Так Мао Цзэдун «сломал» старшего сына. Мао Аньин, смирившись с решением отца, сообщил Мао Цзэдуну, что они с Лю Сыци решили подождать со свадьбой до ее восемнадцатилетия.
15 октября 1949 г. молодые люди поженились. Это событие было отмечено лишь скромной трапезой в павильоне Фэнцзэюань в Чжуннань-хае, в доме, где жил Мао Цзэдун.
Мао Цзэдун собственноручно написал приглашения на эту свадьбу нескольким своим старым товарищам. Это были, в частности, Се Тели, Се Цзюецзай. К ним Мао Цзэдун относился как к старейшинам, своим учителям. Во время свадебного пира он сам подкладывал им в пиалы перченое мясо и перченую рыбу. Он говорил также, что эта свадьба не потребовала от него никаких особых хлопот, что это простой семейный ужин, после которого молодые отправятся к себе и начнут совместную жизнь.
Мао Цзэдун подарил Мао Аньину и Лю Сыци свое поношенное пальто, сказав при этом, что Мао Аньин сможет носить его в холодное время года, а по ночам молодые будут укрываться этим же пальто поверх одеяла и таким образом каждому из них достанется часть тепла от его свадебного подарка.
После свадебной трапезы молодые, а Мао Аньин работал тогда техническим секретарем в одном из учреждений ЦК партии, пошли в общежитие для сотрудников аппарата ЦК КПК, размещавшееся, правда, тоже в резиденции руководства КПК и КНР (в Чжуннаньхае), им была выделена одна самая простая комната с деревянной кроватью, на которой лежали два одеяла. Причем одно из этих одеял было приданым невесты. Мао Аньин и Лю Сыци имели лишь самые необходимые вещи, жили очень скромно, но были, наконец, счастливы вдвоем.
Счастье это, увы, оказалось коротким. Снова вмешалась политика и личные замыслы Мао Цзэдуна. Не прошло и года, как началась корейская война, и Мао Цзэдун решил, что его сын должен отправиться на фронт. Опять-таки решение Мао Цзэдуна было продиктовано заботой о своей репутации. Мао Цзэдун чувствовал личную ответственность за эту войну, решение о начале которой было принято Ким Ир Сеном только после согласия с этим Мао Цзэдуна (Сталин сумел и предпочел остаться в стороне). Он также желал снова продемонстрировать и КПК, и И.В. Сталину, да и Чан Кайши, что своего сына он отправил на фронт войны против американского империализма. Отправка Мао Аньина на войну вовсе не была абсолютно необходимой. В Корее воевали части армии КНР, которые формально именовались добровольческими. Это не была отечественная война китайского народа. Это была локальная война с ограниченными политическими целями. Правда о ней скрывалась. Мао Цзэдун так и не позволил опубликовать цифры китайских потерь в этой войне. Одним словом, отправка Мао Аньина на фронт в Корее была чисто политическим шагом, предпринятым лично Мао Цзэдуном, решение это зависело только от него. Его единственный полноценный здоровый сын и тут оказался пешкой в политической игре. Желание выглядеть безупречно в глазах своих коллег по руководству партией сыграло главную роль.
А дело было так. Осенью 1950 г. Мао Аньин работал заместителем секретаря парторганизации Пекинского центрального механического завода. Когда началась корейская война, он, естественно, как и многие в партии, в порядке развернутой тогда кампании подал заявление с просьбой направить его в армию добровольцев. Парторганизация отказала. Тогда Мао Аньин обратился непосредственно к отцу. Мао Цзэдун был рад поступку сына. Он тут же передал его в распоряжение командующего армией добровольцев маршала Пэн Дэхуая, который формировал штаб армии в Северо-Восточном Китае и по делам находился в этот момент в Пекине.
Мао Аньин выехал с Пэн Дэхуаем на северо-восток, принял участие в подготовке к вводу войск в Корею. Накануне выступления через границу Мао Аньин также сопровождал Пэн Дэхуая и побывал в Пекине, где Мао Цзэдуну был представлен доклад о ходе дел. Когда все эти вопросы были решены и Мао Аньин распрощался с отцом, было уже около 6 часов вечера. Мао Аньин покатил на велосипеде на завод и попрощался с товарищами по парткому. Затем он отправился в больницу навестить жену. Лю Сыци перенесла операцию и находилась на излечении.
