Если он и удивился, что уже сегодня я бодр и свеж, то виду не подал и пригласил меня вечером к себе. Естественно, я тут же поинтересовался, чем мы будем заниматься.
— Сексом, — опрометчиво огрызнулся Глебушка, ещё не зная, что со мной и моими из всех щелей бьющими гормонами такие шутки плохи. Он явно не подозревал, что его невинная шуточка перерастет в сотню смсок, где я с грязными подробностями описываю, что хочу с ним сделать, что я хочу, чтоб он сделал со мной, и какие позы я всегда мечтал попробовать. В конце концов впечатлительный Глеб просто сунул мой номер в черный список и пообещал держать его там до тех пор, пока я не успокоюсь. То есть явно угрожал оставить его там навсегда.
Вечером я как ни в чем не бывало стоял на пороге его квартиры, а он как ни в чем не бывало меня пустил, хотя я до последнего был уверен, что он высунет руку из-за двери, покажет мне фак и отправит восвояси.
— Ну, проходи. — С явной гордостью и удовольствием Глебушка обвел пространство уже своей квартиры. Между прочим, всего лишь за день захламить квартиру так, как будто до этого в ней жили года три, это надо уметь. Глеб справился.
Пока я, открыв рот, разглядывал картины и постеры на стенках, Глеб копошился на кухне, обещая мне какой-то там суперский глинтвейн, которым мы будем отмечать его новоселье. Я бы хотел отметить его совсем по-другому, тем более что двуспальная кровать была соблазнительно не заправлена и своим видом буквально говорила «займитесь на мне сексом», но на всякий случай я промолчал. В конце концов, мне пока что даже и поцелуя не обломилось.
Глинтвейн оказался редкостной херней, но Глеб так его расхваливал и так гордился своим фирменным рецептом, что произошло чудо, и я уже в который раз не сказал того, что очень хочется. Уникальный, между прочим, случай. Кое-кто может собой гордиться.
Я потребовал, чтоб мне в деталях рассказали вчерашний день. Как я и предполагал, с отчимом Глебушка поговорил банальнее некуда, и я ещё минут двадцать сокрушался, что меня там не было, зато Глеб украдкой, думая, что я не услышу, выдохнул «и слава богу». Потом он рассказал мне о первом дне на заводе, затем мы немного поговорили о музыке и сериалах, найдя общие интересы.
— А ты, оказывается, можешь быть вполне нормальным подростком, — как будто бы с удивлением произнес Глеб.
— Не обольщайся, — предупредил я. — Я просто расслабился. Подожди немного — и сумасшествие ко мне вернется.
— Знаешь, а я ведь после первой нашей встречи был уверен, что при второй встрече утоплю тебя в той самой реке.
— Я оставляю неизгладимое впечатление.
— А вместо этого я поперся с тобой бар и слушал твои бредни.
— Потому что я умею заинтересовать собой.
— Умеешь. Я вот, например, совершенно не понимаю, как так получилось, что ты вошел в мою жизнь так быстро и так основательно, что я уже не представляю, что тебя когда-то в ней не было.
— Вот уж не знал, что у тебя такая любовь к пафосным речам, — фыркнул я. — Но ты лучше бы делом доказал, чем так распаляться. Сам же обещал поцеловать. Я жду, жду, а ты…
— Иди сюда.
— В смысле? — опешил я.
— Ох ты ж блядь, — выдохнул Глеб и сам ко мне подошел.
Это действительно было не похоже на все то, что я испытывал раньше. Может быть потому, что у Глеба было явно больше практики, и целовался он очень-очень хорошо, почти что профессионально. Губы у него были теплые и мягкие. Руки, обвивавшие мою талию — сильные. Я так увлекся анализом своих ощущений и рассуждениями на тему: «Можно ли умереть от нехватки воздуха во время поцелуя?», что пропустил тот момент, когда напускал Глебу в рот слюней.
— Придурок. — Он невежливо меня отпихнул, вытирая рот. — Я всё-таки тебя где-нибудь утоплю. Честное слово.
========== Глава 7. ==========
В понедельник я уточнил у Глеба, помнит ли он про мой день рождения, и, получив кивок в ответ, сообщил, что вообще-то терпеть свой день рождения не могу и не вижу смысл праздновать тот день, когда ты становишься на год ближе к смерти (что само по себе звучит не так уж и плохо), мне определенно точно не нужны все эти фальшивые, неискренние поздравления, и если Глеб попытается меня поздравить, жутко обижусь и, возможно, полезу драться.
— Расслабься, — усмехнулся Глебушка. — Не буду я тебя поздравлять.
