На моих глазах вдруг выступили слёзы и не упали только потому, что я побоялась, как бы они не попали в уши. Нет. Ты не можешь ответить мне тем же, думала я. Потому что ты даже понятия не имеешь. В горле стояла безысходность, и дышать вдруг стало трудно.
- Я знаю, ты уже давно хочешь узнать всё это, - продолжала она. – Потому что, что бы там ни говорила Маша, есть вещи, которые тебе лучше услышать от меня. Кстати, что она тебе говорила?
- Когда говорила? – спросила я осипшим голосом.
- Ну, вообще. Что она говорила обо мне? Только честно.
Я вздохнула. Честно, так честно.
- Она сказала, что ты постоянно водишь к себе девушек, постоянно разных, и обманываешь своего парня, который даже не догадывается ни о чём.
- Ух ты! Ничего себе! – искренне поразилась Диана. – Продолжай, очень интересно.
- Говорила, что ты легко располагаешь к себе людей, а потом отталкиваешь их, когда они надоедают тебе.
Диана молчала. Мне показалось, что это замечание сильно задело её, намного сильнее, чем про девушек и обманутого парня.
- Ладно, - сказала она. – Достаточно пока. Скажу вот что: это ложь. Можешь верить мне или Маше, это твоё дело. Но это действительно не так.
- Я верю тебе.
- Во-первых, у меня нет никакого парня. И никогда не было, потому что мужчины мне абсолютно безразличны. Но это ты уже знаешь. Единственный мужчина, с которым я поддерживаю хорошие отношения – это Максим, мой одногруппник. Мы с ним просто друзья, но он часто приходит ко мне в гости, мы гуляем вместе, делаем всякие фотки и другие штуки, которые интересны только фотографам. В общем, проводим много времени вместе. Но, конечно, Маша могла сделать свои выводы.
Во-вторых, я действительно часто привожу к себе домой девушек. Опять же по учебным делам. Делаю фотки, болтаю с ними и пою их чаем, как платой за то, что похищаю их образы и бесконечно слеплю вспышками. Знаешь, позировать на камеру не всем нравится. В общем, с этими девушками у меня отношения исключительно деловые.
В-третьих, девушка у меня была всего одна. И ты её видела. Её зовут Вика.
И тут она замолчала и молчала какое-то время, словно собираясь с силами. Я не торопила её. Имя «Вика» так и повисло в комнате. Оно как будто висело между нами.
А потом Диана продолжила, и голос её показался мне каким-то странным. И я поняла, что молчала она так долго, потому что сдерживала слёзы.
- Её зовут Вика, - снова повторила она. – В июне ей исполнится двадцать пять. Она любит чёрно-белые фильмы и Одри Хепберн. И бельгийский шоколад. И сигареты с чёрным кофе без сахара.
Мы познакомились, когда я заканчивала школу. В то время я была влюблена в свою одноклассницу, без всякой надежды на взаимность, и очень переживала по этому поводу, потому что мы собирались поступать в разные вузы. Я бегала за ней, она – от меня. Я чувствовала себя отвергнутой лесбиянкой, ненавидящей весь этот гетеросексуальный мир, слушала тяжёлую музыку и со всеми дралась, вела себя как мальчишка, выражая таким образом свой протест. Короче говоря, глупо и бездарно проводила время, пока мои сверстники в поте лица готовились к вступительным экзаменам.
Был замечательный весенний день, и я прогуливала уроки, потому что была не готова к контрольной по алгебре. Настроение у меня было прескверное, ибо накануне меня в очередной раз отвергли, и я шла теперь по улице, со свирепым видом пиная камешки и всякий мусор.
А потом кто-то вдруг спросил над самым моим ухом:
- Неудачный день?
Я оглянулась и увидела её. Потом я узнала, что Вика уже давно шла за мной и с улыбкой наблюдала, как я злюсь. Ей казалось, что когда я начинаю злиться, я становлюсь очень забавной.
Она смотрела на меня и улыбалась. А мне казалось, что я перенеслась в прошлое лет на пятьдесят. Вика выглядела так, словно сошла с чёрно-белой фотографии шестидесятых годов. Первое, на что я обратила внимание – это её стрелки на глазах и длиннющие пушистые ресницы. У неё был гипнотизирующий взгляд. Одета она была в лёгкую белую блузку из какой-то летящей ткани и чёрные брюки с широким блестящим поясом с огромной пряжкой, подчёркивающим тонкую талию, хрупкость и худобу. Она вся была такой тоненькой и изящной, как веточка.