Молодые были женаты всего год. Они любили друг друга, хотя детей у них еще не было. Все это время Мао Аньин дневал и ночевал на заводе. Мало того, он ездил в командировку в Хунань, в другие места. Супругам редко выпадал случай побыть вместе.
Предстоявшая поездка Мао Аньина в Корею была военной тайной, которую он не имел права разглашать. В больничной палате Мао Аньин сел на стул у кровати жены, достал платок, вытер пот и сказал:
– Завтра мне нужно будет выехать очень-очень далеко в командировку. Вот пришлось так впопыхах приехать, чтобы сказать тебе об этом. Оттуда будет неудобно писать письма. Если какое-то время почты от меня не будет, ты ни о чем не беспокойся!
Жена, что вполне естественно, разволновалась и спросила:
– А куда это ты едешь?
– Лучше не спрашивай… А кстати, тебе известно, где находится Корейский полуостров? Там сейчас бесчинствуют американские агрессоры. Мы этого так оставить не можем!
– Что? Так ты… – Лю Сыци заплакала. Она хотела услышать от мужа правду.
Но Мао Аньин не мог прямо сказать ей об этом. Он замотал головой и попытался перевести разговор на другую тему:
– Да нет, нет. Я просто забочусь о твоем политическом воспитании. Тут ничего особенного нет!
Он смущенно улыбнулся. Все это вышло у него как-то по-детски. Посмотрел на часы. Пора было уходить. Он все никак не хотел подниматься со стула. Потом встал и сказал:
– Ну, я пошел. Когда выйдешь из больницы, по субботам приходи в Чжуннаньхай, навещай папу. Не думай, что раз меня тут нет, то и ходить не надо. Заботься как следует об Аньцине. Ну, договорились?
Лю Сыци кивнула. Закусила губу. Мао Аньин сказал:
– А то ведь Цзян Цин, так та думает только о себе. Она об Аньцине совсем не заботится. Она не любит и моего папу. Я с ней ругался. Я ей говорил: если ты не любишь моего папу, так ушла бы и все. Чего тут болтаться? А тебе надо быть поосторожнее. Она злопамятна и мстительна…
Сказал, простился и уехал.
В армии китайских добровольцев в Корее Мао Аньин, который, конечно, сразу же оказался в чине дивизионного комиссара, служил при штабе Пэн Дэхуая, был переводчиком русского языка. Он переводил беседы Пэн Дэхуая с советским послом и с Ким Ир Сеном. Когда не было переводческих занятий, Мао Аньин работал с секретной документацией.
25 ноября 1950 г. американские самолеты бомбили штаб добровольческой армии. В налете участвовали до десятка самолетов. Цель им была хорошо известна. Они летели очень низко. Не сделав даже круга, самолеты сбросили бомбы прямо на тот дом, где размещался Пэн Дэхуай. Несколько напалмовых бомб попали в дом, он вспыхнул весь сразу, как солома. Огнем опалило все вокруг.
Пэн Дэхуай по делам отлучился и спасся только благодаря этой случайности. Мао Аньин и еще один работник штаба Гао Жуйсинь не успели выбежать из дома и погибли.
Мао Аньин погиб спустя всего месяц и шесть дней после прибытия в Корею.
Узнав о его смерти, Пэн Дэхуай долго сидел в одиночестве и молчал. Ему было очень больно. Он бормотал: «Ну почему именно Мао Аньина убило при этом налете?» Мао Цзэдун передал в его руки своего единственного здорового сына, и вот теперь он погиб и надо было отчитываться.
Вечером того же дня Пэн Дэхуай отправил в Пекин телеграмму: «Сегодня штаб добровольческой армии подвергся бомбардировке. К несчастью, товарищ Мао Аньин погиб».
Пэн Дэхуай приказал немедленно отправить эту телеграмму и доложить о ее содержании Мао Цзэдуну, ЦК партии.
Спустя месяц, 27 декабря 1950 г., Пэн Дэхуай прилетел по делам в Пекин и рассказал Мао Цзэдуну об обстановке. При этом Пэн Дэхуай, естественно, полагал, что его телеграмма о гибели Мао Аньина была своевременно доложена Мао Цзэдуну. В конце своего сообщения Пэн Дэхуай сказал: «Председатель, Мао Аньин – прекрасный молодой человек. Он погиб вместе с товарищем Гао Жуйсинем».
Реакция Мао Цзэдуна на эти слова показалась Пэн Дэхуаю такой, как если бы тот впервые услышал о случившемся с его сыном. Мао Цзэдун разволновался и долго никак не мог зажечь сигарету. Руки его дрожали.
