— Поговоришь со мной?
— Не думаю, что это хорошая идея, — призналась я честно.
Он по сторонам огляделся, опасаясь быть подслушанным. Потом даже отвернулся от меня, стоял, сунув руки в карманы брюк, наблюдал за суетившимися официантами. Игра в конспирацию меня забавляла, и я на Лешку косилась, следя за выражением на его лице.
— Я тогда наговорил тебе лишнего. Прости. Я был пьян.
— Ты не был пьян, — возразила я. — Ты был зол.
— И это тоже. Но удивляться здесь нечему.
— Правда?
Он голову опустил, видно было, что томится, потом все же взял меня за локоть и отвел в сторону, подальше от чужих глаз. Я сама не заметила, как оказалась зажатой в угол, а Горин упер в меня требовательный взгляд.
— Скажи мне правду.
— Я уже сказала тебе правду, Леша, — негромко и нравоучительно проговорила я. — Давай не будем все усложнять.
— Ты специально все портишь, — обвинил он меня. — Ты просто искала повод.
— Может быть. Но Андрей к этому никакого отношения не имеет.
— Конечно!
Я плечами пожала, показывая, что мне абсолютно безразлично — верит от мне или нет.
— Мне пора заняться своей жизнью, тебе так не кажется?
— Замуж выйти?
— И это тоже.
Алексей Дмитрич пренебрежительно усмехнулся.
— Замечательно.
— А чему ты удивляешься?
— Я не удивляюсь, я злюсь. И моя злость оправдана, ты не находишь?
Я не смотрела ему в лицо, уперлась взглядом в узел его галстука, а от Лешкиных слов все-таки стало горько. Я руку подняла и коснулась его груди.
— Мы просто не совпали по времени. Это, на самом деле, обидно.
— Глупая ты. И делаешь очередную глупость.
— Не знаю. Время покажет.
Я протиснулась мимо него, хотела уйти, но его следующие слова заставили обернуться.
— Что ты о нем знаешь?
Я, наконец, встретила его взгляд. Головой покачала.
— Не вздумай, Леша.
— Он мне не нравится.
— Главное, что он нравится мне.
Горин усмехнулся.
— Лиля, мы вместе десять лет. И, поверь, я знаю, что это не главное.
Я обеспокоенно смотрела ему вслед, как он поднимается по широкой лестнице, а попадающиеся ему встреч сотрудники здороваются или пытаются привлечь его внимание к своим делам и проблемам. Его желание узнать о сопернике какую-нибудь неприглядную деталь, не могло не беспокоить. Зная Лёшкину дотошность и злопамятность.
Был в моей жизни человек, который любил повторять, что к неприятностям лучше быть всегда готовым. И я не раз убеждалась, что он был прав. Помедлишь, застесняешься, поостережёшься, не зная, хочешь ли ты знать правду, а потом жалеть будешь. Что вовремя не опомнился. К тому же, я побоялась, что Горин меня опередит, и после нескольких дней раздумий, отправилась на поклон к своему бывшему однокласснику, который работал в прокуратуре. У него и фамилия для работы в полиции подходящая — Калашников. С Димкой мы дружили со школьных лет, тогда он был упитанным кудрявым подростком, который постоянно жевал бабушкины пирожки и меня угощал. Не скажу, что мы были лучшими друзьями, но жили в соседних дворах и частенько вместе ходили в школу, развлекая по дороге друг друга болтовнёй ни о чём. Сейчас виделись не часто, Димка был глобально занят на своей суперважной работе, дома его ждала жена и маленькая дочка, а я его, при необходимости, вылавливала в кабинете и коридорах прокуратуры. Кстати, его присутствие на рабочем месте было скорее исключением из правил, даже если я предварительно звонила и просила меня дождаться, он мог об этом позабыть и уехать по делам. Поэтому нужно было набраться терпения, желая встречи с ним. Вот и сегодня пришлось посидеть на неудобном жёстком кресле в коридоре, у двери его кабинета, не менее сорока минут, прежде чем я увидела Калашникова, который легко вбежал по ступеням лестницы, свернул к своему кабинету, но на меня даже взглянул, видимо, привыкший к постоянным посетителям. Он подошёл к двери, достал из кармана ключ, а я голову закинула наверх, заглядывая в его лицо, и поражаясь чужой задумчивости и сосредоточенности.
— О чём ты думаешь?
