Я думала, что сейчас она начнёт разубеждать меня и отговаривать. Скажет, что мы не можем ничего обещать, что я ещё слишком юная, чтобы такое утверждать, что завтра всё может измениться. Но она не стала. Она всё молчала. А я уже ничего не боялась, потому что была уверена в своих словах. Да, я никогда не брошу её, думала я, не предам как Вика, не откажусь как Маша, не оставлю её одну и не посмею причинить ей всю ту боль, что они причинили. Я была в этом абсолютно уверена. Я просто знала это своим сердцем.
- Никогда не бросишь? – переспросила она вдруг чуть хрипловатым шёпотом.
- Никогда.
- Никогда-никогда?
- Никогда-никогда.
- Тогда скажи это ещё раз, - она всхлипнула, и сердце моё затрепетало, но я только крепче прижала её к себе со словами:
- Я никогда тебя не брошу. Никогда и ни за что. Я всегда буду с тобой.
И так получилось, что в тот миг я вдруг поверила в эти два слова, которые раньше были для меня пустым звуком. «Всегда» и «Никогда». Я верила.
- Ещё, - она плакала.
- Никогда не брошу, никогда-никогда, - повторяла я, глотая слёзы, потому что плакать мне нельзя было. Сейчас мне нужно быть сильной.
Так я повторяла, пока она не успокоилась и не расслабилась в моих руках. А потом мы молчали, и мне казалось, что в тот момент мы были друг другу ближе, чем кто бы то ни было во всем мире.
Диана действительно очень устала, а этот рассказ совсем выбил её из сил. Да и моя бессонная ночь давала о себе знать, мысли путались, но мне так не хотелось отпускать её.
Я попросила её не уходить, и мы так и лежали, обнявшись, и молчали. С ней было так тепло, уютно и спокойно, а боль постепенно уходила. Я думаю, у неё тоже уходила, потому что дыхание её было ровным и тоже спокойным. Меня переполняла нежность, которую я никогда за собой не знала, и так хотелось гладить её волосы, касаться кончиками пальцев её лица, но я так вымоталась, что не могла даже руку поднять.
Я лежала и думала о том, как бы здорово было вот так засыпать и просыпаться вместе. И это были самые невинные и чистые мысли. Просто просыпаться и чувствовать её сонное тепло. Мне казалось, что прекраснее этого невозможно ничего придумать.
Но вряд ли кто-нибудь понял бы это моё странное желание. В таких случаях у людей в голове сразу зарождаются какие-то нехорошие мыслишки и ассоциации.
Моё же чувство было святым. И пусть я никогда не была такой религиозной как Маша, но это чувство, что переполняло меня, действительно было свято.
Свято, как сама любовь.
========== Глава 10. Весна ==========
1
Весна наступила неожиданно и как-то сразу. Просто однажды я собралась ехать днём на пары, опаздывая, выбежала из подъезда и вдруг замерла на крыльце. Потому что вот она – весна. Календарь отсчитал последние дни февраля, и я стояла, слушая щебечущих пташек, вдыхая тёплый запах сырой пробуждающейся земли и весеннего ветра, и думала, как же так получилось, что я всё это пропустила.
А сейчас почему-то вдруг заметила.
Мимо пронеслась с радостными криками толпа сбежавших с уроков школьников с огромными цветными ранцами за плечами, с восторгом топающих по лужам, и я улыбалась, глядя им вслед.
На пары я в тот день всё-таки опоздала. А вечером мы встретились с Аней, чтобы кормить котят. Мы встречались почти каждый день, а если вдруг случались неотложные дела и увидеться не получалось, я чувствовала себя разбитой и очень уставшей.
Той весной мы подкармливали бездомную кошку и её потомство, появившееся в подвале моего дома. Почуяв весну, подросшие котята стали выбираться на прогулку и смешно ковылять по чёрной земле на своих неустойчивых коротеньких лапках. Когда я увидела их в первый раз, я тут же позвонила Ане, и мне никогда не забыть её восторга при виде малышей.
С тех пор мы каждый день встречались у моего дома после учёбы и выманивали мамашу из укрытия едой, а вслед за ней вылезали и детишки. А потом они привыкли, что мы приходим в одно и то же время, и стали выходить сами и ждать нас.