И я пялилась на неё во все глаза, в открытую разглядывала, как ещё никого не разглядывала.
Она подняла голову, щурясь от солнца и убирая пряди с лица, и сказала:
- Посмотри на небо.
С трудом я оторвала от неё взгляд и тоже подняла голову. Небо было чистым-чистым, голубым, ясным. И по небу летели птицы. Большая стая птиц, шумная, крикливая, такая далёкая и какая-то по-настоящему весенняя.
- Красиво, правда? – спросила она.
И я думала, что да, очень красиво, но, посмотрев в её глаза, снова не смогла ничего сказать. Такого со мной никогда не было.
Вика засмеялась.
- Ты вообще разговариваешь? – спросила она.
- Редко, - ответила я. – Вообще-то, я не очень разговорчивая.
- А со мной не хочешь поговорить? – она смотрела прямо на меня, как обычно не смотрят на незнакомых людей. Она смотрела зазывающе. – Или ты куда-то торопишься?
- Нет. Не тороплюсь. По правде говоря, я прогуливаю школу…
Так мы познакомились. Очень легко, как будто двое старых друзей, встретившихся в шумной толпе, решили поговорить.
Вика стала вторым человеком, которому я могла доверять. А первой всегда была Маша. Знаешь, ведь до того, как я встретилась с Викой, у нас были идеальные отношения двух любящих сестёр. Маша знала, что я не такая, как другие девочки, но никогда не осуждала меня. Может, была ещё слишком мала, может, думала, что со временем у меня это пройдёт, а может, просто не совсем понимала, что это вообще такое. Иногда я даже думаю, что, если бы не Вика, всё так и продолжалось бы без лишних вопросов и обвинений. Я сама всё испортила. Только я виновата в том, что Маша сейчас ненавидит меня. Это ты тоже должна знать, Аня.
И в то время, пока моя сестра росла, всё больше впитывая в себя своим детским воображением крупицы религии и церковные догматы, мы с Викой предавались настоящему разврату.
Мы с ума сходили друг от друга. На самом деле, я просто голову теряла, когда видела её.
Вика многому меня научила, приучила к тому, чем интересовалась сама. Она действительно умела менять людей под себя, и меня также изменила до неузнаваемости за эти три года. Как скульптор она вылепила из бесформенного куска глины, которым я являлась в свои семнадцать лет, ту, какая я есть сейчас. Между мной прежней и мной теперешней лежит огромная пропасть, в которую мне даже страшно заглянуть.
Вика считала, что девушке не следует вести себя как парню. Что при любых обстоятельствах она должна сохранять женственность и грацию. Она наряжала меня в юбки и платья, и сначала я чувствовала себя в них ужасно глупо, а потом, сама не заметила, как привыкла. Она заплетала мои волосы в косы, укладывала в какие-то сложные причёски, и мне очень нравилось, когда она колдовала надо мной с расчёской. А потом я вдруг сама научилась красиво укладывать свои волосы.
Она работала над моими привычками, манерами и вкусами, пока в итоге не добилась того результата, которого желала. А я так любила её, что из кожи вон лезла, только бы угодить, стать такой, какой она хочет меня видеть.
Со временем я стала похожей на неё. И сейчас ты видишь перед собой результат её безупречной работы. Я уже с трудом помню, какая я на самом деле, я теперь только её тень, ничего больше.
Вика никогда не была такой, как я. В том плане, что ей нравились мужчины. Женщины тоже, но мужчины больше. До встречи со мной она была весьма неразборчивой в связях, так что, три года, проведённые со мной, стали для неё своеобразным рекордом верности.
Но я всегда знала, что это не навсегда. Вика сама частенько говорила:
- Мне хорошо с тобой, но ты должна понимать, что я не смогу так всю жизнь.
Возможно, её первоначальным намерением было всего лишь развлечься со мной, но развлечение затянулось и причинило нам обеим много боли. Бесконечно много.