После такого заявления я, естественно, весь вторник на него обижался. Он этого даже не заметил, и ему даже понравилось, какой я «загадочно-молчаливый», и он даже выразил надежду, что «почаще бы так», поэтому в среду пришлось брать дело в свои руки и напрямую, тщательно скрывая любопытство, спрашивать, что он мне подарит.
— Ты же не хотел, чтобы я тебя поздравлял?
— Может, теперь хочу. Что, у меня настроение не может поменяться?
— У тебя — может, — согласился Глеб и сказал, что точно не расскажет о своем подарке до дня икс.
В четверг я начал строить планы на секс с Глебом после празднования в кафе:
— Серьезно, восемнадцатилетний почти что девственник — это не смешно!
— Почти что девственник? Ты ведь уже занимался сексом! Ну, и вообще…
«Ну и вообще» — это он имел в виду наши совместно проведенные выходные. После того самого поцелуя я определенно вошел во вкус и лип к Глебушке при каждом удобном и неудобном случае. Он сначала сопротивлялся, а потом тоже проникся идеей и стал с энтузиазмом мне отвечать. Из-за эндорфинов, поступающих ему в мозг, он даже стал куда терпимее относиться к моим выходкам и даже, чего я совершенно от него не ожидал, стал вести себя очень романтично. Даже за руку меня брал, пока никто не видит. Кто бы подумал, что за этой маской равнодушия скрывается такая пылкая и чувственная натура. В общем, все вело к тому, что пора переводить дело в горизонтальную плоскость, и я, как только оказался с Глебушкой наедине у него в квартире, тут же собрался осуществить задуманное. Но меня отстранили, объяснив, что до моего совершеннолетия трогать меня не будут. Я намекнул, что бояться нечего и бутылочка уже откупорена, но Глеб был непреклонен, загонял про какие-то моральные принципы (и откуда они у него?) и предложил лучше сходить в кино. Кино было весьма посредственным, и на середине сеанса я заскучал настолько, что решил залезть Глебушке в штаны, где было гораздо интереснее. Он первые пять минут ещё пытался меня отстранить, но я был настойчив, и ему пришлось сдаться. Точнее говоря, ему пришлось стонать как можно тише.
— Почти, — пояснил я, — это в те пять раз, что я занимался сексом, мне не очень понравилось.
— То есть ты всерьез считаешь себя девственником? — уточнил Глеб.
— Почти девственником, — поправил я. — Но надеюсь, что в субботу я им быть перестану. И ты мне в этом поможешь.
— А с чего ты взял, что тебе со мной понравится?
— Не нарывайся на комплимент.
***
Утро началось с традиционных поздравлений родителей. Текст не менялся никогда. Мама на одном дыханье выпаливала «счастьяздоровьялюбвиудачи», папа «ну чтоб того, этого самого и чтоб побольше, ну короче, ты понял». Я, как всегда, делал вид, что жутко рад и вообще счастлив безмерно, что появился на свет.
Хотя что-то мне подсказывало, что, пожалуй, именно этот мой день рождения мне запомнится на всю мою жизнь. Ну ещё бы, ведь именно в этот день мой чертовски горячий парень (сам он, конечно, о новом статусе бойфренда пока не догадывался, но это никак мне не мешало считать его таковым) займется со мной жарким, страстным, первоклассным сексом. Лучший подарок на день рождения за всю мою жизнь. Лучше бы мне его год назад вместо приставки подарили, честное слово. Я был бы безумно рад.
Ближе к обеду Глеб отправил мне поздравительную смс-ку в моем излюбленном стиле «желаю не сдохнуть» и уточнил, все ли в силе.
— Ещё как! — подтвердил я.
Не учел я одного — того, что я всё-таки любимчик всея школы и мои одноклассники исключительно мужским составом могут без объявления войны нагрянуть в гости с поздравлениями. До этого момента я наивно полагал, что люблю сюрпризы. Безусловно, я мастер своего дела, когда требуется кого-нибудь послать, но только не в том случае, когда этих «кого-то» двенадцать человек. И все они очень радостные и зовут меня в клуб, обещая алкоголь рекой и распутных девок. Не соблазниться я не мог, хотя и не совсем понимал, что буду делать с распутными девками. Хотя с ними вполне себе можно было проконсультироваться по поводу моей первой ночи с Глебом. Если девки распутные профессионально, они наверняка должны знать тысячу и один способ расслабить нужные мышцы перед анальным сексом. Короче, празднование с одноклассниками сулило мне личную выгоду, и я согласился. Когда я от такого отказывался?
