Я стояла так и зажмурившись ждала, что будет, вдыхая её запах, от тоски по которому проплакала всю ночь.
А потом её пальцы легонько коснулись моих волос, от чего по коже побежали мурашки, и опустились на плечи, и она сначала неуверенно, а потом всё крепче обняла меня в ответ.
- Аня, - прошептала она. – Аня…
И мы стояли вот так, молча, обнявшись посреди пустого больничного коридора. И я подумала тогда, что вот он, мой мир, то, что принадлежит только мне, та самая часть меня, без которой меня нет, без которой я это уже не я. Неотрывная часть меня самой. Она прямо здесь, и я обнимаю её.
За окнами неистовствовал ветер, обрывая, ломая, ударяясь порывами в стёкла.
Мы стояли так очень долго.
========== Глава 7. Доверие ==========
1
У каждого человека в голове целая Вселенная. Раньше мне не приходилось об этом задумываться, быть может, потому, что мои орбиты никогда ни с кем не пересекались. Лишь только соприкасались слегка. Родители, немногочисленные подруги, внутренний мир которых был подобен тонкой ледяной поверхности замёрзшего озера – можно ходить по ней, но самой воды коснуться нельзя, нельзя погрузиться в неё с головой - лёд не пустит.
И впервые мне захотелось провалиться под этот лед, быть может даже утонуть в мире Дианы. Я не боялась холодной воды, не боялась задохнуться и потерять способность двигаться. Ибо я устала ходить по одной поверхности. Мне хотелось превратиться в крошечную песчинку в огромной, необъятной Вселенной её мыслей. Просто быть там.
Но врываться вот так в чужой мир, нагло разбивать лёд, влезать туда, куда тебя никто не хочет впускать – всё это эгоистично. Я могла сколько угодно мечтать проникнуть в её внутренний мир, но она не хотела, она прятала его за всеми возможными замками, и больше того, от меня она его прятала особенно. Словно боялась вдруг стать слишком близкой.
Тогда она сказала, что ноги её больше не будет в больнице. Диана всегда держала слово, старалась во всяком случае. Из упрямства ли, из принципа, или ещё как, но она действительно больше не пришла. Да и я за следующую неделю зашла туда всего два раза, надеясь всё-таки встретить её, но натыкалась только на родителей. Мама Дианы сказала, что та сидит дома и готовится к экзаменам.
Дни каникул текли однообразной чередой одинаково серых вечеров под бубнящий где-то телевизор и наполненного горечью кофе и каким-то мрачным отупением утра. После того случая в больнице мы попрощались как обычно, и за «пока» больше ничего не последовало. Она не звонила мне и никак не напоминала о своем существовании. И я как-то жила с этим.
А потом мне подключили Интернет, где я стала просиживать долгие холодные ночи, накинув на плечи пуховую шаль, щёлкая кнопкой мыши и щурясь перед мерцающим в темноте монитором, потирая пальцами уставшие глаза.
Тогда я и решила начать изучение мира Дианы, хотя бы издалека. Я вспоминала всё, что интересовало её, и о чём я не имела ни малейшего представления, искала об этом какую-нибудь информацию и читала её с такой маниакальной жадностью, что перед глазами начинали прыгать чёрные точки.
До того, как я нашла в её комнате пыльную коробочку с фильмом «Детский час», я вообще не задумывалась, что, быть может, Диана интересуется подобным кино и любит его. Все, что ассоциировалось у меня с лесбийской темой – это какие-то извращённые гадкие фильмы, которые нормальный родитель ни за что не позволит смотреть своему чаду. Почему-то я была уверена, что кроме порнографии в них нет ничего, и уж тем более нет никакой возвышенной идеи и художественного вкуса.
И я стала искать эти фильмы на тематических сайтах и тогда же узнала, что и фильмы эти называются тематическими. А всё это дело называется коротко и ёмко – «тема». Про девушек нетрадиционной ориентации говорили, что они «в теме». Но мне это почему-то жутко не нравилось. «Свои и чужие», «темные и нетемные девушки» - мне хотелось только скривиться, когда я читала всё это. Я была явно не в теме.