Она хотела стабильности, материально обеспеченного и зрелого человека. Разумеется, всего этого я пока не могла ей дать. Но когда она заводила разговоры о нашем будущем и как бы невзначай упоминала, что вряд ли мы пойдём по одной дороге, я предпочитала отмахиваться от этих мыслей.
Мне казалось, что если мы и расстанемся, то это будет ещё очень нескоро, когда мы состаримся. И уж никак я не думала, что она захочет выйти замуж, да ещё и так рано. Но она почему-то захотела.
Знаешь, так очень часто в жизни случается. Ты знаешь, что такое может быть, и тебе кажется, что ты готов к этому, потому что предупреждён. Но когда это на самом деле происходит, мир твой рушится. Потому что вещи, которые представлялись тебе отдалённым будущим, вдруг становятся твоим сегодняшним днём.
Вика вышла замуж. Я навсегда её потеряла. Поэтому, когда я сказала, что у нас всё кончено, я не лгала. Быть может, ты скажешь, что замужество ещё никому не мешало заводить любовников, или в данном случае, любовниц. А Вика была бы на это способна. Но они переезжают с мужем в Петербург.
Сегодня я видела её в последний раз. Действительно в последний.
Но тебе, наверное, не это интересно. Ты ведь хочешь знать, что случилось между мной и Машей, в чём я так провинилась. Сейчас. Сейчас я расскажу тебе.
4
Диана снова замолчала. Как будто опять набирала сил для следующего рассказа, и мне хотелось, чтобы она молчала подольше. Потому что слишком много было всего, слишком много для меня. Слишком много боли, её боли, которую я не вмещала в себе.
Всё верно. Когда я видела Диану счастливой и беспечной, мне самой хотелось петь от радости, кружиться в бесконечном танце света и любви. Мне всё было радостно. Но если ей было плохо, я принимала в себя её боль, не потому что пыталась разделить её с ней, а потому, что иначе просто не могла. Если ей больно, больно будет и мне. Всё верно. По-другому и не может быть.
- Это неприятная история, - сказала она наконец, потирая веки большим и указательным пальцами. – Грязная история. Если честно, мне не очень хотелось бы рассказывать её именно тебе.
- Ты можешь не рассказывать! – воскликнула я почти с надеждой. Одного глубокого погружения в её мир мне было больше чем достаточно, и начало казаться, что я в самом деле могу захлебнуться этой горечью, тьмой, неизбывной тоской человека, которого предал тот, кому он больше всего верил.
- Нет уж. Я всегда довожу начатое до конца, - сказала она с суровой решимостью. – Но, если ты не хочешь слушать, если тебе этого уже достаточно, чтобы всё обо мне понять, то…
- Не надо так. Продолжай, я слушаю, - вздохнула я.
- Хорошо. Спасибо. Тогда я расскажу, как всё было. Это случилось в январе, два года назад. Мне было восемнадцать, Маше – тринадцать. Был канун Рождества, а это ведь её любимый праздник, как ты знаешь. Чистый, светлый день, которым моя маленькая сестра больше всего дорожила. Мне действительно жаль, что я всё испортила.
В тот день Маша отправилась на вечернюю службу, но, конечно, всю ночь стоять в церкви ей не разрешили родители. Они тогда были очень заняты на работе и попросили меня встретить её вечером. Я была с Викой, она приехала ко мне на новой машине своего брата и мечтала, чтобы мы с ней прокатились по ночному городу. Я сказала, что момент она выбрала не самый удачный, потому что мне надо возиться с сестрой, а у самой глаза так и горели, когда я смотрела на тот автомобиль, так и хотелось остаться в его салоне с ней вдвоём. Вика сказала, что брат одолжил машину только на один день, и если завтра утром она не вернёт её в целости и сохранности, то лучше ей сразу застрелиться и не ждать расправы.
Мы решили встретить Машу у церкви, отвезти домой, а потом умотать куда-нибудь на всю ночь. И нам так не терпелось, что руки дрожали, и Вика всё время роняла свои сигареты – они выпадали у неё прямо изо рта, а я хохотала над ней как безумная. Мы обе слегка сдвинулись в тот вечер.