Димка глаза опустил, в лицо моё уставился, и совершенно серьёзно, ничуть не удивившись моему присутствию под дверью его кабинета, ответил:
— Ни хрена мне повышения не дадут. Три висяка за месяц.
Я вздохнула, искренне сочувствуя чужой загруженности. С кресла поднялась и прошла за ним в кабинет. Узкий, тесный и пыльный.
— Тебе нужно было послушать бабушку и стать нотариусом, — сказала я ему. — Не зря же говорят: бабушка плохого не посоветует. Жизнь бы твоя была куда спокойнее, богаче, всё с той же пылью и количеством бумаг. — Я взяла с края стола увесистую папку и сдула с неё пыль.
Димка чихнул и ткнул в меня пальцем.
— Положи на место, это секретная информация.
Я недоверчиво фыркнула.
— Ну конечно. Кто тебе доверит секретные сведения?
— А ты чего пришла? — вдруг опомнился он.
Я протянула ему пакет с выпечкой.
— Подкормить тебя решила.
— Да? — Калашников в пакет заглянул, носом повёл и немного подобрел. — Садись.
Я присаживаться не спешила, берегла светлую юбку, зато руку в бок упёрла, принимая вызывающую позу.
— Благодарю. Как Света с Алькой?
— Хорошо. Мечтаю отправить их на выходные к тёще.
— Какой любящий муж, обалдеть. — Я недолго наблюдала за тем, как он примеривается к кексу, потом сказала: — Дима, ты можешь собрать информацию об одном человеке?
— Каком? — отозвался он с набитым ртом, и сейчас как никогда стал похож на того парнишку, моего школьного друга, каким когда-то был.
— Он не местный, из Москвы.
— Из Москвы… — потянул Димка задумчиво, почесал за ухом. — Ну, постараюсь. А очень надо?
— Очень, — кивнула я со всей ответственностью, и для весомости добавила: — Я влюбилась.
Калашников моргнул.
— В москвича?
— Я же специально не выбирала, — решила я повредничать.
— А его ты спросить не пробовала?
— Вот что ты задаёшь дурацкие вопросы? Пробовала, конечно. Но, во-первых, мы ещё не слишком тесно и долго знакомы, чтобы он мне все подробности выкладывал, а, во-вторых, ты же знаешь Лизу, если она вбила себе в голову, что он мне не пара, то сама всё вызнать постарается. А мне нечем будет возразить.
Димка выглядел печальным, но с пониманием кивнул, руки от крошек отряхнул и придвинул к себе лист бумаги.
— Давай данные.
— Данилов Андрей, — выдохнула я. Подумала, вспоминая, и добавила: — Иванович. Семьдесят восьмого года рождения. Москвич.
Димка перестал писать, глаза на меня поднял и замер так, в ожидании. Я запнулась.
— Что? Я больше ничего не знаю.
— Лилька, ты обалдела? Знаешь, сколько в Москве Андреев Даниловых семьдесят восьмого года рождения? Где я его искать-то буду? — Он постучал карандашом по столу. — Найду какого-нибудь брачного афериста, ты же первая расстроишься.
Я уже расстроилась, если честно.
— И что делать?
— Добыть ещё что-нибудь. Место жительства или хотя бы работы.
— Он занимается недвижимостью, точнее, земельными участками. Или тем и другим.
— Вот именно, «или тем и другим». Что-то на тебя это не похоже, — сказал он после короткой паузы. — Ты, вроде, у нас девушка осторожная, а тут какой-то москвич, без роду, без племени.
— Ты ещё меня поучи. Лизки хватает.
— Да не буду я учить, — отмахнулся он. — И помогу, конечно. Если будет что-то ещё. Хотя бы, название фирмы узнай.
Пришлось уходить ни с чем. Но странно, я чувствовала облегчение. Не хотелось мне правды, не хотелось раздумий и тревог, даже если это было правильным и могло бы уберечь меня от многих неприятностей в дальнейшем. Я думала об Андрее, вспоминала его лицо и улыбку, глаза, которые он от меня никогда не прятал, и не хотела думать о том, что ему есть, что скрывать. Отмахивалась от предостережений сестры и Горина, и даже когда Димка в шутку сказал, что Данилов может оказаться брачным аферистом, в душе взбунтовалась. Даже мысль мелькнула: что мне наплевать кто он, лишь бы вернулся.
