– Клянусь, все это точно в сказке! Совсем как в сказке!
Я не могла бы выразиться лучше. Франция и впрямь была сказочным королевством, и мне подумалось, что здесь я сумею, быть может, найти счастье, которого не искала: сотворить себя заново, избавившись от тяжкого гнета прошлого. Все казалось возможным в этом прекрасном краю. Встретившись со мной взглядом, король подмигнул, будто прочел мои мысли, а затем наклонился ко мне и прошептал:
– Погоди, вот увидишь мой замок Фонтенбло! Я не пожалел средств, дабы создать дворец, равный по красоте чертогам, возведенным Медичи!
Он был прав. Фонтенбло возник из белоснежного марева долины Луары, словно фантастический сон, – первое место во Франции, которое мне захотелось назвать своим домом. Во всем, от алебастровых нимф, изгибавшихся, словно живые, на панелях громадной вызолоченной галереи, до роскошных коридоров, щедро увешанных ценными картинами из собрания короля (в том числе совершенным творением Леонардо да Винчи «Мадонна в гроте» и его же удивительной «Джокондой»), – повсюду я видела проявления страсти Франциска ко всему итальянскому. Он стремился воссоздать облик родины, с которой я рассталась навеки, ее бурное изобилие и непревзойденный художественный гений. И он так возрадовался моему интересу, что лично провел меня по замку, особо похвалившись сбрызнутыми олеандром гротами, которые вторили замковым дворикам Тосканы, и купальнями, чьи мозаики и полы с подогревом живо напоминали о Древнем Риме.
Вскоре я обнаружила, что от нас с Генрихом вовсе и не требуется жить совместно. Супружество в королевских семьях выглядит не как у обычных людей. Королева Элеонора никогда не бывала при дворе, предпочитая жить в специально обустроенных для нее домах, и я могла следовать ее примеру. Поручив Бираго управление моими делами, я с головой окунулась в новую жизнь, которая, в том числе, включала и занятия с принцессами Мадлен и Маргаритой.
Как я и надеялась, мы очень скоро подружились.
Тринадцатилетняя Мадлен была хрупким созданием с фарфорово-бледным личиком и слабыми легкими. Она обожала стихи и зачитывалась ими, даже когда хворала. Не единожды после полудня я сиживала у ее кровати и читала вслух. В противоположность ей десятилетняя Маргарита отличалась высоким ростом и пышущим здоровьем – точь-в-точь как ее отец. Рыжеволосая, веснушчатая, она обладала неукротимым духом, который не могли сдержать установленные для нас ограничения. Вначале она довольствовалась тем, что испытывала мою выносливость в цитировании Платона и Цицерона; когда же классная комната стала для нас слишком тесной, Маргарита увлекла меня в потаенные уголки Фонтенбло. Первое время нас непременно кто-то сопровождал; фрейлины следовали за нами как тени и выговаривали за непослушание. Но однажды Маргарита, буйно расхохотавшись, схватила меня за руку, и мы что есть духу помчались прочь от своих смятенных спутниц, которые лишь испуганно кричали вслед, поскольку придворные наряды мешали им нас нагнать.
– Ты только погляди на них! – усмехнулась Маргарита, когда мы достигли намеченной цели и я согнулась пополам, силясь перевести дыхание. – Ни дать ни взять наседки, только квохчут да хлопают крыльями! Когда я вырасту и смогу сама решать свою судьбу, ни за что не стану такой. Уж я-то не буду никчемной!
– Безусловно, не станешь! – согласилась я с откровенным восхищением. В моих глазах Маргарита была уже вполне взрослой и воплощала идеал, к которому я стремилась. – Ты же принцесса. Сможешь делать все, что захочется.
– Это правда. – Взгляд ее зеленых глаз встретился с моим. – Я принцесса. Однако даже принцесса не вольна поступать, как ей пожелается, если у нее недостает воли бороться за свои желания. Вот скажи, разве тебя не выдали за моего брата, даже не соизволив спросить, хочешь ты этого или нет?
Маргарита не стремилась меня задеть, просто высказала то, что думала. Однако упоминание о Генрихе все равно уязвило меня. Я хорошо помнила, что он говорил обо мне, и подозревала, что и все прочие при дворе считают меня чужеземной выскочкой, которой на самом деле нечем похвалиться.
– Воля у меня есть, – отрезала я. – Моей руки искали многие принцы. Твой отец предложил наилучшую партию, но сам Генрих для меня ничего не значит.
