Я помню, как мы поднимались по лестнице, ехали в лифте. В подъезде было так тихо, что казалось, будто я слышала эхо каждого своего вздоха. И было тепло, так что я снова могла нормально дышать, но всё равно почему-то не хватало воздуха. Я помню, как Диана нажимала кнопку лифта, помню звенящие в её пальцах ключи. Мне так нравилось смотреть, а она молчала, прислонившись к стене лифта, глядя себе под ноги и играя со связкой ключей. Тихо. Темно. И пахнет духами, мылом и спиртом.
- Спасибо. Ты снова меня выручаешь, - сказала я.
- Пустяки, - ответила она.
И всё. Сегодня она не такая разговорчивая, как той ночью. Сегодня она как будто скрывает что-то. Какую-то боль.
И мне хотелось её отвлечь. О чём бы она ни думала сейчас, это было что-то плохое. Что-то, что мучило её, хоть она и старалась не подавать виду перед незнакомой девочкой. Но внутри у неё была тяжесть, я и не могла этого терпеть. И пусть я буду нести несусветную чушь, но я не буду молчать, и я разговорю и Диану.
- А я посмотрела «Завтрак у Тиффани», - сказала я вдруг, совершенно неожиданно для себя самой.
Она сразу подняла взгляд на меня.
- Правда? И как?
- Здорово. Я купила целый диск с фильмами Одри Хепберн и посмотрела ещё несколько. Но «Римские каникулы» мне всё-таки понравились больше.
Двери лифта открылись, и мы вышли.
- Надо же. Я даже не думала, что ты заинтересуешься, - сказала она с лёгкой улыбкой, вставляя ключ в замок.
- Но фильм действительно замечательный, - я знала, что говорю сплошными шаблонами, и что мне никогда не хватит мозгов и умения, чтобы сложить все свои мысли, эмоции и чувства в красивые оригинальные предложения. Ну не было во мне оригинальности! Но мне было наплевать. Мне просто хотелось, чтобы она снова говорила. Говорила с живым интересом, взахлёб, как тогда. Просто говорила со мной.
В голову закралась неприятная мысль. А что если она была так откровенна тогда, потому что думала, что больше никогда не встретится со мной? Случайному собеседнику всегда легче довериться. И нет никакой ответственности.
Но ведь я тоже так думала тогда. А потому наговорила много лишнего. И вспомнив об этом, я снова замолчала, как будто рот мой запечатали.
Извини. Наверное, я не та, кто может развеселить тебя, хотелось мне сказать тогда. Не та. И стало вдруг очень грустно и тяжело. Та тяжесть, что терзала её тогда, наверное, она была заразной.
4
Дома у Маши было тепло. Дома у Маши. Почему-то я никогда не говорила «дома у Дианы». Эта квартира до конца так и осталась для меня «домом Маши».
Тепло. Тихо. Мои неуверенные шаги. Холодная одежда с мороза, которую не хочется снимать.
- Давай помогу, - Диана взяла мою шапку с шарфом и положила их на полку над вешалками.
С пуховиком я ещё рассталась так сяк, а вот сапоги снимать совсем не хотелось. Ноги так замёрзли, что я думала, что могу так и жить в этих сапогах, не разуваясь. Но тогда я боялась показаться копушей и торопилась, как могла, а проклятые молнии всё время заедали, а я всё смущалась и как будто хотела что-то сказать в своё оправдание.
- Далеко отсюда живёшь? – спросила Диана.
- Час на двух автобусах, а маршрутки я не люблю, - я наконец-то сняла второй сапог и удовлетворённо выдохнула.
- Далековато, особенно в такой холод. У тебя даже пальцы посинели.
Я посмотрела на свои пальцы. Н-да. Особенно пугали ногти мертвяцкого оттенка, как говорил мой папа.
- Ну, ничего, сейчас я тебя отогрею, - она улыбнулась, и моя неловкость сразу исчезла. – Предлагаю чай. Есть ещё кофе и какао, смотря что ты любишь.
Она улыбнулась, и всё как будто встало на свои места.
А потом было тепло и приятное шуршание подогреваемого чайника. Я выбрала чай, хотя очень любила какао, но не хотела, чтобы Диана долго возилась. А вот кофе я совсем не жаловала и очень удивилась, как Диана может пить его без сливок и сахара. Он же горький. Но так вкусно пахнет.
