— Ну бляя, — ноет, но садится помогать.
Погружается в сонамбулическое состояние, отхреначивая от несчастной картошки огромные куски с кожурой — меня бабуля ещё в школе так делать отучила.
Подозрительно уточняю:
— Ты же умеешь готовить. Мы с тобой в поход ходили, и ты готовил.
— Ну, теоретически, представляю, но в жизни я раза два готовил — и один из них в том походе.
Задумываюсь, охреневая:
— Это как?
— Отак, бро. Мамка постоянно готовит, любит, ну и батя, и ты, а так как кто-то из вас постоянно дома, хавчик где-нибудь да есть. Разогреть могу, но ты ж знаешь, мне и холодное сойдёт.
— Ага…
Пару минут чистим картошку в молчании, пока я пытаюсь осознать масштабы своей неосведомлённости о кулинарных способностях этого кухонного неандертальца.
Ну да, так и получается, что я его ни разу за готовкой не застал. И мама ему постоянно что-то вкусное в контейнерах совала — по сей день, кстати, он судочки на треню таскает.
— Ну ты и охреневший, друже.
Смешливо пожимает плечами:
— Зато я хорошо в хоккей играю.
Закатываю глаза, и пока он заканчивает чистить, кладу на сковороду первую порцию:
— Сам себя не похвалишь…
На газу картошка жарится быстро, но Жека успевает смотаться к компу на предмет посмотреть:
— Давай Викингов начнём, — орёт мне с другой комнаты.
— Давай, — ору в ответ, — я до них никак не доберусь.
Закидываю вторую порцию, когда этот блудный сын приходит обратно и заявляет:
— Жрать хочу.
Замечая готовую картошку, тянется к ней загребущими конечностями.
— Воу-воу, чувак, — несильно бью ложкой по руке, — я тоже хочу хавать, меня подожди. Вот, можешь вместо меня картоху пожарить.
— Ну Нееекит, ну бля, ты меня не любишь, — ноет, но я вздрагиваю и замираю, мучительно соображая, как отреагировать.
Это же шутка, это шутка, — убеждаю себя. Это грёбаная шутка, которыми мы не раз перебрасывались. Так почему же я чувствую удар под дых.
Но, не могу подобрать слов, не получается правильно среагировать.
(раз, два, три, ч…)
Жека, видя меня, тоже, наверное, понимает что сказал и от досады закусывает губу.
Ненавижу себя за это. За то, что так… реагирую, когда он насколько открытый даже после…
Усмехаюсь и чудом сдерживаю вертящееся на языке: «Неправда, люблю».
Говорю:
— Жек, короче, займись делом. Хавчик что ли расставь на столе. И вообще, ты пиво в холодильник засунул? Оно ж умрёт там, в пакете, тёплым.
Заметно расслабляется, но нутром чую, как ему по-прежнему неловко:
— Скажешь тоже, умрёт, — хватается за фразу. — Я сделаю, но я хавать хочу и жду и скучаю за картошкой.
— Я вшарил. Кетчуп ещё достань, и там какой-то соус — его тоже.
Отдаёт честь:
— Так точно, майн фюрер.
— Эй, это моя фраза.
— Ничё не знаю.
Оставаясь один, выдыхаю. Закрываю глаза.
Блять. Идиот я. Всё испортил.
Но под вечер более-менее образовывается. Викинги захватывают полностью, хотя начало мы смотрели лениво болтая и хавая.
В итоге, я отрываюсь, когда понимаю, что голова Жеки съехала мне на плечо, и он недовольно пытается на нём устроиться.
— Пошли спать? — предлагаю.
— Мм-м, угу, надо, — приподнимается и трёт лоб.
— Вставай тогда, я разложу диван.
— Бляяя, чел, давай так.
— Не-не, так это не работает. Я иду в спальню. Не хочешь, корячься на сложенном.
Минута молчания в раздумьях, и я почти готов оставить его как есть, немного теряясь от тёплого веса его доверчивой головы на своём плече.
— Ладно, — тяжело вздыхает, — ща.
Поднимаюсь первым и жду, пока он, кряхтя как старый дед, поднимается, допивает компот в кружке.
Наклоняясь, достаю пульт, чтоб выключить плазму, но в сериале напряженный момент, заставляющий меня залипнуть. Сзади наваливается Жека, свесив с моих плеч руки и сопя в ухо:
— Ты сказал встать. Я встал.