Но Диана была такой. И пусть у меня язык не поворачивался сказать что-нибудь вроде «Диана в теме», но ведь она наверняка интересовалась всем этим и хорошо в нём разбиралась. Быть может, даже посещала какие-то клубы, встречалась с друзьями, похожими на неё, читала тематическую литературу. А всё, что интересовало Диану, автоматически становилось интересным и для меня.
И я смотрела все эти фильмы по ночам, когда в комнате родителей гас свет, при слабом звуке и прилепившись носом к экрану. Фильмы были разные, какие-то нравились, какие-то не очень, а некоторые потрясали до глубины души и заставляли меня плакать. Я плакала, когда смотрела «Если бы стены могли говорить 2» и «Потерянные и безумные». И даже над веселым «Представь нас вместе» точила слёзы в платочек. А потом я долго не могла уснуть, мне всё хотелось поделиться с кем-нибудь впечатлениями, но увы, никого темного под боком не оказывалось. Я знала, что всегда могу обсудить эти фильмы с Дианой, но не представляла, как начался бы этот разговор, если бы начался. «Знаешь, я тут посмотрела много фильмов про лесбиянок», так что ли?!
Всё это казалось мне каким-то неправильным и глупым. Ведь это просто Диана. Просто Диана, которая кормила меня корзиночками с клубникой, поправляла мой шарф и вытирала потёкшую тушь с лица. Которая принесла мне стакан воды, когда я никак не могла проплакаться, которая накрыла меня своим одеялом, которая всегда улыбалась мне, даже если было больно. Которую мне так хотелось обнять. И какая ещё тема?! Причём здесь всё это…
К концу второй недели каникул мне стало совсем тоскливо, а телефон мой, казалось, онемел, и только изредка я бросала на него злые взгляды. А потом и вообще забыла, и просто путешествовала по сети, открывая случайные ссылки, ни о чём уже не думая.
Тогда же я зарегистрировалась на пресловутом «В контакте», и нетрудно догадаться, кого я стала искать там первым.
Мне очень понравилась фотография Дианы, которую она поставила себе на аватарку. Чёрно-белая, разумеется. Не знаю, кто её снимал, но явно не меньший профессионал и талант в этом деле, чем она сама. Сердце привычно заныло, когда я смотрела на неё, такую узнаваемую, но другую, не такую, какой я привыкла видеть её в жизни. Я перерыла все её альбомы, но натыкалась только на бесконечные фото чужих людей. Тогда я бережно сохранила эту единственную маленькую фотографию в отдельную папку на компьютере, которую так и назвала «Диана». И даже улыбнулась от мысли, что теперь всегда смогу на неё посмотреть. А потом снова стало больно.
В Контакте у Дианы было много друзей, уже перевалило за сто пятьдесят, но это меня нисколько не удивляло. Она же крутая. Для них для всех она была крутой. А для меня - просто Дианой. Машиной старшей сестрой.
Последней записью на её «стене» была открытка с розами от некой Виктории Симоновой. Сердце бабахнуло в груди, когда я перешла на её страницу, но она оказалась закрытой, а добавляться в друзья к этой особе меня не тянуло.
Она была красивой. Эта Вика. Я долго смотрела на её фотографию, сделанную в таком узнаваемом стиле. Это Диана снимала её.
И сразу стало как-то пусто, Диана была «оффлайн», и я с тоской, облегчением и лёгкой досадой выключила компьютер. А потом долго смотрела на чёрный монитор, в котором отражалось моё усталое осунувшееся лицо. Я очень похудела в те дни.
Вика. Вика. Я начинала ненавидеть это имя. Я пыталась понять, сколь значительное место занимала эта молодая женщина в жизни Дианы. Когда Диана говорила в тот вечер на кухне, что у них всё кончено, её голос не выражал ничего. Казалось, что ей было абсолютно всё равно, что случится с этой Викой завтра.
Но я-то знала, что ей не всё равно. Потому что я видела, как изменилось её лицо, когда Вика пришла к ней домой, видела, как она побледнела и лепетала что-то невнятное, как прислонялась к бетонному проёму входной двери и тщетно пыталась унять мелкую дрожь в руках.
Эта женщина сильно обидела её. Настолько сильно, что Диана, быть может, даже от самой себя скрывала свою боль под маской равнодушия и пустых бессмысленных улыбок. Обидела Диану. Уже только за это я ненавидела её.