Пэн Дэхуай добавил: «Председатель, я не сумел сохранить его. В результате товарищ Мао Аньин погиб. Я виноват. Прошу наказать меня!»
Мао Цзэдун закурил, долго молчал, потом сказал: «Речь идет о революционной войне. Тут всегда приходится платить какую-то цену! Во имя дела международного коммунизма, с той целью, чтобы дать отпор агрессорам, армия народных добровольцев, наши героические сыновья и дочери выступили на фронт, сменяют там друг друга, погибли тысячи и тысячи лучших бойцов. Мао Аньин – один из этих тысяч и тысяч героев, павших во имя революции. Он – рядовой боец. Не следует из-за того, что он мой сын, раздувать большое дело. Не надо из-за того, что он мой сын, сын председателя партии, считать, что не нужно приносить жертвы во имя общего дела народов двух стран – Китая и Кореи. Разве тут применима другая логика?!..»
Выйдя от Мао Цзэдуна, Пэн Дэхуай выяснил обстоятельства дела. Оказалось, телеграмму Пэн Дэхуая о смерти Мао Аньина в аппарате ЦК КПК передали Е Цзылуну, секретарю Мао Цзэдуна по вопросам быта. Все открещивались от этой телеграммы, боялись докладывать Мао Цзэдуну о печальной новости, не желая оказаться в роли гонца, приносящего весть о несчастье. Конечно, Е Цзылун не мог сам решить, что делать с телеграммой. Он запросил указаний у Чжоу Эньлая. Тот и предложил попридержать телеграмму, не докладывать Мао Цзэдуну о смерти сына, а подождать, пока приедет с фронта «виноватый», то есть сам Пэн Дэхуай, и таким образом возложить на него самого тяжелую миссию уведомить Мао Цзэдуна о гибели Мао Аньина. При этом Чжоу Эньлай не поставил Пэн Дэхуая в известность о своих соображениях и фактически скрыл тот факт, что телеграмма Пэн Дэхуая была положена под сукно, где и пролежала более месяца. В результате Пэн Дэхуай оказался в первый момент перед Мао Цзэдуном в роли человека, который принес плохую весть, да к тому же еще и долго скрывал это известие. (Существует и иная версия, согласно которой не сразу, а некоторое время спустя Цзян Цин и Е Цзылун сообщили Мао Цзэдуну о гибели Мао Аньина.)
Пэн Дэхуай испытывал в этой связи крайне противоречивые чувства. Он глубоко переживал случившееся, ощущая свою ответственность за судьбу Мао Аньина. Скорее всего именно тогда в отношениях Мао Цзэдуна и Пэн Дэхуая появилась своего рода трещина. Мао Цзэдуну после гибели сына стал, очевидно, неприятен такой живой свидетель трагической кончины его сына в числе руководителей партии, с которыми Мао Цзэдуну приходилось постоянно общаться, тем более что Пэн Дэхуай неоднократно спасал жизнь самому Мао Цзэдуну.
Дочь Мао Цзэдуна Цзяоцзяо позже писала, что Пэн Дэхуая поразило, что он первым сообщил Мао Цзэдуну о гибели его сына; Пэн Дэхуай в гневе даже затопал ногами: «Почему меня не предупредили, что председатель не знает о гибели сына? Я тогда бы должным образом подготовил его».
А Мао Цзэдун мог отныне извлекать политический капитал из факта гибели Мао Аньина. Теперь уже никто не мог попрекнуть Мао Цзэдуна сыном, воспитанным в Советском Союзе. Такая гибель Мао Аньина позволяла Мао Цзэдуну еще прочнее утверждаться в образе отца, который собственного сына не пожалел ради интересов Коммунистической партии Китая, ради помощи братскому корейскому народу, ради вооруженной интернациональной борьбы Мао Цзэдуна и его партии против американского империализма. Тут оказывалось возможным выглядеть с неким преимуществом и перед И.В. Сталиным, сын которого погиб не на фронте, а попав в плен. Гибель Мао Аньина сразу решала для Мао Цзэдуна множество проблем, сняла головную боль. Кстати сказать, тут проявилась разница между Мао Цзэдуном и Чан Кайши в их отношениях со своими семьями, со своими близкими; собственно говоря, само выступление в качестве семьянина, ощущение естественности такого состояния или вообще не было присуще Мао Цзэдуну, или проявлялось у него эпизодически, в минимальной степени. В противоположность Мао Цзэдуну Чан Кайши не только сохранил своего сына, тоже содержавшегося И.В. Сталиным в Советском Союзе в качестве фактического заложника более 10 лет, где он, как и Мао Аньин, тоже стал членом ВКП(б), но и при благоприятных обстоятельствах содействовал его вызволению из СССР, использовал знание сыном советских реалий на пользу стране и себе, в частности при поддержании связей с И.В. Сталиным, а впоследствии вывел сына на политическую арену, и, как оказалось, вполне по уму и заслугам. Сын Чан Кайши Цзян Цзинго (именовавшийся в СССР Николаем Владимировичем Елизаровым) в конечном счете стал преемником отца на посту президента Китайской Республики и зачинателем реформ на Тайване.