И он вернулся. Приехал без предупреждения, и в тот момент, когда я его увидела на противоположной стороне улицы, мне показалось, что этих двух недель, которые показались мне бесконечными без него, и не было вовсе. Вот только что я его провожала до двери своей квартиры, а сейчас он уже в двадцати метрах от меня, идёт ко мне и улыбается. А я застыла посреди тротуара, с телефоном в одной руке и новой сумочкой от «Louis Vuiton», покупкой которой решила скрасить своё одиночество, в другой. Говорила с Жориком, будто дождаться того момента, когда я переступлю порог кондитерской через три с половиной минуты, невозможно, а потом краем глаза заметила знакомую машину у гостиницы, телефон от уха отвела и принялась оглядываться, чувствуя, как сердце забилось в груди, забилось громко и сбивчиво. Увидела Андрея, и руки опустились. От счастья и облегчения. Он шёл мне навстречу и улыбался, а я, наверное, выглядела дура дурой. Выдохнуть смогла только, когда он оказался рядом и прижался губами к моим губам.
— Ты приехал.
— Я хотел именно такой реакции. Чтобы ты увидела меня, и дар речи потеряла.
— Я потеряла, — призналась я, — почти. Андрюша.
Он подхватил меня, от земли приподнял, и я, совершенно счастливая, на плече его повисла.
— Соскучилась?
— Словно тебя год не было.
Данилов в лицо мне заглянул, выглядел довольным.
— Моя сладкая девочка, — проговорил он мне в губы, а я глаза закрыла, чтобы не видеть прохожих. Мы стояли на одной из главных улиц города, обнимались, люди проходили мимо, некоторые не скрывали беспардонных взглядов и любопытства, а мне было всё равно. За эти минуты я даже успела раскаяться в своём визите к другу детства и застыдиться своего желания узнать про Андрея то, что он ещё сам не решился мне рассказать. Я бы на его месте сочла это предательством.
Я под руку его подхватила.
— Пойдём в кондитерскую.
— В твой кабинет, где дверь запирается? — пошутил Данилов, а я к плечу его прижалась, млея от счастья.
— Когда ты приехал?
— Полчаса назад. Только заселиться успел.
Я по руке его погладила, несколько секунд смотрела себе под ноги, а потом выдохнула:
— Может, ты у меня поживёшь? — И тут же выдала бодрую улыбку. — Много ты в гостинице времени провёл?
Его губы прижались к моему виску, я чувствовала, что он улыбается.
— Потом за вещами зайдём.
Я чувствовала себя взволнованной новобрачной, честно. Всегда считала подобное поведение глупым, а тут сама ловила себя на том, что смотрю на мужчину восторженными глазами и едва ли в рот ему не заглядываю, а ощущения такие, что во всём права и только этого и ждала. И волновал только один вопрос:
— Ты надолго приехал?
Андрей мои щёки ладонями обхватил, заглянул в глаза. Долго так смотрел, и взгляд мне показался серьёзным, как никогда.
— Отпуск взял, — сказал он, в конце концов. — На две недели.
Я к нему подалась и поцеловала.
— Я так любить тебя буду, что ты уезжать не захочешь, — шёпотом проговорила я.
Данилов разулыбался.
— Я и так от тебя уезжать не хочу.
Я его обняла и на кровать повалила.
— Я так ждала тебя, — призналась я, — так скучала. И всё думала, чем ты занимаешься без меня.
— А чем я занимаюсь? Работаю, сладкая.
Андрей ладонями по моей спине водил, с каждым разом всё ниже опуская их на мои ягодицы и всё крепче сжимая их. Мы приехали ко мне двадцать минут назад, предварительно забрав из гостиницы чемодан Данилова и сдав его номер, и, только войдя в квартиру, тут же оказались в спальне. Мне нравилось это чувство предвкушения, Андрей не торопился, прижимал меня к себе и отвечал на все мои пылкие признания. Я чувствовала, что он возбуждён и распаляется всё сильнее, голос всё больше походил на тихий соблазняющий рокот, губы коротко касались моих щёк и шеи, прикосновения становились всё требовательнее, но он всё равно не торопился. И он, и я знали, что впереди много времени, и никто не помешает. И осознание того, что впереди много дней и часов и казалось мне в этот момент настоящим счастьем. Почти бесконечным.
— Мне надо много работать, чтобы соответствовать своей маленькой бизнесменке.
Я носом в его шею уткнулась и улыбалась.