В тот день я опоздала не только на пары, но и на встречу с Аней и котятами, потому что нас задержали из-за какого-то мероприятия, с которого никак не удавалось улизнуть.
- Ну напиши ей, что задержишься, - шепнул Максим, флегматично наблюдавший, как я дёргаюсь.
- Ты гений! – воскликнула я, потому что эта простая мысль почему-то не приходила мне в голову.
- Нет, это просто ты совсем свихнулась, - в том же тоне отозвался он, зевая.
- Убью.
- Знаешь, мне уже даже интересно посмотреть на эту девочку. Из-за неё ты весь месяц ведёшь себя как сбрендившая: то вдруг захохочешь ни с того ни с сего как дурочка, то без всяких объяснений сбежишь с пар, а то вдруг с философским видом сказанёшь такое, что хоть стой хоть падай.
- Да иди ты! – отмахнулась я, нервными пальцами набирая сообщение и то и дело попадая не на ту кнопку.
- А если без шуток, то я даже рад, что ты так ведёшь себя.
- Да неужели?
- Да. Прошедший год выдался для тебя тяжёлым, а теперь ты как будто снова возвращаешься к жизни. Я рад.
Сердце застучало быстрее, и я даже не знала, что ответить. Но всё-таки я готова была согласиться, что если бы не Аня, я была бы совсем другой сейчас. Она как будто появилась в моей жизни как раз тогда, когда была больше всего нужна мне, и сейчас я уже не представляла, что могла бы жить без неё, как раньше.
Мысли о Вике, её образ, становились всё дальше от меня. Я научилась не думать о том, что причиняло мне боль и отвлекаться на множество интересных вещей, самой интересной из которых была улыбка человека, сказавшего: «Я никогда тебя не брошу». Но была всё-таки одна мысль, не дававшая мне покоя. В тот день, когда я окончательно распрощалась с Викой и пришла к Ане, я не чувствовала ничего, кроме облегчения.
Да, какая-то часть меня была рада, что всё наконец закончилось. Как будто ослабели сковывающие меня цепи, и я почувствовала себя чуть свободнее.
А может, просто пришла весна.
2
Когда я наконец смогла вырваться и приехать, Аня уже ждала меня. И котята тоже ждали.
- Привет! – улыбнулась она.
- Привет, - ответила я тяжело дыша. – Извини, что задержалась…
- Смотри, беленький стал такой толстый! – она смеялась, поднимая белого пушистого котёнка на руки, и я тоже невольно рассмеялась, глядя на его круглое пузико. – Он только что один выпил столько молока, я думала он лопнет!
- Ну, тогда лучше не трогай его, - улыбалась я, опускаясь рядом с ней. – Он наелся и теперь захочет спать. Лучше верни его мамочке, а то вон как она на нас подозрительно смотрит.
Аня залилась звонким смехом. Кошка-мамаша лежала между блюдцами с едой и, хмуро прищурившись, оценивала нас недовольным взглядом.
- Что, не доверяешь нам своих чад? – спросила я, поглаживая её жёсткую короткую шерсть. Мамаша немного смягчилась и позволила приласкать себя всё с тем же недовольным видом.
- А серенький сегодня совсем плохо ест, - сказала Аня. – Может, он всё-таки заболел?
Я посмотрела на прижавшегося к матери серого котёнка, изредка дёргающего крошечным торчащим хвостиком. Может и заболел, думала я, но расстраивать Аню не хотела, а потому ответила:
- Просто он самый слабенький и скромный. Вот подрастёт, окрепнет и загоняет ещё всех.
- Хорошо бы… - Аня всё так же беспечно и умиротворённо улыбалась, позволяя белому покусывать себя за палец. А я смотрела на неё в окружении котят и снова ощущала себя просто счастливой. И было так хорошо, что захотелось остановить мгновение, а я знала только один способ сделать это.
- Можно сфотографировать тебя? – спросила я.
- М-м-м? – Аня встрепенулась, и взгляд её загорелся. – Меня?
- Ага. С котятами. Можно?
- Можно наверно, - ответила она, чуть смущаясь.
Я знала, Аня любила, когда я фотографировала её. Любила, когда я смотрела на неё пристально, хоть и смущалась оттого, что всё внимание было теперь обращено на неё. Но ей это нравилось, как и мне. Что-то особенное происходило между нами в такие моменты.
