Направленность: Смешанная
Попаданец, да. Слэш, да.
Предупреждения на месте.
Не стоит есть кактус!
В одной из побочных сюжетных линий есть инцест (герои - двоюродные братья).
========== Пролог ==========
Ранним солнечным утром Клим Белецкий спустился вниз к почтовым ящикам, чтобы забрать почту. Не то, чтобы он ожидал каких-то неприятностей, просто какая-то сволочь повадилась периодически запихивать в почтовые ящики рекламные листовки совершенно бредового содержания в огромном количестве, и это… бесило. Клим во всём любил порядок, поэтому листовки из ящика периодически извлекал и подвергал ни в чём не повинную печатную продукцию безжалостному уничтожению. Ну, бесила она его. Бывает.
Клим в свои двадцать два года был человеком на диво организованным и даже в чём-то педантичным, в его однокомнатной квартирке царил практически армейский порядок, все вещи находились на своих раз и навсегда определённых местах, и не терялось никогда и ничто. И в его жизни не было места глупым мечтаниям и фантазиям, Клим всё и всегда просчитывал наперёд и ошибался крайне редко. И никаких неожиданностей он не любил, нахлебался в своё время и мечтаний, и неожиданностей…
Мать Клима, Наташенька Белецкая, была созданием хрупким, воздушным и крайне мечтательным. Как иногда говорят – не от мира сего. Ей замечательно жилось под крылом любящих, замечательных родителей, которые обеспечивали единственную дочку от и до, так что пошлые жизненные реалии не отвлекали её от хрустальных мечтаний.
Наташенька считала себя особой талантливой и высокодуховной, она прекрасно музицировала, писала стихи и неплохо рисовала. И образование получала соответствующее – обучалась на философском факультете… Нет, она не собиралась в дальнейшем становиться Кантом или Шопенгауэром, но ведь это так красиво звучало… К тому же приличная девушка должна иметь высшее образование, разве не так?
Итак, Наташенька вроде бы училась, вращалась в богемных кругах, где с жаром обсуждала новые тенденции в искусстве и особенности театральных постановок, читала собственные стихи и восхищалась чужими, могла поддержать любой разговор на тему живописи, как классической, так и современной, обсудить модный роман или театральную постановку, к тому же внешне девушка была мила – волнистые белокурые волосы, карие глаза с поволокой и губки бантиком… Неудивительно, что в желающих познакомиться поближе недостатка не было.
Нравы в богемной среде были достаточно свободными, а Наташенька – достаточно безалаберной, чтобы в один прекрасный день оказаться беременной непонятно от кого, да ещё и на таком сроке, когда аборт делать было малость поздновато.
Родители Наташеньки, поохав и посокрушавшись, решили, что девочка будет рожать, потому как отрицательный резус-фактор – это серьёзно, после первого аборта можно не забеременеть вообще, а уж малыша они как-нибудь воспитают. Наташенька же только обрадовалась, что всё благополучно разрешилось, будущий малыш представлялся ей этакой милой куколкой, которую можно будет одевать в розовые костюмчики с кружевами и рюшами и не торопясь прогуливаться с нарядной коляской в ближайшем парке, или сидеть на скамеечке, читая Фета или Тютчева, пока малышка будет мирно спать.
Да-да, Наташенька была уверена, что у неё будет девочка – хорошенький белокурый ангелочек с милым и спокойным характером, ангелочек, который не будет доставлять никаких хлопот и только выгодно оттенять Наташенькину красоту и молодость.
Клим жестоко разочаровал мамочку-мечтательницу. Он родился мальчиком, белокурых локонов не имел, напротив, волосики малыша были цвета воронова крыла, глаза – неопределённого жёлто-коричневого цвета, да ещё к этому прилагался вполне себе выдающийся носик с заметной горбинкой, в будущем обещавший стать просто-напросто орлиным. Клим не походил ни на кого из материнских ухажёров, так что Наташенька была не только разочарована, но и озадачена.