— Да, я умная, — согласилась я со смешком. — И предприимчивая.
— Это точно. Предприимчивая… Что собираешься предпринять?
Я села, встретила его весёлый взгляд, а сама с деловым видом принялась расстёгивать ремень на его джинсах.
— Как и обещала: буду любить так, что ты от меня никуда не уедешь.
Он волосы мои в кулак собрал, немного потянул, заставляя смотреть ему в глаза.
— А ты любишь?
Я от прямого вопроса немного растерялась, а потом решила, что если уж рисковать, то по-крупному.
— А если скажу, что люблю, испугаешься?
Он изучал взглядом моё лицо.
— Чего же мне бояться?
Я по груди его погладила.
— Правильно, тебе бояться нечего. — Наклонилась к нему, не в силах выдерживать его взгляд, и на ухо проговорила: — Это странно, да? Мы знакомы всего ничего.
— Это неважно.
— Разве?
Данилов взял меня за подбородок, повернул мою голову. Повисла недолгая пауза, наверное, самая чувственная в моей жизни, а потом он сказал:
— Я люблю тебя, сладкая. Я думаю и думаю о тебе. И даже не скажу, что мне это нравится. — Усмехнулся. — Ты мне работать мешаешь.
— А ты мне — нет.
Он усмехнулся.
— Я тебя вдохновляю? — Его руки сжали мои бёдра, и я сама принялась расстёгивать пуговицы на блузке, подчиняясь молчаливому мужскому приказу.
— Говорят, что мои миндальные пирожные ещё никогда не были такими вкусными, — похвастала я.
— Странно. По народной примете, ты должна бы их пересаливать.
Я глянула свысока.
— Я профессионал.
Его ладони прошлись по моим ногам, поднялись по бёдрам и сошлись на животе.
— Я скучал по тебе.
Я в плечи его вцепилась, понимая, что то, что я чувствую, уже совсем никуда не годится. Во рту сухо, внутри пустота, которую необходимо заполнить немедленно, а я на мужчину, что подо мной, смотрю и насмотреться не могу. А у Андрея взгляд… слишком понимающий. Прищурился, потом шепнул:
— Ты.
Улыбнулась. Оказанному доверию.
В одной песне есть такие слова: это даже не любовь — это наводнение. Меня будто несло бурным потоком, я бы даже если захотела, сопротивляться скорости, с которой меня несло, не смогла бы. Мы лихорадочно раздевались, кажется, на это потребовалось секунд тридцать, а потом я снова оказалась сверху, и в первый момент растерялась, когда поняла, что он весь мой. И это после двух недель отсутствия, горячих разговоров по телефону перед сном, каких-то обещаний и разыгравшегося от этого воображения. И все дерзкие мечты и планы вернулись и тут же снова исчезли, им просто места в моём затуманенном разуме не осталось. Мы целовались с упоением, я мужского тела касалась — руками и губами, и внутренне трепетала от каждого вздоха, который срывался с губ Андрея. Я любила его, как и обещала. Любила со всей страстью, что во мне накопилась, которая, казалась, была припасена во мне именно для него, а не для кого-то другого. Меня затапливало счастье и удовольствие, я двигалась над ним, время от времени наклоняясь к губам Данилова. Его руки сжимали мои бёдра, вроде бы пытаясь управлять мною, но я знала, что в этот раз я не позволю ему взять верх. В конце концов, он сам хотел, сам дал мне карт-бланш, а теперь, видимо, понял, что находится в заведомо невыгодном положении. Теперь я наблюдаю и получаю удовольствие от того, что властвую над ним. Но хватило меня ненадолго, контролировать себя становилось всё труднее, я всё ускорялась, губу закусила и постанывала, впиваясь ногтями в его грудь и откидывая назад голову, и теперь уже Андрей меня поддерживал. В какой-то момент я на него повалилась, губы скользнули по его подбородку, а я пару раз натурально охнула, когда он решительно перехватил инициативу. Быстро задвигался, подводя и себя, и меня к оргазму.
Я так и осталась лежать на нём. Обнимала руками и ногами, голову на плечо положила и ждала, когда дыхание выровняется. Было жарко, душно и безумно хотелось пить. И я снова была счастлива. Понимание этого не оставляло меня уже больше двух часов. Даже если жизнь закончится через пятнадцать минут, я буду знать, что у меня ЭТО было. Я чувствовала, я знаю, мне повезло.