А мой чай пах земляникой, тоже очень вкусно. А ещё было печенье, и так здорово было хрустеть им. И Диана рассказывала что-то очень весёлое, и я смеялась и хрустела, и чувствовала, как холод уходит, а по пальцам растекается расслабляющее тепло.
И я снова почувствовала это. То, что было тогда. То, что я так хотела вернуть всё это время бесконечными просмотрами «Римских каникул» по ночам. Какая-то лёгкость, как будто радость без причины, и щемящее тепло в груди.
Просто есть такие чувства, они мимолётны, но запоминаются на всю жизнь. И нам даже может казаться, что мы забыли, но эти чувства не забыли о нас. Они всегда жили внутри, просто спали. И бывает, что они вдруг возрождаются, и на короткий миг снова заполняют собой весь наш мир. И кроме них больше ничего не существует.
И, конечно, я знала, что где-то существует Маша, и что она должна вот-вот вернуться. Но Маша была такой далёкой, она обитала за границей заполняющего меня мира, для неё просто не оставалось места. И мне так не хотелось, чтобы она вернулась. Ведь тогда всё закончилось бы. Вообще всё.
- Ну, так о чём твой реферат по биологии? – спросила Диана, когда я выпила чай и отказалась от добавки.
- Геном человека, - я поставила пустую чашку на стол.
- О, генетика – это интересно.
- Нисколько! Ненавижу биологию и всё, что с ней связано. Наша училка чокнутая. Я сижу на первой парте, а она постоянно ходит туда-сюда и размахивает своей указкой, того и гляди по башке заедет…
Она вдруг рассмеялась. И такой хороший был у неё смех. Такой лёгкий и чистый, как будто её ничто больше уже не тревожило.
- А ещё она постоянно путает плакаты на стенах. И своей указкой всё время тыкает в эти жуткие сперматозоиды с яйцеклетками и говорит: «А это головной мозг, дети»…
Диана ещё сильней засмеялась, и я смеялась тоже. И как же было хорошо. Просто так смеяться.
А потом мы как будто очнулись. Посмотрели на часы. Без пяти три.
- Всё-таки странно, что Маши так долго нет, - сказала Диана.
- Ты точно не знаешь, куда она могла пойти?
- Нет. Но я видела, что перед уходом она писала что-то на листочке в кухне, а потом убрала его в кошелёк. Скорее всего, это был список продуктов, которые надо купить. Маша всегда его составляет, если идёт в магазин.
- Очень похоже на Машу, - я неуверенно улыбнулась. – Может, ей позвонить?
- Да, пожалуй, - по её лицу пробежала тень беспокойства, и Диана встала из-за стола. – Я сейчас. Надеюсь, она взяла с собой сотовый.
А я снова почувствовала себя неловко. Как будто была на этой кухне сейчас ни к селу ни к городу. Что я тут делаю вообще? Почему пью чай и болтаю с незнакомым человеком? Почему я задержала Диану, сорвала её планы? Почему всё так странно получается…
Она вышла, и стало очень тихо. И в комнате, куда она ушла, тоже было тихо. А потом Диана вернулась с телефоном в руке и бросила на меня растерянный взгляд:
- Не отвечает.
- И что делать? – наверное, у меня был ещё более растерянный и даже испуганный вид, потому что Диана улыбнулась, как бы говоря, что всё в порядке. Теперь я знаю, что она хорошо умела изображать улыбку, но это нелегко давалось ей. Она просто улыбалась, чтобы успокоить меня. Она всегда делала всё возможное, чтобы мне было легче.
- А что тут поделаешь? Будем ждать. А чтобы не терять время, можем заняться рефератом. Мой ноутбук в твоём распоряжении.
Снова. Снова она помогает мне. Я была так поражена этим неожиданным участием, что просто не знала, как реагировать.
И я снова оказалась в её комнате. Диана торопливо включила настольную лампу, отчего сразу стало уютно и светло, и сгребла все фотографии, папки и конверты в одну стопку, освобождая место для ноутбука, который принесла со своей кровати.
Потом пододвинула к столу ещё один стул, и мы сели рядом. Диана быстро набрала в Гугле мою тему, а мне очень нравилось смотреть, как её пальцы бегают по клавиатуре. И я снова подумала, что было бы очень здорово увидеть, как она фотографирует, а взгляд мой то и дело отвлекался от мерцающего монитора на разбросанные чёрно-белые фото.