На ней были чёрные чулки в сеточку, которые, как я тогда говорила, выносили мне мозг. Стоило ей надеть эти свои чулки - и всё. Я пожирала её голодными глазами, и мы неслись на огромной скорости, а где-то на заднем фоне мелькали огни высоток. А Вика всё роняла свои сигареты и тоже хохотала как пьяная. Я говорила, что мы разобьёмся, а она без конца повторяла, что это же круто – умереть в один день. А я называла её дурой.
Мы припарковались у маленькой церквушки, которую так любила Маша, и стали ждать, а Маша всё не выходила, а нам так не терпелось. А потом Вика вдруг уронила уже раскуренную сигарету себе на ноги, и я в ужасе потянулась, чтобы её поймать. Тогда я больше боялась не того, что она может обжечься, а что испортятся чулки, на которые я молилась. Наверное, я и впрямь жуткая извращенка. Маша молилась Богу, а я - женским чулкам.
Сигарета упала куда-то на пол, где и потухла, а мы уже не помнили о ней. Мои руки лежали чуть повыше её коленок, и через чулки я ощущала её тёплую кожу.
- Хочу секс в машине, - сказала Вика и притянула меня к себе, поймав за галстук, который я тогда почти не снимала.
- Дура, о чём ты думаешь? – возмутилась я, но руки почему-то не убрала.
- О чём? О, это очень неприличные вещи. Наклонись поближе, и я расскажу тебе на ушко, - прошептала она.
И понеслось. Я уже ничего не соображала, да и она тоже. Мы вообще забыли про Машу, которую нужно встретить. Обо всём на свете забыли. Мы были так влюблены и безрассудны, так хотели друг друга, что всё плыло перед глазами. А когда мы вдруг отвлеклись, то обнаружили, что Маша стоит перед машиной и смотрит на нас в окно круглыми, полными ужаса глазами. Я даже не знаю, как долго она там стояла. На ней была голубенькая косыночка в белый цветочек, которую она всегда повязывала, когда ходила в церковь, и она что-то сжимала в своих маленьких пальчиках. А мне казалось, что на меня вылили ведро холодной воды, внутри сразу что-то оборвалось.
Иногда мне кажется, что если бы Маша застукала нас с Викой в постели, но в любой другой день и в другом месте, она бы только смутилась и забыла. Но нет же, надо было этому случиться в канун Рождества и прямо у церкви, когда сердце тринадцатилетнего ребёнка было наполнено самыми радостными и светлыми чувствами! Этого она мне никогда не простит. Я точно знаю.
С тех пор мы больше ни разу нормально не поговорили. Она больше не опускалась до разговоров со мной, и пожалуй, правильно делала. Да мне и нечего было объяснять, свои грехи я и сама прекрасно знала. Наверное, поэтому я никогда и не пыталась оправдаться, а только ещё больше злила её.
Ну, вот и всё. Пожалуй, к этой истории мне добавить больше нечего. Надеюсь, я ответила на все твои вопросы и прояснила твоё представление обо мне как о человеке. Конечно, полной картины у тебя всё равно не будет, потому что я сама уже не уверена, какой я на самом деле человек.
Всё, что ты видишь сейчас перед собой, не принадлежит мне. Это принадлежит Вике, весь мой образ, внутри и снаружи – её безупречная работа. И теперь, когда она ушла, я не знаю… просто не знаю, что от меня осталось.
5
Диана поднялась и села на кровати. Какое-то время она молчала, а я поднялась вслед за ней и молчала тоже.
- Ну, я пойду всё-таки, - сказала она. – Мне что-то совсем нехорошо, и я устала. Тем более, что теперь тебе вряд ли хочется меня видеть.
В какой-то степени она была права. Мне хотелось обдумать её историю, а сделать это лучше было в одиночестве, но я, как Скарлетт, решила, что подумаю об этом завтра. А сейчас есть дела поважнее.
Диана попыталась встать, не поднимая глаза и избегая смотреть на меня. И я знала, что сейчас, после всего, что она только что наговорила, мне ни за что не удастся поймать её взгляд.
И тогда я сделала единственное, что могла, на что решилась, что подсказывало мне сердце. Я просто обняла её. Крепко-крепко и сказала:
- Я никогда тебя не брошу.
Она вздрогнула. Я чувствовала её напряжение, как будто мои объятия причиняли ей боль, но всё равно не разжимала рук.