Вторым неприятным моментом было то, что малыш отнюдь не был тихим ангелочком. Он громко кричал, часто пачкал подгузники, шумно срыгивал после кормления и вообще требовал к себе неусыпного внимания. К этому Наташенька была не готова и, едва оправившись от родов, предпочла вернуться к друзьям в увлекательный богемный мир, оставив маленького Клима на дедушку и бабушку. Те приняли внука безропотно, к тому же они в отличие от мамаши-стрекозы искренне полюбили мальчика… и лет этак десять всё шло прекрасно.
Наташенька нашла себе постоянного мужчину – владельца художественной галереи «Артесса», который всерьёз влюбился в белокурую мечтательницу, у неё всё было замечательно, к тому же она получила всё, к чему стремилась – возможность стать хозяйкой художественного салона, этакой Нинон де Ланкло нашего времени. Родителям она звонила редко, появлялась у них ещё реже, сыном не интересовалась совершенно. А в свои редкие визиты она с некоторым недоумением смотрела на некрасивого черноволосого мальчика со слишком длинным носом, не понимая, как она – такая красивая и талантливая – могла произвести на свет такую посредственность.
Что же касается Клима, то маму он обожал, она казалась ему неземной прекрасной богиней, а то, что он живёт не с ней, а с бабушкой и дедушкой, мальчик воспринимал спокойно – ну, не живут скучные посредственности рядом с райскими богинями… К тому же бабушку и дедушку он тоже любил, совсем другой любовью – не небесно-обожающей, а земной и тёплой.
Клим был насквозь обычным – учился средне, занимался в спортивной секции, вёл обычную мальчишечью жизнь… и, может быть, так бы и прошло его детство, но судьба подкинула мальчику большую подлянку. Бабушка и дедушка возвращались с дачи и в их старенькую «Волгу» врезалась на всём ходу грузовая фура. Неопытный водитель, мокрый асфальт… Несчастный случай. Бывает.
Старики скончались, говоря сухим протокольным языком, «до прибытия «Скорой». А Клим… Клим фактически остался сиротой. Наташенька, которая к тому времени успела родить своему мужчине хорошенькую белокурую малышку, которой занимались, в основном, няня и гувернантка, совсем не хотела брать сына в уже состоявшуюся семью. Она его не знала, не любила, не хотела… Да и муж её не горел желанием воспитывать чужого ребёнка. Но и бросать мальчика на произвол судьбы было как-то не по-людски.
И так онемевший от свалившегося на него горя мальчик, ожидавший от мамы хоть какой-то поддержки и помощи, оказался в платной закрытой школе-интернате для мальчиков. Нет, школа была хорошая, воспитатели и учителя к ученикам относились, как положено, уровень преподавания был высокий плюс спартанские условия жизни. Школа себя позиционировала, как кадетский корпус, большое внимание в ней уделялось точным наукам и начальной военной подготовке. Загружены ученики были до предела, так что у подростков не оставалось времени на глупости и переживания.
Климу сначала было тяжело, очень тяжело. Поступок матери он воспринял, как предательство, но он справился. Справился, но что-то внутри него перегорело и надломилось. Внешне это был спокойный, выдержанный мальчик, идеальный ученик, любящий порядок, учителя его хвалили, соученики уважали, но… близких друзей у Клима не было. И не потому, что с ним никто не хотел дружить. Клима уважали, он был вполне доброжелателен и приветлив, держался со всеми ровно, но в душу к себе не пускал никого. Уход бабушки и дедушки, фактический отказ от него матери… это было слишком больно, и Клим поклялся себе, что больше не будет привязываться ни к кому.