Время текло спокойно и легко, а короткий пасмурный день превращался в вечер. Но мы не замечали, мы не смотрели на часы, мы снова совсем забыли про Машу.
- А вы ещё не решаете задачки по биологии? – спросила Диана, копируя найденный материал по генетике.
- Задачки?
- Ну да. Помню, как в старших классах мы решали задачки типа: «Какое потомство может быть у рыжего кота с зелёными глазами и у белой кошки с голубыми?».
- Нет ещё, такого не решали. Интересно, наверное, узнать что-нибудь подобное.
Она усмехнулась.
- В нашем классе тогда все парочки стали высчитывать, какими родятся их будущие дети.
Я хотела спросить: «А ты тоже считала?», но вовремя опомнилась и сказала:
- А в нашем классе, наверное, не стали бы. У нас и парочек-то нет.
- Совсем нет? – удивилась Диана и посмотрела на меня. – Но ведь тебе наверняка нравится какой-нибудь мальчик?
- Раньше нравился один, - ответила я честно. – Но он оказался полным идиотом.
Диана снова засмеялась своим приятным заразительным смехом, и я прыснула вслед за ней. Раньше я никогда не смеялась по этому поводу, потому что в восьмом классе мне действительно очень нравился Коростылев Коля, и было очень грустно, так что я даже плакала, когда случайно встретила его гуляющим с Анькой Спичкиной из параллельного класса. У них обоих были такие глупые лица тогда, а в руках сахарная вата: у него белая, у Аньки – розовая. С тех пор я эту дурацкую вату терпеть не могу.
Но сейчас мы так смеялись, что даже слёзы выступили на глазах, и Диана взяла салфетку, чтобы вытереть тушь, и от этого мы ещё сильней засмеялись. И мне уже не было ни больно, ни обидно за тот испорченный солнечный день и сахарную вату. И это тепло. Тогда я ещё не знала, что это её тепло, и мне было просто хорошо. Но если бы Диану можно было охарактеризовать одним словом, я бы, не задумываясь, сказала: теплая.
5
Диана как раз скидывала всё, что нам удалось найти, на мою флешку, когда зазвонил телефон. И ещё до того, как Диана взяла трубку, мы уже знали, что что-то случилось. Да ладно, чего уж там, мы знали об этом ещё с того момента, как столкнулись нос к носу на крыльце. Потому что иногда привычные двери ведут совсем не туда, куда мы думаем.
Я ждала Диану в комнате и слышала её тихий, взволнованный голос из зала. Я не разбирала слов, но это и не нужно было – случилось что-то ужасное, и мне нужно встать и пойти к ней. Но я только смотрела на недвижный курсор мыши, который замер на экране рядом с папкой «Реферат по биологии». Холодно.
А потом звук её голоса затих, но Диана не возвращалась. И тогда я решила, что никогда не прощу себя, если сейчас же не встану и не пойду к ней. И я пошла.
Диана стояла посреди зала с большой чёрной телефонной трубкой в руке. Её пальцы почти разжались, и казалось, что трубка того и гляди упадёт на пол. Сердце колотилось, а в горле было обжигающе сухо, но я сделала над собой усилие и позвала тихонько:
- Диана?
В её глазах застыл страх. И если страх и мог как-то выглядеть, то именно так.
- Что такое? – я сделала робкий шаг ей навстречу.
- Маша… - отозвалась она, но не смогла продолжить.
- Маша звонила?
- Маша… Её сбила машина.
Я уже говорила, что мы никогда не поймём, как много значит для нас человек, пока не появится риск потерять его навсегда. Знаете, навсегда – это вообще самое страшное слово, которое только может быть. Я никогда не верила в вечную любовь и все эти клятвы, которые дают возлюбленные друг другу перед алтарём в кино, потому что единственное, что бывает в нашем мире навсегда – это смерть.
- Она… - я хотела спросить «жива», но не смогла, да это и не нужно было, потому что бывают моменты, когда люди могут читать мысли друг друга.
- Жива, - ответила Диана. – Она в больнице Скорой помощи в тяжёлом состоянии.
- Поедем? – мой голос совсем сел.
- Да, - прошептала она.