Я достала из сумки фотоаппарат и попросила Аню продолжать играть с котятами, не обращая на меня внимания. И уже начав снимать, я заметила вдруг, что котята были чёрно-белыми. Два серых, белый и чёрненький с белой грудкой.
А в какой-то миг я заметила, что уже не фотографирую, а просто любуюсь ей. От этого стало немного не по себе, немного неловко, но с тех пор, как я увидела расставленные на Анином столе мои подарки, в моей голове частенько стали появляться странные мысли. Но я постоянно отмахивалась от них. Так же, как и сейчас. Я просто хотела наслаждаться моментом.
Больше всего из той фотосессии мне понравился снимок, где Аня усадила белого котёнка себе на плечо и улыбалась, потому что он щекотал ей шею. Как же хорошо она там улыбалась.
Эту фотографию я распечатала, вставила в рамочку и повесила на стену. Она стала самой моей любимой. Ей много пришлось пережить. Уезжая из дома, я так торопилась, что долбанула нечаянно рамку об угол стола, когда срывала со стены. Но само фото не пострадало. Оно цело и невредимо и сейчас.
А ещё было фото, где Аня с улыбкой склонила голову и протянула котятам раскрытые ладони, а они поставили свои маленькие лапки ей на пальцы, словно здоровались, и с любопытством заглядывали в глаза. Тоже отличная фотография, которая впоследствии висела на выставке моих работ, но мне она нравилась меньше, чем первая, потому что Аня улыбалась котятам, а не мне.
- Ты ещё не придумала, что с ними делать? – спросила Аня, когда я убрала фотоаппарат. Руки её покраснели от холода, и я решила, что на сегодня хватит.
- Я спрашивала у себя в группе, но никому не надо, - ответила я. – Но я ещё у знакомых поспрашиваю…
- У меня в классе тоже никто не хочет, - вздохнула Аня. Она очень переживала о судьбе малышей, а мне так хотелось её обнадёжить, что я готова была придумать любую небылицу.
- Не волнуйся. Пристроим куда-нибудь. Обязательно, - я легонько похлопала её по плечу. – А теперь, как насчёт пойти попить чай и посмотреть фотки?
Аня сначала было по привычке согласилась, а потом вспомнила про Машу. Пару дней назад её выписали из больницы, и теперь она не выходила из дома, и в школу тоже пока не возвращалась.
Странно, но когда я боялась потерять её, когда она лежала в своей глубокой коме, не подавая признаков жизни, мне казалось, что я готова сделать что угодно, лишь бы Бог не забирал её у меня. Мне хотелось просить у неё прощения, и я не раз обещала себе, что непременно сделаю это, если она очнётся. Я плакала, приходя в пустую квартиру, и мечтала, чтобы она снова сидела у себя в комнате над учебниками, никогда не выходя, чтобы встретить меня. А теперь… Когда опасность миновала, и жизнь снова вернулась в привычное русло, забылись и все благородные порывы. Я так и не попросила у неё прощения.
- А это ничего? – спросила Аня тоненьким голоском. – Она не рассердится, если я приду?
- Пусть только попробует! – возмутилась я. Обида всё ещё мешала мне спокойно думать об этом. – Я знаю! Мы запрёмся в моей комнате и никого к себе не пустим! – я подмигнула ей.
Идея Ане понравилась, глаза её загорелись, и мы со смехом побежали в подъезд, оставив котят на попечение их мамаши.
В тот день мы устроили друг для друга настоящий праздник. Я всегда любила неожиданные праздники без повода. Эту любовь ко всему спонтанному, к заговорам для двоих, к побегам и авантюрам я переняла у Вики. Однако Вика почему-то вдруг разлюбила приключения и чулки в сеточку и нарядилась в свадебное платье порядочной девушки. А я… Наверное, я навсегда останусь такой непутёвой.
Но я никогда не была ветреной. Измены представлялись мне крайней низостью, а счастье любимого человека – высшим благом. По этому принципу я и жила, правильно или нет, не мне судить.
Мы много шумели тогда и смеялись, оставив на кухне настоящий погром и побоище. Аня сначала смущалась и всё шептала мне что-то, а потом, убедившись, что Маша закрыла дверь своей комнаты и не выходит, заразилась моим весельем.
