью непосредственно связан Кларк. А кто такой Кларк — это еще большой вопрос. Желаю вам найти ответ и остаться при этом живыми. Пожалуй, это все, что я могу вам сказать.
Мы обменялись крепким рукопожатием и покинули контору, так и не узнав, кто такой Смит и существует ли он вообще. Зато у нас была папка, битком набитая документами. Разбираться с ними предстояло конечно же в Москве.
От здания на Тридцать третьей улице наш добровольный шофер помчал нас в аэропорт Ла-Гардиа. Мы уже подъезжали к аэропорту, Когда мне показалось, что позади нас мелькнул вчерашний белый «понтиак» с негром за рулем. Но, возможно, это мне только показалось. Времени отрываться от вероятных хвостов уже не было. «На самолете оторвемся», — подумал я.
В Чикаго мы купили машину. То есть сначала мы хотели взять ее напрокат, но буквально в нескольких шагах от аэропорта находилось две конторы — одна по прокату автомобилей, а вторая торговала подержанными, но на вид вполне еще крепкими тачками. Думаю, в Москве эти «старички» и «старушки» пользовались бы бешеным успехом, особенно по той цене, по которой они здесь продавались.
Мы выбрали зеленый «форд» тысяча девятьсот лохматого года выпуска. Ломанов проявил неподражаемое умение торговаться по-английски с хозяином-турком. Это вызвало искренний восторг турка, который, видимо, раньше торговал на стамбульском рынке, где торг — такой же неотъемлемый атрибут процесса продажи-покупки, как деньги. Артистически-экономические способности Ломанова привели к тому, что расчувствовавшийся турок в три приема сбросил нам цену с восьмисот до четырехсот.
На ближайшей бензоколонке мы заправили бак под завязку и купили автомобильную карту, на которой все дороги были аккуратно пронумерованы. Наша автострада номер 78 шла от Чикаго почти точно на север вдоль берега озера Мичиган.
Огромный город с высотными зданиями центра оставался слева, охватывая берег озера подобно гигантскому спруту. Было такое впечатление, что он никогда не кончится. Он просто становился все ниже и ниже, пока по обеим сторонам дороги не замелькали индивидуальные аккуратные коттеджи, большинство из которых, на мой взгляд, были довольно безвкусны.
Машину вел Ломанов, поэтому я мог вертеть головой во все стороны. Иногда между домами мелькала голубая вода Мичигана, одного из Великих озер, на берегах которых проходило действие столь любимых нами с детства романов Фенимора Купера. Наверное, тогда я знал о Мичигане больше, чем, допустим, о Байкале.
— Блу-Бей, — сказал Ломанов.
— Что? — не понял я.
— Блу-Бей. Приехали. Сначала куда, на кладбище?
— Помирать нам вроде еще рановато, — пошутил я, — поехали сначала к Гарольду Локкману. Эванстон-авеню, сто девяносто девять. Загляни-ка в свою карту.
Это была та самая одноэтажная Америка, о которой когда-то писали Ильф и Петров. Очень чисто, много зелени, домики под черепичными крышами, церковь, магазинчики, уличные кафе. Прямо-таки идиллия, а не городок. Наверное, здесь очень хорошо и спокойно жить людям в возрасте от одного до пятнадцати, а также от семидесяти и до бесконечности — неуловимый дух скуки, казалось, витал в самом воздухе. Что-то типа какого-нибудь российского Новохоперска, только поцивилизованней.
Дом сто девяносто девять на Эванстон-авеню оказался, к счастью, не моргом или крематорием, а всего лишь домом для престарелых, стоящим в глубине небольшого парка-сквера, обнесенного ажурной оградой и кустами акаций.
Похоже, мы выбрали для визита удачный день — среди посетителей нас трудно было выделить.
Ломанов мягко посоветовал мне играть роль немого, я не стал спорить. Хотя лично мне мое произношение не казалось столь уж ужасающим.
Строгая управляющая в строгом же, несмотря на жару, костюме на наш вопрос о Гарольде Локкмане сообщила, что он в саду, который находится позади дома, и что мы можем найти его на третьей скамейке правой аллеи.