И в то же время боль утраты глубоко тревожила Мао Цзэдуна, особенно в последние годы его жизни. Он очень сильно переживал все это; ему было жаль сына, жаль себя, потерявшего наследника, и эта жалость преобразовалась в теплые чувства к молодой вдове Мао Аньина, к своей снохе и приемной дочери Лю Сыци.
Гибель Мао Аньина долго замалчивалась. Только во время «культурной революции» довольно широкое хождение получила информация о том, что шестеро родственников Мао Цзэдуна пали жертвами в борьбе за дело революции; одним из них назывался Мао Аньин. Да и в 1959 г. на Лушаньском совещании Мао Цзэдун счел нужным сказать о себе как о «зачинателе, которого Небо лишает наследников», хотел сочувствия к себе. Весьма характерно, что речь шла тогда об осуждении Пэн Дэхуая… Мао Цзэдун прямо сказал тогда руководителям партии, что один сын у него погиб, а другой сошел с ума. В политической борьбе против Пэн Дэхуая Мао Цзэдун эксплуатировал свою семейную драму.
Не сразу решили, где должна быть могила Мао Аньина. В конце концов Мао Цзэдун счел целесообразным, чтобы останки сына покоились на месте его гибели, на земле Кореи. И в этом случае возобладали политические соображения. Мао Цзэдун не вернул прах своего сына на землю предков и сам не побывал на его могиле, а предпочел, используя ситуацию, еще теснее связать себя и свое государство с государством Ким Ир Сена. В 1954 г. Пэн Дэхуай внес предложение о сооружении памятника на месте захоронения Мао Аньина. Это простое надгробье примерно метровой высоты с надписью: «Могила товарища Мао Аньина». Мао Цзэдун не сделал традиционной собственноручной надписи на могиле сына.
* * *
Жена Мао Аньина Лю Сыци родилась в 1930 г. в Шанхае в семье функционеров Компартии Китая. Ее отец Лю Цзяньчу был казнен в 1931 г. по приказу шаньдунского милитариста Фу Ханьцзюя. Перед казнью он содержался в тюрьме и не знал о рождении дочери. Мать Лю Сыци Чжан Вэньцю также находилась в тюремном заключении, и только по беременности ее выпустили на свободу.
Имена родителей Лю Сыци, как старых членов партии, были известны Мао Цзэдуну. Из потомков погибших коммунистов партия в организованном порядке стремилась воспитывать свою элиту. Сама Лю Сыци познакомилась с Мао Цзэдуном в 1938 г. Тогда, в начале весны, в актовом зале партшколы в Яньани шел спектакль по пьесе «Осиротевшая дочь». В зрительном зале находился и Мао Цзэдун. Когда на сцене враги арестовали родителей-революционеров, маленькая девочка, игравшая роль дочери, с большой искренностью закричала: «Мама! Мама!» Театральные спектакли иной раз вызывали у Мао Цзэдуна большие эмоции. Он мог растрогаться и даже пустить слезу. После спектакля Мао Цзэдун велел привести девочку и поинтересовался, как ее зовут и кто ее родители. Ему объяснили, что это дочь погибшего секретаря парткома провинции Шань-дун Лю Цзяньчу и находившейся тогда в Яньани Чжан Вэньцю.
Мао Цзэдун расчувствовался и назвал себя приемным отцом Лю Сыци, а ее – своей приемной дочерью. Таким образом, задолго до того, как Лю Сыци познакомилась с Мао Аньином и стала снохой Мао Цзэдуна, она уже была его приемной дочерью. Впрочем, на практике это иногда ни к чему не обязывало ни приемных родителей, ни приемных детей.