***
Голова болела немилосердно, кружилась. Во рту как будто нагадили очень нездоровые кошки, а самое главное — я ни черта не помнил вчерашний день. Я даже не вполне осознавал, как я оказался в квартире Глеба, в постели Глеба и было ли у нас с ним то, ради чего, собственно, празднование и затевалось. Я был голый, и это вселяло надежду, что все-таки свершилось, но самого процесса я не помнил — и это было печально.
— Проснулся? Как ты? Не тошнит больше?
Я не без труда сфокусировал взгляд на замаячившем в дверном проеме комнаты Глебе. Он выглядел невыспавшимся, как будто взволнованным и возмутительно целиком и полностью одетым, даже в домашних тапочках. Извращенец.
— Тошнит? Это что, типа меня в процессе укачало?
— Нет, это типа ты мне вчера заблевал весь коридор и, пока я не видел, нассал в кадку с цветком, уебище.
— Я?
— Ну не я же. А пока я на коленках пол протирал, ты все время пытался пристроиться сзади, а когда не получилось, залез на меня сверху и сказал: «Поехали!», ебаный ковбой.
Глеб совершенно определенно был зол. Выражение лица у него было точь-в-точь такое, как когда он рассказывает про своего отчима.
— Какие красочные у тебя фантазии, — попробовал отшутиться я. Потому что, кажется, я и впрямь вытворял все то, о чем Глебушка рассказывал. Не то чтобы я отрицал, что я могу такое сотворить, напротив, это очень даже в моем стиле, но обычно я об этом хотя бы помню…
— У тебя тоже, — не остался в долгу Глеб. — Ты мне их вчера все и рассказал.
— Так у нас был секс? — задал я, наконец, терзающий меня вопрос.
— Ты очень хотел чтобы был. Рассказывал про каких-то проституток, от которых набрался практического опыта. Стащил из холодильника банан и пытался продемонстрировать свою технику минета.
Я, как бы это ни было удивительно, не нашел, что сказать. Наверное, видок у меня был жалкий, потому что Глеб, полюбовавшись на меня секунд тридцать, уточнил:
— Ты хоть что-нибудь помнишь?
— Нет, — покачал я головой и философски добавил: — Значит, день рождения удался. Пить хочется, принеси водички, а?
— Сам дойдешь.
Пришлось вставать и, покачиваясь, шлепать на кухню. В Глебушкиной квартире я все ещё ориентировался не очень хорошо, поэтому чуть не зарулил в туалет, и ему пришлось хватать меня за руку и задавать мне нужное направление.
— Да сядь ты уже, — Глебушка подтолкнул меня к стулу. — Сейчас, принесу тебе халат и приду.
Пришел, помог напялить мне халат, налил воды и, судя по взгляду, был готов эту воду сам мне в глотку и залить.
— Что-то не так? — не выдержав его пристального взгляда, спросил я.
— Блядь, да ты издеваешься? — взорвался, наконец, он. — Я тебя в этом ебучем кафе прождал целый час, ты не пришел, не брал трубку. Я уехал домой. А в девять часов мне позвонили с неизвестного номера и попросили тебя забрать, сказали, что ты мой номер по памяти назвал.
— Я всегда знал, что у меня хорошая память на цифры…
— Заткнись нахуй, — рыкнул Глеб, — пока я тебя, обдолбыша, не прибил к чертовой матери. Какого хуя я вообще с тобой связался?
— Это всё оттого, что я веселый, — всё-таки подал я голос. Ну, если меня сейчас начнут избивать, это, по крайне мере, станет очень оригинальным способом самоубийства. Я такой даже ещё не рассматривал, а ведь это так приятно — быть в чем-то первооткрывателем.
— О, вчера ты просто фонтанировал весельем. И вообще, чем только можно, тем и фонтанировал. Твои приятели сказали, что дали тебе какую-то таблетку, и не ожидали, что ты начнешь так бурно реагировать. Не пойму только, почему они не ожидали? Неужели незаметно, что ты и без наркоты напрочь поехавший?
Наркоты? Ого! Даже жаль, что я ничего не помню.
— Чего ты так возмущаешься, — я в очередной раз пожал плечами и поплотней запахнул халат, меня начало знобить. — Весело же было.
— Охуенно, — выдохнул Глеб. — Особенно когда ты сел на кровать, уставился в одну точку, ни на что не реагировал, а потом начал кричать. Кого-то звал, просил то ли не уходить, то ли не подходить, плакал… Блядь, хоть на камеру снимай и потом показывай видео трудным подросткам. После такого они навсегда от наркотиков отрекутся. Это очень страшно, Клим. Пиздец как страшно. Я не знал, что с тобой делать, вдруг тебе плохо, может, врача надо или что, я же никогда с таким не сталкивался. Да и где бы я с таким столкнулся, я же раньше-то с ебанутыми не водился!
