Ну, понять ее можно. Нечасто ей удается поговорить с кем-то, хоть что-то понимающим в искусстве. Мне искусство побоку, я к нему целиком весь равнодушен, для батьки моего искусство — это картина Шишкина «утро в сосновом лесу», а в это время года культурно просвещенных посетителей немного, в основном все заходят погреться, так что такой незамутненный интерес и восхищение в глазах, как у Глеба, мамуле доводится видеть нечасто. Прям благодарность Глебушке с занесением в личное дело. Ходит, восхищается, вопросы задает… эдак мама его скоро усыновит, вон как глаза блестят! Прям-таки и хочется вклиниться между ними и напомнить, кто на самом деле тут ее сын. Пусть и не такой весь из себя художественно грамотный.
Чтобы отвлечься, стал смотреть в окно. Невысоко, падать было бы неинтересно и не травмоопасно. Я невольно глянул на свою заключенную в гипс руку, вздохнул. Рука жутко зудела и вечерами я, выпросив у мамы самую длинную спицу и засунув ее под гипс, самозабвенно чесался. Ощущения непередаваемые, почти оргазм. А гипс-то только через четыре дня снимут — и то, в случае если все хорошо срослось. А тот злопамятный врач нарочно может продлить срок заключения моей бедной конечности, по доктору видно, что он в медицину пришел, дабы всласть насладиться людскими страданиями.
— … а вот эта картина показывает нам видение крайней степени отчаяния, размышления о ценностях, морали, жизни и смерти.
— Где? — тут же заинтересовался я и глянул на указанную мамулей картину. Интересно, где она тут увидела ценности и мораль? Какая-то мутная фигура, не то человек, не то клякса, как будто всматривается в гладь озера, которое и не озеро вовсе, а куча человеческих черепов. К слову, символичненько. Я бы такую у себя даже в комнате повесил, вот только бы не стал искать скрытый смысл там, где его нет. А мама этим грешит. Да и Глебушка, судя по всему, горячо ее поддерживает. Ну а что с него возьмешь?
— Наверное, нам уже пора, — с явным сожалением сказал Глеб, глянув на меня. Это, наверное, мне так харю перекосило от скуки, что он понял, что пора закругляться.
— Уже? — разочарованно спросила мама. Мне даже почти ее стало жалко, я практически размяк и уже готов был позволить остаться фиолетовоглазому недоразумению ещё на чуть-чуть, как звякнул колокольчик и послышались приглушенные голоса — посетители. — Ну что ж, я была очень рада с тобой познакомиться, Глеб, очень рада, что у моего сына такой друг, как ты. Надеюсь, мы ещё увидимся!
— Взаимно!
***
— Потрясающая женщина! — восхищенно выдохнул мой татуированный друг, когда мы таки вышли на улицу.
— Эй, — возмутился я. — У тебя своя мама есть, вот ею и восхищайся!
— Я бы хотел такую маму, как у тебя.
— Но у тебя такой нету, — ревниво напомнил я. — Люби свою. Хотя моя мамуля, конечно, не отказалась бы от такого сына, как ты.
— С чего ты это взял?
— Ты с ней на одной волне, такой же поехавший. Пойдешь ко мне в гости?
— Зачем?
— Ты же голодающий студент, а у меня дома еды — завались, мама наготовила, как на футбольную сборную, как будто у нас дома проживает одиннадцать здоровенных мужиков, а не стройный и красивый я и средней упитанности папа. Заодно расскажешь мне, кто тебя фонарем осчастливил, жутко любопытно. К тому же я люблю такие истории. Тайны, интриги, расследования.
— Вот и смотри тогда «пусть говорят» по первому каналу, любитель историй, — огрызнулся Глеб.
— Как ты догадался? - восхищенно выдохнул я. — Моя любимая передача!
— Ладно, — вздохнув, согласился Глебушка. — Пойдем.
Квартира моя произвела на него неизгладимое впечатление. Особенно оценил решетку на окне. Я тут же поведал, что это совсем даже не из-за моей склонности падать из окон, а из-за пристрастия моих любимых родителей к БДСМ, и целых две минуты гнусно хихикал, наблюдая за вытянувшимся лицом моего боевого товарища.
Из холодильника я выгреб все, что было, Глеб не стал строить из себя оскорбленную невинность и стеснительную барышню, сунул нос в холодильник ещё вперед меня и заверил, что он будет все, даже странную трясущуюся субстанцию, на поверку оказавшуюся холодцом. Аппетит у него был будь здоров, я, наверное, такое количество пищи и за неделю в себя впихнуть не смог бы, а он сидит, наяривает, борщ пирожком с повидлом закусывает и кефиром запивает. А ещё меня поехавшим называл, тоже мне.