И мы поехали. Нет, сначала пошли, потом побежали. На улице стало ещё холоднее, чем пару часов назад, на город опускались тяжёлые туманные сумерки. А ещё стало очень скользко. И я в своих новых сапогах на каблуках, будь они неладны, еле успевала семенить за Дианой, всё боясь поскользнуться и растянуться на дороге. Почему-то никогда я ещё так не боялась упасть и никогда, наверное, не выглядела такой смешной, неловкой и замерзшей.
Но один раз, перебегая через дорогу, которую как будто нарочно кто-то залил водой, я всё-таки не удержала равновесие и инстинктивно уцепилась за рукав пальто Дианы. Если бы не этот рукав, я всё-таки грохнулась бы, и наверняка было бы больно плюхнуться прямо на голый лёд.
- Осторожнее, - выдохнула она, останавливаясь и помогая мне устоять на ногах. – Сапоги скользкие?
Я невнятно угукнула, тяжело дыша и радуясь этой короткой передышке.
- Держись за меня, - она слабо улыбнулась. – На моих вездеходах мы мигом добежим до остановки.
Я взяла её под руку и сразу почувствовала себя немного увереннее. Но не успели мы сделать и пары шагов, как снова поскользнулись, на этот раз обе и одновременно. И приземлились в ближайший сугроб. Хоть в этом нам повезло.
Первое, что я ощутила, был обжигающе холодный снег, в котором утонули мои руки. Снег был везде: на разгорячённой от бега коже, на оголившихся запястьях и в промокших варежках, в волосах и воротнике, на губах.
И мы просто сидели вот так в снегу и не двигались. А потом Диана вдруг засмеялась.
- Вот и добежали! – воскликнула она.
И я тоже засмеялась. И клубы пара слетали с губ и таяли в воздухе. А снежинки застыли на ресницах, но нельзя было их смахнуть, чтобы не размазать тушь. Кожу щипало от мороза, а сердце колотилось. Как же оно колотилось. А мы хохотали так, что из глаз всё-таки потекли слёзы, и про тушь можно было забыть.
- У тебя потекло, - сквозь смех прошептала Диана и потянулась вытереть мою размазанную горе-косметику.
Её пальцы осторожно коснулись моей кожи, и я закрыла глаза.
- Ну вот. Ещё больше размазала, - хохотнула она.
Я открыла один глаз и сказала:
- У тебя тоже потекло, - и тоже попыталась стереть чёрный подтёк, но получилось только ещё хуже. И мы снова захохотали, теперь уже глядя друг на друга.
Мы смеялись и не могли остановиться. Несмотря на то, что было очень страшно, а нервы были подобны натянутым и звенящим струнам, мы смеялись совершенно искренне. Хотя и не должны были. Ведь была Маша, которая лежала в больнице, быть может при смерти. Но Маша опять стала для нас какой-то далёкой, а мы были здесь и мы смеялись. Запретный смех. Наверное, именно тогда это и случилось.
6
Я ведь уже говорила, что очень хорошо помню тот день? Если ещё не говорила, скажу теперь. Я помню всё. Даже косые взгляды пассажиров автобуса, на котором мы ехали в больницу. Ещё бы, видок у нас был тот ещё. Размазанная косметика, мокрая одежда, и взгляд, дикий, жаждущий, впивающийся друг в друга. Да, именно так. Я ещё никогда ни на кого так не смотрела. Обычно ведь в приличном обществе принято отводить глаза и не пялиться на человека, как сладкоежка на бисквитное пирожное. Но видимо в тот день я вошла в дверь, соседнюю от приличного общества и всех его глупых установок.
Мы были взволнованы, как говорится, на взводе. Мы всё ещё хотели смеяться, и приходилось постоянно одёргивать себя. Мы… может, мы были немного легкомысленны. И сейчас я иногда думаю, что возможно, за эту легкомысленность мы и были так наказаны. Бог, которого не признавала Диана, и которому так поклонялась Маша, всё-таки наказал нас. За наше счастье, за то что мы смеялись тогда. Но ведь мы были молоды. Мы были так молоды. Мы были ещё в том возрасте, когда бывает просто хорошо, безо всякой причины, когда груз ответственности ещё не сгибает плечи под своей непосильной тяжестью. Но это не значит, что мы были безответственны. Просто молоды.
В больнице нас не пустили к Маше. Высокая медсестра с неестественно красными, как будто обкусанными губами, попросила подождать.