– Разумеется! – Глаза ее заискрились. – Он ведь твой муж. Ты всегда можешь, родив ему сыновей, обзавестись любовником. Взгляни на папочку: он вынужден был жениться на сестре Карла Пятого, но это не помешало ему искать удовольствий на стороне. Его услаждает кружок дам, которых он называет «мои маленькие разбойницы». Когда-нибудь его примеру последуем и мы.
Я подумала о рыжекудрой женщине, которую видела с королем, и предпочла пропустить мимо ушей намеки на деторождение. По крайней мере сейчас, на нынешней ступени нашего брака, говорить об этом неуместно.
– Обзаведемся дамами? – лукаво предположила я, и Маргарита радостно захихикала.
– Что ж, бывают женщины именно с такими склонностями, но я все же предпочту десяток мужчин. Сестра моего отца, тетя Маргарита, именно так жила до того, как сочеталась браком с королем Наваррским. Мужчины, которые вились вокруг, ловили каждое ее слово, читали ей вслух стихи и клялись в вечной любви.
До чего же она была отважна! Я всецело покорялась ее вольному, не скованному никакими условностями духу. Благодаря Маргарите я узнала о мире больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Она таскала из библиотеки короля книги с откровенными иллюстрациями, на которых изображались сцены блуда, а также водила меня к павильону возле искусственного озера Фонтенбло, где обыкновенно встречались любовники.
Скрючившись в зарослях крыжовника, мы в щелочку между ветвями наблюдали за тем, как оживали картинки из тайно просмотренных книг. Глядя на действо, которым наслаждались дама, раскинувшая ноги, и кавалер, размеренно двигавшийся над ней, я понимала, что нечто подобное в первую брачную ночь должно было произойти и со мной. И утешала себя тем, что когда-нибудь и впрямь, как утверждает Маргарита, заведу любовника и на собственном опыте познаю таинственные желания плоти.
Впрочем, наша жизнь состояла не только из игр и развлечений. Как бы я ни восхищалась независимостью, которая дозволяла мне бродить где угодно и сколь угодно предаваться своей новой страсти к искусству и книгам, я понимала, что быть принцессой Франции почти то же самое, что быть Медичи. Дочери короля ни на миг не освобождались от обязательств, которые налагало на них высокое положение. Когда-нибудь они точно так же выйдут замуж, уедут в чужие страны и станут при тамошних дворах чужеземками, представляющими родину. И классная комната для них – то же, что учебное поле для солдат. Здесь мы ежедневно проводили по шесть часов, строго по расписанию изучая математику, историю, языки и музыку.
– Вчера у нас был урок мифологии, – сообщила как-то утром Мадлен, открывая свою тетрадку.
– И вел его старина Котомоль, – прибавила Маргарита, – но сегодня я пожаловалась ему, что у нас озноб. Ты ведь знаешь, как он боится всяческих болезней – почти так же сильно, как воды и мыла.
– Ко-то-молль, – старательно повторила я незнакомое французское имя.
– Да нет же, Ко-то-моль, – отчетливо повторила Маргарита. – Мы прозвали так учителя, потому что его одежда была вечно попорчена молью, а к тому же он сопел, точно старый кот.
– Но он очень добрый, – добавила Мадлен. – Всегда ставит нам высокие отметки.
– Попробовал бы он поставить другие! – смеясь, заметила Маргарита. – Папочка привез его из Фландрии, чтобы он нас учил. Он – гуманист; все наши учителя – гуманисты. Папочка говорит, они наилучшие наставники, поскольку высвобождают разум, не порабощая дух.
– А ваши братья тоже учатся с вами? – спросила я.
Я не видела Генриха уже месяц с лишним и начала подозревать, что наш брак останется чисто формальным, как у Франциска с его королевой. Тайные вылазки к павильону у озера и слежка за любовниками вновь пробудили во мне потаенное ощущение: с нашим супружеством что-то неладно.
– О нет! – отозвалась Маргарита. – У Франциска, нашего старшего брата, собственный дом, да вдобавок обязанности, которые связаны с титулом дофина. Впрочем, иногда он нас навещает.