Когда он, наконец, наелся, я нагло заявил, что живым с него не слезу, пока он не расскажет мне трагическую историю появления синяка на его физиономии. Глеб, конечно, тяжело вздохнул и нахмурился, но, видимо, решил, что за сытный обед можно расплатиться и информацией:
— С отчимом подрался.
— Я жажду грязных подробностей. Он тебя домогался?
— Да ты ебнулся, что ли? — Глеб даже отшатнулся от меня. — Он меня терпеть не может, и это взаимно. Мать в нем души не чает и в упор не видит, что это просто храпящий и пердящий кусок биомассы, сутками лежащий на диване около телевизора. Мать на работе до восьми часов въебывает, а он лежит пузо чешет. И только попробуй ему слово скажи, мать кричать начинает, мол, Глебушка, что же ты делаешь, он же не просто так лежит, у него спина больная. Ага, как же. Спина больная, зато пузо здоровое. И хуй большой наверное, иначе почему мать его терпит. Ещё и в квартире этого мудака прописала, так он теперь себя королем чувствует и меня ещё выгнать пытается, мол, пидорам тут не место. Ненавижу, — Глебушку почти трясло.
— А, — вяло отреагировал я. — Понятно.
— Что… всё? Вся реакция?
— А чего ты ожидал? Дружеского сочувственного возрыдания? Или я должен сказать тебе, какой ты молодец, что все это терпишь и как ты прав?
— Я и так знаю, что прав, — упрямо поджал губы Глеб. У-у-у, ты погляди, какие мы не готовые к конструктивной критике.
— Ну, это как посмотреть, — пожал плечами я.
— Что ты имеешь в виду?
— Сколько лет твоей маме?
— Сорок пять.
— Взрослая девочка. И она сама вправе выбирать, с кем ей жить и как. Думаешь, она не видит, как себя твой отчим ведет? Видит. Видит и все замечает, но ее это, очевидно, устраивает, и менять она ничего не хочет. Значит, считает, что работа до восьми — это та цена, которую она готова заплатить за наличие в своей жизни мужчины. Значит, в ее понимании, он того стоит. Она выбрала эту жизнь, а ты постоянно пытаешься ей доказать, что выбор ее неверный, пытаешься ее опекать там, где не нужно, и портишь шкурку ее мужику. Ну да, мужик мудаковат, выселить пытается… Но ты взрослый мальчик же, совершеннолетний, так какого члена до сих пор с мамой живешь, тем более если тебя так бесит вся эта ситуация? Съехал бы давно и жил бы себе в свое удовольствие.
— Думаешь, это так просто?
— Общежитие в политехе всем дают, мест полно, даже если ты не иногородний, я узнавал.
— Знаю, — процедил сквозь зубы Глеб. — Только я видел это общежитие и видел своих соседей. Я предпочитаю ночью спать, а не вздрагивать от каждого шороха, зная, что им может прийти в голову поиздеваться над своим соседом-педиком.
— А ты не пробовал не говорить каждому встречному, что ты гей? — фыркнул я. — И вообще, от общежития ты отказался, я так понимаю, переехал обратно к маме. Так и фигли ты возмущаешься? Ты сам это выбрал, так что сидел бы и помалкивал в тряпочку. И мужика маминого не трогал: видишь же, каким трудом он ей достается.
— Ты… — Глеб покачал головой. — Ты, блядь, все с ног на голову перевернул!
— По-моему, тебе нужен был взгляд со стороны.
— По-моему, мне с тобой даже знакомиться не стоило.
— Брось, я тебе нравлюсь. Скорее всего, ты меня ещё и хочешь, но пока сам этого не осознал. Ну, это ничего, я подожду, я терпеливый.
— И ебанутый. Закрой за мной двери, я ухожу.
========== Глава 4. ==========
Пару дней от Глебушки было ни слуху ни духу. Я подумал, что он, наверное, обиделся, и слегка в нем разочаровался даже — я-то думал, что он окажется не таким, как все, но все равно думать о нем не переставал, зацепил он меня. Мамуля, опять же, не давала о нем забыть, все время вспоминала, восторгалась, предлагала пригласить в гости и прожужжала о нем все уши отцу, который согласно кивал на все мамины «ну просто замечательный мальчик». Объявился замечательный мальчик через три дня, подкараулил меня после школы. Всё в том же дурацком пальто, все с тем же дурацким шарфом. С сигаретой в зубах.