Так прошло несколько лет. Все эти годы Клим жил в школе, домой его не ждали даже на каникулы, мать предпочитала вносить дополнительную оплату и не париться больше ни о чём. Общение с «семьёй» ограничивалось двумя открытками: на Новый Год и на день рождения и одним денежным переводом, довольно солидным, кстати. Но Клим спокойно переносил это отчуждение, в школе ему было спокойно, здесь всё шло по раз и навсегда заведённому порядку: уроки, дополнительные занятия, секции, экскурсии, выезд в летний лагерь и чтение запоем в остальные летние месяцы. В июле и августе школа пустела, на месте оставались лишь проживавшие там же кочегар и сторож Виктор Иванович и его супруга, школьный завхоз Марина Петровна, да ещё кто-нибудь из учителей или воспитателей. Как правило, в школе кроме Клима всё равно кто-то оставался на лето – по разным причинам. Клим это переносил спокойно, устав за год от шумной коллективной жизни, он радовался малолюдью и ослаблению строгого режима.
И ему совершенно непонятна была жалость, мелькавшая в глазах Марины Петровны. Что он там, дома, не видел? А здесь можно было выйти в город, сходить в кино, поесть мороженого или пиццу, просто погулять, а вернувшись – помочь дяде Вите красить классы, разгружать машину с угольными брикетами, чинить проводку в кладовой… Да мало ли ещё что. А ещё у школьного кота Гондураса появлялась очередная глубоко беременная подруга, приносившая в конце концов несколько маленьких пищащих комочков. Сердобольная Марина Петровна ругала Гондураса кобелём, но кошку подкармливала, а когда у котят открывались глазки – всех раздавала в хорошие руки. После этого подруга исчезала в неизвестном направлении, а Гондурас, выполнив очередную миссию по продолжению рода, возвращался к своим прямым обязанностям – ловить крыс в подвале и дразнить проходящих мимо собак.
А ещё можно было зайти в библиотеку, выбрать книгу и почитать. Несмотря на всю свою любовь к порядку и организованности, Клим обожал фэнтэзи и фантастику, перечитал всю классику – Азимова, Хайнлайна, Желязны, Сапковского, Толкина… да много всего перечитал. Волшебные миры манили, будоражили сердце, но, закрыв очередной томик, Клим напоминал себе, что вокруг него – реальность, и реальность не слишком-то к нему благосклонная.
Так всё и шло, Клим жил себе и жил, благополучно сдал ОГЭ и перешёл в десятый класс… но тут его нашла прабабушка.
В одно прекрасное июльское утро Клима, уже нацелившегося после завтрака отправиться гулять по городу, задержала улыбающаяся Марина Петровна, которая сказала:
- Клим, там к тебе пришли, зайди в кабинет директора.
Клим недоумённо поднял бровь. Мать? Интересно, зачем?
- Там к тебе бабушка приехала, - сказала Марина Петровна, увидев недоумение мальчика.
- Моя бабушка умерла, - спокойно ответил Клим. – Давно. А кто мой отец – я не знаю.
- Ой, - ласково сказала Марина Петровна, - сходи уже. Там разберёшься.
Клим недоумённо пожал плечами, но в кабинет директора пошёл. Так он и познакомился с Софией Милорадовной Белецкой, которая ему приходилась не бабушкой, а прабабушкой, бабушкиной мамой. Жила она далеко, в глухой деревне и отношений с семьёй не поддерживала, когда-то накрепко поссорившись с дочерью из-за неподходящего зятя. А вот теперь приехала к Климу.
Директор, Сергей Викторович быстро ввёл Клима в курс дела, потом как-то неловко потёр руки и сказал:
- Ну, вы здесь пообщайтесь пока.
И быстрым шагом покинул кабинет.
Клим искоса взглянул на пожилую женщину, совершенно не похожую на деревенскую жительницу. Да, чувствовалось, что бабушка очень стара, но держалась она прямо, как молодая. Не просто седые, а какие-то белоснежные волосы были уложены в аккуратную причёску, чёрное платье с брошью-камеей у ворота выглядело немного старомодно, но достойно, в руке бабушка сжимала трость с набалдашником в виде головы грифа, на смуглом лице ярко выделялись жёлтые, ястребиные глаза и такой же длинный, с горбинкой, нос, как и у Клима. Да, то, что они были родственниками, просто-таки било в глаза, удивительно было и то, что на прабабушку внешне не походили ни дочь, ни внучка, а вот Клим – просто одно лицо, с поправкой на возраст, конечно.