Спросить о Генрихе я не посмела. До сих пор я сумела разузнать о своем супруге лишь то, что он обожает охоту и неразлучен со своим другом Франсуа де Гизом. Хотя, может быть, я не слишком себя выдам, если спрошу, посещает ли он эти уроки…
В этот миг дверь классной комнаты распахнулась, и принцессы с восторженными криками бросились к отцу, который заключил их в объятия. Уже не впервые я ощутила внутри ноющую пустоту; хотя Франциск принял меня, словно родную дочь, только теперь я поняла, каково это – иметь отца. Никогда прежде я не ощущала себя сиротой, покуда не увидела, как король Франции обращается со своими дочерьми; и сейчас стесненно стояла поодаль, остро чувствуя себя чужой.
Франциск обвил рукой талию Маргариты и легонько ущипнул Мадлен за щечку, а затем одарил меня улыбкой.
– Как?! – воскликнул он с притворной суровостью. – Неужели сегодня нет уроков?
– Мы отослали Котомоля, – пояснила Маргарита. – Нам хотелось побыть с Екатериной.
– Котомоля, хм? И вы полагаете, что это прозвище достойно слуха вашей новой сестры?
– Уж сейчас-то она его все равно узнает, – отвечала Маргарита. – Зато потом сможет посвятить себя изучению Аристотеля и Плутарха, не удивляясь, почему от ее наставника пахнет затхлостью.
– Анна, любовь моя, ты это слышала? – Франциск расхохотался. – Она говорит, что от ее учителя дурно пахнет! Боже мой, ну и язычок у этой девчонки! Острей меча!
– Воистину так, – отозвался женский голос. – Сдается мне, что ее высочество – подлинная копия своего отца.
С этими словами из стайки женщин, которые впорхнули вслед за королем в классную комнату, шурша шлейфами и распространяя ароматы духов, выступила та самая дама в зеленом платье. Глаза у нее тоже были зеленые, как у кошки, пышные рыжие кудри перевиты жемчугами. Маргарита уже рассказала мне, кто она такая – Анна д’Эйли, герцогиня д’Этамп, фаворитка короля Франциска и в куда большей степени королева, нежели его законная супруга. Подойдя к королю, она приветствовала наклоном головы принцесс и лишь тогда устремила всю мощь своего взгляда на меня.
– И как поживает наша маленькая итальянка? Привыкает ли она к нашему образу жизни?
Я покосилась на короля. Он изогнул бровь, как бы говоря: «Смелей!»
– Мадам, я чувствую себя здесь как дома с самой первой минуты. – Судорожно сглотнув, я прямо взглянула в глаза его фаворитки. – Я люблю Францию.
– Вот как? – Пунцовые губы герцогини сложились в холодную улыбку. – Очаровательно. Нечасто Франции выпадает случай отвоевать кусочек Италии!
Я не знала, что на это ответить, и поспешно ретировалась к своему стулу, а король уселся вместе с дочерьми. Герцогиня направилась к своим спутницам и, проплывая мимо, пышными юбками задела мои ноги. От ее близости меня пробирала дрожь и теснило в груди. Она устроилась на банкетке, и женщины тотчас окружили ее. Их утомленные лица выражали гордость своей близостью к столь высокой особе. Взгляд герцогини праздно проскользил по комнате, затем остановился на мне, однако я не посмела вновь посмотреть ей в глаза.
– Анна, ты слышала? – внезапно воскликнул Франциск. – Мадлен говорит, Екатерина уже одолела Плутарха.
– В самом деле? – промурлыкала герцогиня. Ее манера превращать все сказанное в вопрос уже изрядно действовала мне на нервы. – Она, право же, весьма развитая особа. Надеюсь, ей не покажется, что здесь она тратит время зря.
– О нет, мадам! – вскричала я, удивив всех своей горячностью. – Вовсе нет!
Быть может, я испугалась, что герцогиня как-то воспрепятствует моим занятиям с принцессами, или же меня просто нервировал ее немигающий взгляд. Как бы то ни было, я задрожала с головы до ног; герцогиня окинула меня долгим испытующим взором и вдруг с пугающей решительностью поднялась с банкетки.
– Ваше величество, – сказала она, – полагаю, нам с герцогиней Орлеанской настала пора познакомиться поближе. Надеюсь, принцессам придется по душе прогулка по саду?
Герцогиней Орлеанской? Она, верно, хочет поговорить с одной из своих спутниц. Я поспешно встала, собираясь обратиться в бегство.
– Дорогая моя, куда же ты? – остановила меня зеленоглазая красотка. – Неужели забыла, что ты и есть герцогиня Орлеанская?
Я застыла. Все, кто был в комнате, гуськом вышли, оставив меня наедине с любовницей короля.