— Привет, — буркнул он. Как будто это я ему дорогу преградил. И вообще всю жизнь испортил.
— И тебе не сдохнуть, — жизнерадостно улыбнулся я. Вообще-то, я и впрямь был рад его видеть. Потому что на него смотреть — это чисто эстетическое удовольствие. Как на те же картины в музее. Только вот Глеб интереснее. И многограннее. И сложнее, чем кажется.
— Клим… — как перед прыжком в воду. Что, думает, я его съем? Или начну кричать и полезу драться? Ну, я, конечно, может, и неадекватный, но не до такой же степени.
— Внимательно тебя слушаю, — изобразил я живой интерес. Ну правда же интересно, чего он мне скажет. На того, кто может признать, что был не прав, он не похож. Было бы приятно оказаться первым человеком, перед кем этот мрачный тип извинится.
— А пошли на свидание?
— Чего? — я вылупился на него, как баран на новые ворота. Я-то уже рассчитывал на горячие извинения и заверения в том, как я был прав, и вообще, какой я чуткий, внимательный и все понимающий, а еще, конечно, красивый, сексуальный безмерно, а характер вообще чудесный, и то, что я периодически пытаюсь себя убить, только придает мне шарму, прямо как во французских фильмах, а он тут со своим свиданием… хотя вроде это же и круто? Я же вроде этого и хотел.
— Я позвал тебя на свидание.
— Я же ебанутый? — ну да, не сдержался, выползла из меня таки тщательно сдерживаемая обида. Детская, а потому и не хотелось ее демонстрировать. Тем более ему.
— В этом есть своя прелесть, — твердо сказал Глеб и прямо посмотрел на меня. Я, вместо того, чтоб уставиться ему в глаза и поискать в них совесть, залип на его губах. Пухлые, красные, наверняка теплые, а на ощупь шершавые, так бы и потрогал, желательно языком.
— Что, перестал дуться на то, что я сказал тебе правду? — все-таки ляпнул я. Язык мой — враг мой.
— Я не дулся, мне, наоборот, понравилась твоя прямолинейность, — покачал Глеб головой. Баран упрямый. Врет и не краснеет. Понравилось ему, как же.
— Ага, — ехидно поддакнул я. — Ты дверью так саданул, я думал, у меня с потолка штукатурка посыплется.
— Ну, я был немного зол из-за того, что ты сунул нос не в свое дело и… Блять, да у меня твои слова два дня из головы не выходили, блядский ты выродок психотерапевта. Кажется, мне и впрямь пора съезжать из дома куда подальше, — наконец-то сказал чистую правду Глеб. — Только хуй знает куда. На вокзал, наверное. Вместо отчима буду бомжей пиздить.
Интересный он все-таки. И матом много ругается, когда злится и растерян. Однозначно мой типаж.
— Можно же и квартиру снять. Или комнату хотя бы.
— Я очень сомневаюсь, что кто-нибудь меня поселит за большое спасибо. Это минимум десятка нужна, а у меня стипендия три семьсот, плюс заработки от случая к случаю, но нужная сумма все равно хрен насобирается. К тому же, ещё и кушать что-то надо. И вообще, какого черта я тебе все это рассказываю?
— Потому что я умею к себе расположить. Правда, здорово?
— Неебически.
— А я о чем. Ладно, считай, что я согласен на свидание, если ты сам ещё не передумал.
— Как это ни удивительно, но нет.
— И правильно, потому что я, кажется, знаю, как решить твою маленькую проблемку. Может, сходим в тот бар?
— Пиво ты не получишь.
— Больно надо мне твое пиво, я вообще больше лимонад люблю. Больше всего «тархун». В детстве постоянно верещал, чтоб мне немедленно купили «трахуна», и маме было за меня очень стыдно, а ещё…
— Бога ради, заткнись ты хоть на минуточку!
***
Пиво Глеб мне все-таки купил, умею я убеждать. В том плане, что мне легче дать желаемое, чем объяснить, почему нет. Глеб сдался на двадцать четвертой минуте моего ноющего бубнежа.
— Ну, как ты предлагаешь мне решить маленькую проблемку?
— А я думал, что у тебя большой, — задумчиво почесав маковку, заявил я. Ну на самом деле ведь думал. Перед сном и с утра два раза. Представлял, так сказать, обнаженную натуру Глебушки для вдохновения. А что здесь такого? Мне семнадцать, у меня гормоны, а у Глеба красивые глаза, классное телосложение и мозговыносящие татуировки. Ну, и характер дерьмовый. Заводит.