— Жди теперь, я хочу досмотреть.
— Мм-м, всё равно пересматривать будем, я только начало серии помню.
— Чувак, а если меня кошмары будут мучить? От недосмотра.
— Ну так спи со мной, и не будет тебе никаких кошмаров. Мы ж как семейная пара с тобой.
Это тоже бьёт меня под дых — не сильно. Легонько. Он же не знает, что говорит, для него же такое нормально…
Я даже нахожу в себе силы пошутить:
— Мы слишком старая семейная пара, чтобы спать в одной кровати. Возраст не тот.
— Ой, бля, Некит, ты ещё к возрасту не придирался.
Я, наконец, выключая телик, иду в спальню за постельным. Жека, не желая отдираться, чухает со мной дурацким паровозиком.
Тактильный мальчик. Сколько его помню — ему всегда было важно касаться кого-то, чтобы ощущение было полным. Он сам рассказывал в один из тех вечеров, когда мы, будучи подростками, говорили о важном, о сложном, на тончайшей грани откровенности.
Самые бесценные вечера в моей жизни.
Ерошу его волосы, закидывая назад руку, и всё-таки выворачиваюсь, а то неудобно застилать диван.
Он грохается на постель лицом вниз, и я укрываю его сверху тонким одеялом, на что этот мерзавец довольно мычит в одобрении.
— Ты такая неженка, чувак, — ворчу на него, но это просто слова, он знает, что я так не думаю.
Свою кровать расстилать недолго, и я тоже скоро ложусь, но ещё долго не могу заснуть. Верчусь в кровати: хотя завтра вставать на встречу с инвесторами, сна ни в одном глазу.
Цифры не помогают. Никогда не помогают в такое время — возможно, это просто ширма, за которой я прячусь — красивая китайская занавеска с яркими красными рыбками не имеющая никакой реальной стоимости. Она даже нормальной первой помощи не оказывает — слишком приелось. Но я продолжаю считать. Упорядочиваю себя — внешне, хотя бы.
Наружную оболочку сознания.
(раз, два, три, ч…)
Забиваю через некоторое время и достаю ноут. Уж лучше займусь презентацией.
Где-то часам к четырём слышу Жеку, плетущегося в туалет и обратно. Замечает свет от ноута и подходит:
— Тебе ж завтра на встречу? — сонно уточняет.
— Угу, — не отрывая глаз от экрана.
Молчит, и я думаю, что он ушел, но неожиданно ноут захлопывается под его рукой, и друг, откладывая технику в сторону, берет меня за запястье, поднимая с кровати.
— Ну что ещё, — закатываю глаза. — Опять туалетная бумага скончалась?
— Спать пошли, — тянет за руку, как маленького, чуть ли не укладывая рядом.
За эти секунды, когда он ведёт меня из одной темноты в другую, я чувствую себя маленьким беспомощным мальчиком, доверившимся другому — более сильному, и это таким колоссальным спокойствием ложится на душу, будто кто-то накрыл нас большой прохладной шелковой простынью.
— Я тебе что, подушка? — возражаю, не сопротивляясь объятию, хотя сердце от такой близости начинает стучать быстрее.
Отворачиваюсь к стене — когда мы спим вместе, Жека всегда ложится так, чтобы я никуда не свалился.
Как бы я ни пытался притворяться, как бы ни пытался убить это в себе…
Он отвечает неожиданно серьёзно:
— Я прекрасно знаю, что ты временами хуёво засыпаешь один. Ты тоже знаешь. И ты знаешь, что мне никогда не впадлу тебе помочь… Что б там не случилось.
Я… не знаю, что сказать. Какой-то эмоциональный ступор. Выдавливаю:
— Хорошо. Спасибо.
Он укрывает нас двоих и касается носом моего затылка:
— Ты понял, Ники, — бормочет щекотно, засыпая, — всегда.
Выдыхаю:
— Я понял.
Я понял. Понял.
Только я так… не могу.
========== Август-октябрь ==========
На встречу я едва не опоздал — Жека так и не разбудил меня, когда уходил. В итоге, я проснулся от последнего будильника — полпервого, переспавшим, что оказалось хуже недосыпа.
Не успел сходить в душ, только умыться — схема нарушилась, и весь день полетел к чертям. Не скажу, что мы облажались на презентации, но настроение моё оказалось подавлено чушью и неразберихой в голове.
