— Довольно, — сказал Костя. — Помянем.
Он пододвинул стакан Сереже, и тот послушно взял его. Я и не предполагал, что он пьет что-то, кроме «Пепси-колы».
— Помянем по-мужски,— сказал Костя,— удивительную женщину.
Мне хотелось сказать, что я вполне согласен с ними со всеми, что судьба Нины Ратниковой трогает меня и мне самому хочется плакать оттого, что я оказался участником ее убийства, но вместо этого взял стакан с водкой и выпил. Водка была хорошая.
— Оставим это, — сказал Костя мудро. — Об этой Бэби еще пойдут легенды, и нам всем предстоит в них участвовать. Но у нас еще не решены некоторые проблемы.
— Какие проблемы? — переспросил я.
Водка пошла хорошо, и я уже думал о том, не кликнуть ли нам Галину Викторовну снова.
— У нас остался Суд Народной Совести,— напомнил Костя. — Теплая компания народных радетелей с массой социальных аттракционов в своих пятилетних планах.
— Да хватит тебе, Костя, — сказал я.— Ты лучше меня понимаешь, что этот проект запущен с благословения если не Политбюро, то, во всяком случае, высшего руководства.
— Пусть так, — сказал я — Но что мы можем сделать?
— Здесь и возникает фигура Сережи Семенихина, — сказал Костя, присаживаясь в кресло рядом с Сережей. — Сережа, ты меня слушаешь?
— Да, Константин Дмитриевич, — тихо ответил тот.
— Наш Сережа единственный владеет ключом к компьютерной программе, открывающей коллегии Суда выходы на фонды, — сказал Костя. — Я думаю довести эту информацию до нашего общего знакомого Александра Александровича Рогозина.
Я вздохнул.
— Думаю, он в ней уже не нуждается,— сказал я.— Александр Александрович пал смертью храбрых в боях за Бэби. Он стал последней жертвой Нины Шимовой.
На лице Семенихина возникла слабая улыбка, а Костя нахмурился.
— В любом случае они будут его искать, — сказал он. —
Они перехватили телефонное сообщение, а там о ключе говорилось прямым текстом.
— Что это нам дает? — спросил я. Сережа кашлянул и произнес:
— Возможность внедрения.
— И вы ему верите? — удивленно спросил я. — Он только что всех нас предал.
Сережа сухо кашлянул и ничего не сказал.
— У нас нет выбора, — сказал Костя.
— Александр Борисович, — произнес Сережа жалобно, — я вас не предавал. Я, можно сказать, пошел на контакт. Ведь мы хотели выйти на коллегию...
— Помолчи, — сказал ему Костя.— Что скажешь, Саша?
— Нам будет трудно замять этот скандал, — сказал я.
— Нет необходимости, — сказал Костя. — Мы уволим его за серьезное нарушение дисциплины. Они ведь знают, что ключ у него.
Я вздохнул.
— Чего мы этим добьемся, Костя?
— Раскроем «Народную совесть», — сказал Костя. Я покачал головой.
— А генеральный будет об этом знать?
— Он узнает об этом, когда события приобретут необходимый характер, — сказал Костя. — А это произойдет только тогда, когда список состава коллегии будет у нас в руках.
— Ты боишься, — удивился я, — что он сам?..
— Просто боюсь утечки информации, — сказал Костя. Я посмотрел на Сережу.
— Ну что, — сказал я. — Ты готов к этому? Он кивнул.
— Мы об этом уже говорили, — пояснил Костя. Я усмехнулся и покачал головой.
— В этом есть какое-то сумасшествие,— сказал я.— Трое из прокуратуры против «Народной совести». Что-то в духе этой самой Бэби. Я чувствую, что еще сильно пожалею о своем выборе, но я с вами.
После этого Сережа Семенихин достал новую пластинку жвачки, привычно сунул ее в рот и принялся жевать. Жизнь возвращалась в свою колею.
В тот же день я написал на имя Меркулова рапорт, в котором излагал служебное преступление Сергея Семенихина и предлагал без скандала уволить его из рядов как не справившегося с делом стажера. Лариса, узнав об этом, расплакалась, и даже Семен Семенович приходил высказаться в пользу молодого поколения. Но дело было сделано, Сережа был уволен «по собственному желанию», потому что Константин Дмитриевич не пожелал портить судьбу молодому человеку. Потом, со стороны, мы узнали, что он вытребовал тело убитой Нины Шимовой и увез ее хоронить в Краснодар. Тот самый сообщник Шимовой, который тоже пострадал при ее захвате, к делу привлечен не был, и именно он помогал Сереже средствами в этом предприятии. Все наследство Нины Шимовой — ее квартира, счета в банке — по истечении положенного срока перешли государству. Через неделю после того, как Шимова была погребена в Краснодаре, о чем мне сообщил майор Деменок, мы получили от Сережи кодированное сообщение о том, что неизвестные лица ищут с ним контакт. Операция началась.
Лето заканчивалось. В одно из ближайших воскресений я оказался на даче вместе с Костей, мы привезли ящик баночного пива, потому что моя жена внезапно выказала страсть к этому напитку, но праздник не состоялся, так как пришлось срочно везти Ирину в ближайшее родильное учреждение. Мы предполагали ехать для этого в Москву, но пришлось рожать в Подмосковье. Вопреки паническому ужасу Ирины роды прошли вполне благополучно, и в то же воскресенье она разродилась дочкой. Мы с Костей выпили по этому поводу все пиво, справедливо полагая, что после родов пиво Ирине уже не понадобится.
А когда я через несколько дней встречал ее с ребенком, то первое, что она мне сказала после обмена любезностями, было:
— Саша, давай назовем ее Нина.
Конечно, она знала обо всей истории, приключившейся с Бэби, и хотя я преподносил события весьма критически, обаяние Нины Шимовой передалось и ей. Что говорить, если подобные разговоры шли по всей федеральной прокуратуре. Моисеев называл это «эффектом Бонн и Клайда». У меня этот эффект вызывал глубокое раздражение, но, помня о том, что нервные потрясения противопоказаны организму кормящей матери, я подумал и согласился.