Слишком весёлая, беззаботная, немного безответственная, слегка сдвинувшаяся и опьянённая непонятно чем – такой я была в тот день. Во мне вдруг ожили все те качества, что так раздражали меня всегда в Вике, и я, как и она, начала забывать про тормоза. Не понимаю. До сих пор не понимаю, почему я вела себя так, как считала глупым и неуместным, и занималась той же ерундой, за которую когда-то упрекала Вику. Почему я стала так похожа на неё? Где проходит граница, отделяющая меня от неё вместе со всем нашим прошлым? Неужели она настолько размыта, что я даже не могу решить для себя, а какая я на самом деле?
На что похожа истинная я?
3
Я открыла холодильник и позвала Аню со словами:
- Забирай всё, что понравится и тащи в комнату.
Аня облизнулась и робко спросила:
- А можно ещё фрукты из вазочки взять?
- Не можно, а нужно! Сделаем фруктовый салат, хочешь? У нас даже йогурт есть.
- Здорово! – обрадовалась Аня, забирая у меня из рук клубничный йогурт.
Я потянулась за начатой бутылкой белого вина.
- Не возражаешь, если я напьюсь? – спросила я с улыбкой. – Раз пошла такая пьянка…
- А мне можно?
- Тебе? – я хмыкнула с важным видом. – Нельзя. Если ты опять отключишься, что я с тобой делать буду?
Аня пихнула меня локтем.
- И вовсе я тогда не отключилась!
И мы устроили шуточную потасовку, и хохотали и визжали так, словно в квартире кроме нас больше никого не было. Какая-то часть меня понимала, что веду я себя не очень хорошо. Это была та часть, которая не хотела показывать Ане «Детский час» и поить шампанским на Новый год. Та часть, которая, быть может, уберегла бы меня от множества ошибок, если бы я прислушивалась к ней почаще. Но, Господи Всемогущий, как же мне нравился её смех, как мне хотелось без конца смешить её, так, чтобы она долго не могла отдышаться и вытирала слёзы. Как же мне нравились её тяжелеющие веки после выпитого лёгкого вина и приоткрывающиеся губы. Её такие милые неловкие движения, когда она не знала, как себя вести, если я вдруг оказывалась слишком близко.
Если всё это и было ошибками, то я хотела бы ошибаться снова и снова. Снова и снова.
Когда все вкусности были похищены и переправлены на мой стол, я заперла дверь комнаты, включила музыку и ноутбук, задёрнула шторы и торжественно объявила:
- Добро пожаловать на нашу вечеринку! Кроме нас мы больше никого сюда не пустим! И сами всё съедим…
Аня засмеялась.
- Если честно, я не очень представляю, что такое «вечеринка», - сказала она. – Да и веселиться толком никогда не умела, так что…
- Тогда я покажу тебе, что это такое, - и я улыбнулась улыбкой маньяка. – А не будешь веселиться, защекочу тебя до смерти!
И так я какое-то время гонялась за ней по комнате, раскидав подушки, а она всё визжала и смеялась. Аня действительно очень боялась щекотки, и это было таким милым открытием и ещё одной возможностью услышать её замечательный смех. И мне дико, до безумия нравилось ловить её и щекотать до такой степени, что она начинала умолять прекратить и стонала, что сейчас умрёт. И только тогда я готова была сжалиться и слушала её прерывистое дыхание, любовалась на выступивший на щеках румянец.
Вот такой я была маньячкой. По уши счастливой.
А набесившись вдоволь, мы уселись за ноутбук и стали смотреть новые фотографии и уплетать разложенные кругом вкусности. Мы забыли взять вилочки для салата и решили есть руками, перепачкавшись в сладком фруктовом соке и йогурте. И что-то ударило мне в голову (как и всегда вообще-то), и я стала кормить Аню, отправляя ей в рот кусочки яблок и дольки мандаринов в йогурте. Она смущалась, но позволяла. А у меня были мысли самые невинные. С ней всегда. Что бы я ни делала: кормила ли её из рук, щекотала, поправляла размазавшуюся косметику или вдруг крепко-крепко прижимала её к себе – мои мысли были чисты и прекрасны. Она пробуждала лучшие чувства во мне, самые светлые, и я даже помыслить не могла о том, чтобы вдруг осквернить Аню любым намёком, пусть и случайным.