Можно, конечно, в принципе, послать схему и порядок к черту, но этот отработанный план жизни помогает мне не думать о ненужном.
В принципе, не думать.
О том, что это не жизнь, а тупо забег с места на место — две константы — дом и работа. О том, что я не делаю ничего важного, а только плетусь по кругу — как хомячок у Юльки дома.
О Женьке.
О том, что я его, блять, люблю.
Что мне хочется до него дотронуться и не отпускать, забрать себе целиком, варить каждое утро кофе, травить шутки, играть в плейстейшн, целовать по приходу домой, видеть перед сном, когда просыпаюсь; слать смски спрашивая, дома ли он — у нас дома, трогать его подбородок с утра, ощущая лёгкую, подростковую почти щетину, и остальные дохуища вещей — банальных, неловких, каким-то диким образом придающих жизни смысл через чувство.
Но вместо этого я создаю себе график, список вещей на выполнение и ставлю галочки на сделанном ради секундного прилива эндорфинов.
А теперь всё сбилось — из-за мелкой фигни вроде душа, и пришлось потратить почти полдня, чтобы восстановить утраченное равновесие. Оно колебалось из стороны в сторону словно раскачанный маятник, пока я судорожно пытался поймать его покалеченными раненными пальцами.
Ванька — коллега мой по несчастью работе, заметил, и три раза выходил со мной покурить, пока мы ждали опаздывающих инвесторов. И если презентацию я провёл в приподнятом духе, то потом этот дух грохнулся в такую яму, что впору заподозрить себя в зачатках хронической депрессии.
Но, ничего, я справился. Упорядочил себя и поставил на место.
На полочку, ага.
Жека позвонил в четверг, предложив сходить к Лексу домой, ибо у них там тусовка и, ну, сам знаешь чел, тебе не помешает развеяться в человеческом обществе.
Моё настроение на общество близилось к отметке минус один, но желание видеть Жеку пересилило, и я заставил себя не задерживаться на работе, а поехать и хотя б напиться.
План-минимум, бля.
Точного адреса я не знал, но был подобран Лазарем по первому звонку, ибо когда звонил Жеке, они как раз ошивались где-то рядом и собирались ехать.
Остаток пути Лазарь ржал, что ему пора начать подрабатывать таксистом и брать с нас если не деньгами, то натурой.
Жека, уже чуть навеселе, обещал отдаться ему всей имеющейся натурой, причем здесь и до самого Лексового дома они уточняли детали.
В образовавшейся компашке все оказались мне знакомы, кроме нескольких друзей хозяина, не имеющих к хоккею никакого отношения.
Мы с Жекой разделились в процессе дебоша, потому что я жутко хотел жрать, сразу устремившись в сторону стола с закусью. Там меня нашел ещё один знакомый — одноклассник, с которым мы не виделись со времени выпуска. Нам было, что вспомнить.
Через некоторое время разговор оборвался — однокашник ткнул пальцем в сторону дверей, заржав:
— Глянь чё творят.
Я повернулся в сторону и чуть не попехнулся пивом. Жека, в долгой цветной юбке с розами и фиалками, накрашенный, с бантом в отросших волосах, небрежно облокотился на дверной косяк с видом дерзкого стиляги. Просканировал толпу насмешливым взглядом и, заметив меня, пошел навстречу. На него оглядывались, улыбаясь, а сзади, где виднелась яркая макушка Лазаря и хитрые глаза именинника, раздавались раскаты хохота.
— Ты сегодня тамада или так отрабатываешь Лазарю натурой? — усмехнулся, пока друг пожимал однокашнику руку.
— Не, я проспорил Лексу… не спрашивай как! — замахал руками, — короче, это было на прошлой неделе, и я проспорил, что, когда он скажет, я сутки буду ходить в юбке и бантах. Я, бля, забыть успел, а он припомнил и, вон, декорации принёс даже.
Наш одноклассник заржал:
— Хорошо хоть ноги не обрили.
— Хотя, тебе бы подошло, — поддразнил я.
Жека закатил глаза.
На самом деле, образ юной, трогательной девы к нему в принципе применить было трудно. Но смотрелось это настолько комично, что я не мог перестать фыркать.