Она указала на банкетку, и я послушно села. Боже милостивый, что же я натворила? Чем я могла оскорбить ее?
– Их высочества от тебя в восторге, – начала герцогиня. – Похоже, ты мастерица заводить друзей.
– Их высочества просто… очень добры. Я… мне приятно их общество.
– И это естественно. Однако же, будучи замужней особой, ты должна также быть образцом нравственности. – Герцогиня оперлась о спинку стула, сверкнув великолепным изумрудным браслетом. – Понимаешь, о чем я говорю?
– Нет, мадам. – У меня пересохло во рту. – Неужели я чем-то вызвала неудовольствие его величества?
Герцогиня коротко рассмеялась. У нее был чарующий переливчатый смех.
– О нет, напротив! Король также от тебя в восторге. Можно сказать, ты его очаровала. Я же, с другой стороны… – Она вдруг резко встала и, шагнув ко мне вплотную, поддела ногтем мой подбородок. – Я не люблю соперниц, малютка.
– Но я… я вам не соперница, мадам! – Я недоуменно воззрилась на нее. – Разве такое возможно?
– Тебе почти пятнадцать. – Герцогиня махнула рукой. – В твоем возрасте меня уже считали опасной соблазнительницей.
– Но я не такая! Мне с вами никогда не сравниться.
Она поколебалась. Губы ее дрогнули в невольной улыбке, согревшей холодное лицо.
– Ты не понимаешь?
– Боюсь, что нет. – Я внутренне похолодела.
Герцогиня присела на банкетку рядом со мной, так близко, что я почуяла запах амбры, исходивший от ее шеи.
– Не понимаю, каким образом до тебя не дошли слухи, ведь сейчас при дворе только об этом и говорят. Болтают, что, поскольку муж тобой пренебрегает, ты стремишься завлечь в свою постель Франциска, дабы доказать, что он не зря выписал тебя во Францию.
– Да ведь он мой свекор! – Я задохнулась. – Я, конечно, люблю его, но… совсем не так. Это же… это было бы кровосмешение!
– Только если бы вы были в кровном родстве, – промурлыкала герцогиня и вдруг разительно переменилась.
Минуту назад она была пугающе холодна, теперь же на меня смотрела проказливая милая девочка с улыбкой на губах, в ореоле рыжих волос. Я поняла, почему король Франциск обожает ее.
Теперь она взирала на меня с неприкрытым любопытством.
– Я и вправду верю, что ты обладаешь тем, в чем тебе все отказывают, – невинностью. А меня, похоже, обманули. Я считала, ты хочешь отнять у меня Франциска. Заметь, это была бы не первая такая попытка.
Я не могла шелохнуться. Двор смеялся надо мной. Меня полагали заброшенной женой и вероломной распутницей. Обо мне сплетничали за моей спиной.
– О чем ты думаешь? – мягко спросила герцогиня.
Я отвела глаза. Голос не желал повиноваться. Я чувствовала себя простушкой перед этой искушенной дамой, хотя изнывала от желания излить ей свои горести.
– Понимаю, – вздохнула она. – Немного правды в этих слухах есть.
Она говорила с такой уверенностью, словно эта тайна была начертана у меня на лице, а потому я не решилась притворяться.
– Да, – прошептала я. – Генрих… пренебрегает мной.
– Ах, дорогая моя, но неужели тебя так уязвляет его равнодушие? Ты хочешь, чтобы он любил тебя, и обижаешься, что он так предан своему приятелю Гизу и этой своей ужасной любовнице?
– У него есть… любовница? – Внутри меня точно разверзлась бездна.
– Разумеется! – махнула рукой герцогиня. – Об этом все знают. Или, по крайней мере, мы так думаем, хотя в точности никому не известно, что за отношения их связывают. Какое-то время она была гувернанткой Генриха – после его возвращения из Испании ее пригласили ко двору обучать принца этикету. Какой ужасный скандал он устроил тогда Франциску! Корил отца за то, что тот отослал его в Испанию, да и сейчас не может этого простить, а Франциска это бесит. Итак, Франциск приставил ее к Генриху, чтобы тот научился как следует вести себя. Впрочем, когда Генриху исполнилось тринадцать, она сложила с себя эти обязанности и вернулась в свой замок Ане. Все считают, что Генрих до сих пор бывает там. Говорит, будто отправляется на охоту, но сколько же можно охотиться?