— Я тебе сейчас этот стакан с пивом об голову разобью, — выдохнул Глеб.
— О! — оживился я. — Такого я ещё не пробовал!
— Ты точно своей смертью не умрешь.
— Ты только понял, что ли? Ладно-ладно, не дыши так и вилку положи, что ты ее выгнул в обратную сторону? Кстати, очень впечатляюще. Короче, о твоей проблеме. Тебе просто нужно снять квартиру.
— Ты что, издеваешься? — тихо и как будто обреченно спросил Глебушка. Он ещё и сомневается.
— Я просто займу тебе денег.
— Ты придурок? Я не возьму у тебя денег!
— Ну, я придурок, имеющий привычку копить карманные деньги. И потом, выхода-то у тебя все равно нет. И я задолжал тебе минимум за пару кружек пива.
— Ладно, — кивнул Глеб. — Допустим, я действительно возьму у тебя деньги, сниму квартиру, но потом-то чем буду расплачиваться, натурой?
— Я бы согласился, — честно сказал я, облизывая его взглядом. Хорош! — Ты просто устроишься на работу. Ну, на нормальную.
— У тебя все время все так просто. Ты думаешь, если бы я мог найти нормальную работу, я бы сейчас тут страдал сидел?
— Ни за что не поверю, что во всем городе не нашлось ни одного порядочного работодателя.
— О, они есть. Но им нужны опытные. Или хотя бы те, кто готов работать весь день, в ущерб своей учебе. А я так не хочу.
— Ну что ж, считай, что на твоей улице праздник, а я символизирую собой фею-крестную.
— Господи, я как будто с инопланетянином разговариваю, ты сам-то хоть через раз понимаешь, что несешь?
— Я несу радость людям. И вообще, что тут было непонятного? Сегодня, говорю, день исполнения твоих желаний. Как жалко, что ты не желаешь стриптиз в моем исполнении, но, может, когда-нибудь… Короче, я попробую поговорить с мамой и папой, обрисовать ситуацию, у них наверняка найдется какая-нибудь подработка для тебя. То есть у мамы в музее делать конечно нечего, но зато она с батьки с живого не слезет, пока он тебе не даст какую-нибудь работу у себя на заводе. Ты вообще как, к тяжелому физическому труду готов?
— Конечно, готов. Клим, спасибо тебе, серьезно. Ты реально поехавший, но… — он покачал головой, не в силах подобрать слова. Оно и верно. Вон он я какой — совершенно неописуемый.
— Ну, ты пока погоди с благодарностями, вот когда все устроим… а ты качаешься, да? У тебя такие мускулы, м-м-м…
— Ну, я немножко занимаюсь, да. В основном, плаванием, я в университетской сборной.
— А я знаю джиу-джитсу.
— Серьезно?
— Абсолютно. Джиу-джитсу, самбо, дзюдо, айкидо и много других страшных слов.
***
Вечером я поговорил с родителями. Ситуацию Глеба я немного усугубил, дабы воздействовать на мамулину жалость, и немного переусердствовал — мама тут же немедленно велела Глебу позвонить и позвать его жить к нам. Пришлось доказывать, что все не так плохо, а еще Глебушка мальчик самостоятельный и независимый, всего в этой жизни хочет добиться сам. Тут уж проникся папа, он таких людей очень уважает. Сказал, что, в принципе, вполне может найти Глебу занятие и что тот может приходить в понедельник.
Радостную весть я тут же отправил смс-кой Глебушке (мы наконец-то сподобились обменяться номерами), и тот отреагировал очень эмоционально. Матом. Ещё пообещал поцеловать в благодарность. Я немножко почувствовал себя проституткой. Прикольное ощущение.
***
— Сына, ты не видел мое снотворное? — мамуля подслеповато щурилась, шаря рукой в тумбочке.
— Может, в аптечке? — предположил я, хотя прекрасно знал, что нет их там. Таблетки лежали в моем рюкзаке и ждали своего звездного часа. С ними у меня долгая и веселая история. Сначала я выковыриваю из блистера все таблетки, потом трагично складываю их себе в рот, вспоминая самые печальные дни своей жизни, потом глотаю и ложусь на кровать ждать смерти. Минут через пять-десять я передумываю, иду в туалет и вызываю у себя рвоту. Ну, может, конечно, это и не так весело, как мне видится…