— И как Вас теперь зовут, сеньора? — поинтересовался, пока Жека пододвигал остальных, чтоб сесть рядом с нами.
— Федосья, — вставил первее именинник. Обратился к Жеке: — Чтоб без жульничества — двадцать четыре часа.
— Мне спать что ли в этом?
— Естессно.
— Чел, ну ты… ладно, понял-принял.
Друг включился в разговор, и мы пили, трепаясь, что случилось с остальными одноклассниками, вспоминали всякое.
Наверное, в тот момент я выпил больше чем надо, потому, что в голову внезапно пришла тупая мысль: раз Жека в юбке, вполне может быть, что под юбкой ничего нет. Может, даже трусов. И если засунуть руку под юбку прямо сейчас, то можно коснуться выемки у кости на колене, маленьких волосков на ногах — и вверх, вверх…
Я дернулся от реальности развернувшегося перед воображением глюка, пытаясь сохранить невозмутимость на лице, но остро ощущая, как начинают пылать щеки.
Блять. Блять. А джинсы-то у меня не настолько мешковатые, чтобы скрыть…
Я рывком встал и на недоуменные взгляды собеседников бросил, что забыл… э-э-э, кое-что сделать и щас вернусь.
Закрылся в туалете, закрыл глаза. Ну да, самое время подрочить.
Прийти сюда было отвратительной идеей, потому, что даже в этой дурацкой юбке он для меня…
Нет, не так, он — не для меня.
И поэтому я сижу тут на корточках и не знаю, что лучше: начать дрочить прям здесь или попробовать успокоиться.
И всё так идиотически получается, особенно когда я понимаю, что он ЗНАЕТ.
Интересно, зная — он предполагает наличие у меня подобных мыслей? Знает, что бывают дни, когда он приходит ко мне домой и я наяву вижу, как он, вместо того, чтобы наклониться и расшнуровать кроссы, вжимает мня в стену и целует, целует, целует, трахает губами до потери сознания?
Думает ли о том, что когда у меня утром стояк — это запросто может быть из-за него, а не из-за порнографии с размытыми лицами, снившейся мне до всего этого.
Думал, сколько раз я представлял его голым, отсасывающим мне в душе?
С чего это началось?
Я не раз задаю себе этот вопрос, но он настолько широкий, что перескакиваю с причины на причину, с одного воспоминания на другое, ускользаю от вопроса, перевожу мысль на другие темы, где тоже больно, но чуть меньше. Загружаю себя работой, блядством, да чем угодно, потому, что если подумать, волосы встают дыбом от того, насколько давно это началось и какую часть этого времени я тупо игнорировал пульсацию в груди, заранее бракуя, как бесполезное.
Оно и есть — бесполезное.
Только теперь ещё и хлещет по щекам, как провинившегося ребёнка за пошлое, браное слово.
Этот порочный круг депрессионного размышления прерывает стук в дверь и осторожное:
— Некит?
Но я всё равно дёргаюсь и шарахаюсь от двери, как от электрического провода.
Знает ли он, что именно этот дурной пульс, грязные галлюцинации и постоянное постыдное чувство, будто застали за дрочкой — заставило меня отдалиться.
Это, а не смерть бабули или что-то ещё.
— Некит? Ты там? Всё норм?
Считаю. Вспоминаю список дел на сегодня. Успокаиваюсь.
— Да, норм. Перепил.
Тремя секундами после:
— Ты мне не трави, ок? У тебя голос не бухой ни разу.
Блять. Заставляю себя собраться.
— Жек, норм. У меня немного живот болит, но уже получше…
— Окей, чел, но я тебе поверю, если ты оттуда выйдешь.
Настырное чудовище.
— Омг, чувак я сижу в туалете.
— Я жду.
Вздыхаю. Даю себе время, нажимая на слив и смотря как мерно утекает в канализацию вода.
Собираясь, замыкаю в себе сундук Пандоры и выхожу. Наверное, глаза у меня чуть уставшие и замученные, потому что он осматривает меня с головы до ног внимательным взглядом. В дурацкой юбке и банте это сочетание просто угарное и я пфыркаю:
— Расслабься, мамочка. Лучше бант перевяжи, а то съезжает.
— Я бы сказал, куда тебе пойти…
— Но ты сегодня леди, а леди матом не выражаются? — перебиваю.
— Некит, ты б своё лицо видел, когда сваливал, — не принимает шутки.