И я легла в свою холодную, пахнущую стиральным порошком постель, но выпитый недавно крепкий кофе не давал забыться. Я сминала в пальцах грубоватый материал простыней, слушала их шелест, кусала губы и позволяла слезам свободно стекать по щекам на подушку.
Я не понимала, почему плакала.
2
Тусклые каникулы уже подходили к концу, когда она позвонила. Тогда я уже была похожа на еле ползающую по квартире собственную тень. Моё утро всегда начиналось с того, что я выходила «В контакт», убеждалась, что Дианы там нет, и отправлялась пить кофе. Изредка в течение дня я подбиралась к монитору, проверяла, а потом забывалась в постели с какой-нибудь невыносимо скучной книжкой из школьной программы.
В то утро я поздно встала, потому что почти всю ночь смотрела какие-то фильмы сомнительного содержания и теперь заваривала себе кофе, вялой рукой зачерпывая гранулированный дурман из большой пластиковой банки, когда мой телефон зазвонил.
И мне показалось, будто что-то тяжёлое ударило меня в спину и столкнуло с места, и я выронила чайную ложечку и опрокинула банку, но уже не слышала, как кофе высыпается на стол и на пол. Я сильно ударилась локтем об угол шкафа, но не почувствовала ничего, кроме покалывающих кожу иголочек. Только через пару дней я обнаружила на этом месте жуткий жёлто-бордовый синяк, на который даже подуть было больно. Но тогда я не заметила.
Телефон лежал где-то на столе, среди книг, ручек и тетрадей, половину которых я смахнула, пока искала его. Я так боялась опоздать, что даже перестала дышать, а когда нашла, громко выдохнула в трубку:
- Да! Я слушаю!
Секундное молчание, а потом её тихий сбивчивый голос:
- Привет.
- Привет, - ответила я.
И снова молчание, во время которого я слушала её взволнованное дыхание. И тогда я поняла, чего стоило ей решиться на этот звонок.
- Ты как? – спросила она.
- Нормально. А ты?
- Тоже. Я…
- Я…
И мы хотели сказать что-то одновременно и засмеялись. После этого сразу стало легче.
- Ты первая говори, - сказала Диана, и я слышала, как она улыбается.
- Нет, ты первая!
- Хорошо, - она тихонько усмехнулась в трубку, и мне показалось, что её дыхание щекочет мне ухо. На глазах вдруг выступили слезы. – Я хотела спросить… У тебя есть немного свободного времени?
- Да! Да! У меня очень много времени! – воскликнула я и тут же смутилась.
Короткий вздох, секундное молчание.
- Тогда… Может быть… Мы могли бы…
- Да!
- Да? – она засмеялась. – Я ведь ещё даже ничего не сказала.
- Всё равно «да», - отозвалась я громким решительным шепотом.
- Хорошо, - она снова улыбалась, и на этот раз я уловила в её голосе лёгкое смущение. Быть может, сейчас она даже опустила глаза и теребила воротничок или манжет. – Тогда когда и где встретимся?
- Всё равно. Где угодно. Когда захочешь.
- Тогда я за тобой зайду, а там вместе решим, идёт?
- Да! Было бы здорово!
Мы поговорили ещё немного, ни словом не упомянув Машу и то, что случилось в больнице почти две недели назад. Мы просто говорили и смеялись.
А когда я положила трубку, моя серая, наполненная бледным светом зимнего утра комната вдруг расцвела всеми красками радуги, а когда я увидела рассыпанный на кухне кофе, я засмеялась и никак не могла остановиться.
Диана хочет встретиться со мной! Встретиться просто так, а не потому что так сложились обстоятельства, не потому что мы вдруг случайно оказались вместе, как было раньше.
И я продолжала хохотать, до боли в животе, пугая бедную старенькую соседку. А потом я, кажется, запела.
Сейчас у меня нет ничего дороже тех воспоминаний. Я буду беречь их, как берегут коллекционеры свои экспонаты, смахивая с них пыль, регулярно перебирая и пересматривая каждый предмет коллекции. И я буду улыбаться, как в те дни, потому что это тепло живёт в моём сердце, и мне кажется, оно не умрёт никогда. Но я не буду произносить этих страшных слов. «Всегда» и «никогда» в нашем быстротечном мире теряют свой смысл и свою подлинную красоту. Я не буду клясться и обещать.