- Ну, здравствуй, Клим, - невозмутимо произнесла прабабушка. – Прости, что раньше не навещала… Не могла, извини. Не думала, что всё зайдёт так далеко. Теперь мы будем видеться чаще, если ты захочешь, конечно…
- Зачем? – с той же невозмутимостью спросил Клим. – Я вам столько лет не был нужен, зачем вдруг понадобился?
- Нужен, - отозвалась прабабушка, – очень нужен. Поверь, не могла я раньше объявиться.
- А сейчас что изменилось? – с той же спокойной интонацией спросил Клим.
- Многое, молодой человек,- отрезала прабабушка. – Но об этом тебе пока знать рановато, уж прости, не моя воля. Понимаю, ты и на мать обижен, и на меня свою обиду переносишь…
- Да ни капли, - ответил Клим. – Смысл обижаться-то? Меня ж не на улицу выкинули, могло быть и хуже. Матери я не нужен от слова «совсем», только вот вам зачем-то понадобился.
- Климушка, - неожиданно ласково произнесла прабабушка, - поверь, всё ты поймёшь. А сейчас я просто хотела тебя в гости пригласить. Поживи у меня, может, узнаем друг друга получше… Увы, опеку над тобой мне не отдадут – при живой-то матери, да и старая я уже… Но это не значит, что ты мне не нужен. Поживи у меня, всё наладится…
- Нет, - с арктическим холодом в голосе отрезал Клим. – Извините, София Милорадовна, никуда я с вами не поеду. Мне и здесь хорошо.
Старая женщина глянула на Клима – остро, так что у него по спине пробежались мурашки - и сказала:
- Что ж… На нет и суда нет. Характер-то у тебя нашенский. Ладно, давай хоть пройдёмся, поговорим…
С этого момента Клим стал переписываться с бабушкой – редко, пара писем в год, не больше. Он и ей посылал поздравление с Новым годом, получал теперь посылку ко дню рождения… и всё. Привязываться к прабабушке он не хотел. Она очень старенькая, она тоже умрёт, как и дедушка с бабушкой, и он снова останется один…
Прошло ещё несколько лет. Клим успешно окончил школу, в военное училище не пошёл, в институт сразу не поступил, на бюджетное баллов не хватило, а платное… Мать дала понять, что оплачивать его высшее образование они с мужем не обязаны, к тому же дела у арт-галереи шли не так блестяще, как раньше… Клим не стал ни на чём настаивать, отслужил в армии, продал квартиру дедушки и бабушки, половину вырученных денег отдал матери, остатка хватило на однушку не в самом лучшем районе, кое-какую мебель и ноутбук. После этого свои отношения с матерью он счёл законченными, устроился охранником в банк и зажил спокойной, размеренной и одинокой жизнью. С Софией Милорадовной он продолжал переписываться, но отношения их так и не потеплели, оставаясь ровно-прохладными. В деревню к ней Клим ехать не имел ни малейшего желания.
И вот теперь он держал в руках письмо, написанное прабабушкой. И ощущение того, что прежняя жизнь кончилась, никак не отпускало Клима.
========== Глава 1. Наследство ==========
Клим методично изничтожил поганые рекламные листки, разорвав их в клочья и спустив в мусоропровод. После этого он поднялся в квартиру, сжимая в руках злополучное письмо. Открывать его не хотелось, он примерно догадывался, что там могло быть, и это было неприятно. Но делать было нечего, и Клим, устроившись на кухне, вскрыл письмо.
На клеёнку выпало несколько листков бумаги, исписанных твёрдым убористым прабабушкиным почерком, который так легко было представить с «ятями» и твёрдыми знаками. Бумага была плотной и шелковистой, приятной даже на ощупь, и пахло от письма тоже приятно – то ли лавандой, то ли ландышем.