Я просто буду помнить.
3
Она была нервной, и, наверное, если бы она курила, то в тот день не выпускала бы пачку из рук, то и дело чиркая зажигалкой и выпуская в холодный искрящийся воздух белые облачка то ли пара, то ли дыма. Но Диана не курила, и я всегда радовалась этому.
Её движения были какими-то неровными, угловатыми, надломленными в тот день. Если раньше она двигалась плавно и легко, и каждый жест её был словно тщательно спланированная и изящная часть какого-нибудь танца, то теперь она словно потеряла равновесие и балансировала на тонком канате над пропастью.
Я тогда сразу подумала, что она и пришла ко мне только за тем, чтобы восстановить это утраченное равновесие, почувствовать под ногами твёрдый пол. Я сразу поняла это по её улыбке, беспечной, холодной, фальшивой и тоже какой-то надломленной, как и она сама.
Она пришла ко мне не потому что захотела вдруг увидеть или заскучала, как я позволила себе думать. Вполне возможно, что ей просто некуда было пойти, ей нужны были чья-то поддержка и помощь, чтобы снова обрести уверенность. Вот и всё.
Это было непростое время, когда её присутствие приносило мне больше боли, чем удовольствия и покоя, но я так соскучилась за эти две недели (да что там, едва не спятила), что мне некогда было думать о собственных неприятностях. Неважно, почему она пришла. Важно только, что ей не хватает тепла и участия, и если я могу помочь, сделать её хоть немного счастливее, этого для меня будет достаточно.
- Вот уже который раз думаю, что мне безумно нравится твой шарф, - сказала она, когда увидела меня.
Я смотрела, как ветер развевает её выбившиеся из-под шапки волосы, и улыбалась.
- Обычный шарф. Полосатый.
- Мне лучше знать. Это совершенно особенный, исключительный полосатый шарф.
И я смеялась, потому что она так забавно всё это говорила, что я неизбежно начинала ей верить. И уж не знаю, как там всё было во всех этих фильмах, но к Диане я точно чувствовала что-то особенное. Это было похоже на первую любовь, чистую и не требующую ничего взамен. Да, наверное, так и было.
А потом мы очень долго гуляли, смеялись, и под ногами хрустел снег. Мне нравилось выбирать самые глубокие сугробы и заходить туда по колено, а потом наблюдать, как теплеет её улыбка. Как к ней возвращается всё утраченное. Мне было приятно, что я могу ей что-то дать.
- Вылезай, а то промокнут сапоги! – говорила она со смехом.
- Иди сюда! – упиралась я. – Это здорово!
Мы стояли посреди заснеженного парка, и всё казалось мне таким чудесным и замечательным, а над нашими головами возвышались вековые ели, укрывая нас своими большими пушистыми лапами.
Я набрала в руки горсть снега и смяла его в ладонях. Перчатки промокли, и кожу начал покалывать приятный холодок. И я с хихиканьем кинула получившийся мягкий шарик в Диану и попала ей в плечо, оставив на чёрном пальто неровный, рассыпающийся белый след.
- Ах так! – закричала она. – Сама напросилась! – и побежала за мной в снег.
Я с визгом бросилась от неё, но снег был такой глубокий и тяжёлый, что передвигать ноги стоило большого труда, но это только распаляло ещё больше. В спину мне сыпались снежки, и я визжала ещё громче, слыша догоняющий меня смех.
Наша возня продолжалась довольно долго, пока мы обе окончательно не выбились из сил и тяжело дыша грохнулись в снег. Над нами плыло чистое небо с проседью редких облаков, и мне казалось, что мы тоже плывём по этому небу, а Диана лежала рядом со мной, и я видела, как поднимается в воздух и растворяется пар её дыхания. А потом я повернула голову и увидела, что она смотрит на меня. На губах её всё ещё блуждает довольная и спокойная улыбка, но в глазах уже зародилось что-то серьёзное и глубокое.
- Ты не представляешь, как давно я так не веселилась, - сказала она. – Уже даже не помню, когда последний раз играла в снежки.