— Ты так много материшься.
— Да неужели?
Я вздохнул. Мне было… неловко. Возможно, мое атрофировавшееся за ненадобностью чувство вины атрофировалось все-таки не до конца. Виноватым целиком и полностью я себя все равно не ощущал, но почти что мог признать, что вчера вел себя как мудак. Ну, хотя не то чтобы прямо совсем.
— А ещё я разговаривал с твоей матерью, — подал голос Глеб.
— И что ты ей сказал? — впервые за все время искренне заволновался я. Ну, понятное дело. Маму я люблю. И мне ее не хочется разочаровывать. Я, конечно, постоянно это делаю, но она-то этого не знает, и поэтому мне спокойно.
— Что ты очень устал и спишь. Хотя хотелось сказать другое. Клим, скажи, ну вот зачем тебе это было нужно? Тебе же и без стимуляторов крышу рвет.
— Блин, да не помню я даже, что принимал что-то. Наверное, я тогда уже пьяный был. Так себе оправдание, да?
— Знаешь, если ты планируешь дальше быть рядом со мной, тебе придется забыть про наркотики и про алкоголь.
— То есть ты меня сейчас не выгонишь? — не без удивления уточнил я. Всё-таки удивительный Глеб человек. Наверное, поэтому-то я в него и влюбился.
— Куда я тебя такого выгоню? — вздохнул Глеб и покачал головой. — И мы все ещё не отметили твой день рождения.
— Значит, я всё ещё могу получить свой подарок?
— Ты всё ещё можешь получить пиздюлей. Не зарывайся.
========== Глава 8. ==========
Глебушкиным подарком на мой день рождения оказался, между прочим, нифига не секс, а здоровенная картина с якобы моим портретом. В густых переплетениях разноцветных штрихов я угадывался едва ли, но, зная о хрупкости душевной организации многих художников и решив, что Глеб вряд ли является счастливым исключением, я изобразил бурный восторг и немедленное желание повесить этот шедевр мирового искусства себе над кроватью, чтобы посреди ночи просыпаться, любоваться им и глотать скупые восхищенные слезы. Глебушка, конечно, отнесся к моему буйству словоблудия настороженно и несколько раз уточнил, правда ли мне нравится. Мое «вот те крест!» если и было не к месту, то, по крайней мере, его успокоило.
Это уже потом, когда я припер этот холст домой и его увидела мама, до меня дошло, что портрет, кажется, действительно неплох. Мамуля минут двадцать вокруг него ходила, охала-ахала, сравнивала Глебушку с какими-то непризнанными гениями, пророчила ему великое будущее и выставки в лучших музеях мира. Отец и тот выполз на это великолепие глянуть. Он, конечно, с вершины своих консервативных взглядов на живопись не смог в полной мере оценить композицию, но все равно одобрительно хмыкнул и выдал что-то вроде «хороший мальчик, самостоятельный, работает на совесть, ещё и рисует». В общем, к вечеру я пришел к выводу, что я, кажется, лох, и всю ночь писал благодарственно-извинительную речь в адрес Глебушки, где расписывал, куда мне следовало бы пойти со своим недоверием, как я был неправ, какой он молодец и как станет он однажды одним из тех художников, чей портрет будет украшать стены всех художественных школ, которые только существуют.
На следующий день, когда мы, наконец, встретились в его квартире с, между прочим, идеально чистым полом в коридоре (потому что кое-кто мстительно заставил меня вымыть пол хлоркой из-за того, что я его маленечко заблевал и потом не давал вымыть его по-человечески), я достал сложенный вчетверо тетрадный листочек с моей исповедью и с чувством, с толком, с расстановкой зачитал.
Я всегда знал, что грубая неприкрытая лесть заводит таких, как Глеб, и судя по тому, что он сразу полез целоваться, я был чертовски прав. Именно в тот знаменательный день и случился наш первый секс, и я, наконец-то, сбросил с себя оковы девственности. Было и в самом деле замечательно — может, я, конечно, себе напридумывал, с моим-то талантом самовнушения, что с Глебом все вышло ярче, пронзительнее и приятнее, чем обычно, но, походу, все те, кто экзальтированно вопит о том, что секс с любимым ни в какое сравнение не идет со случайным трахом, не так уж и не правы. Вообще-то, ничего такого сверхъестественного в процессе не было. Все как всегда. Мы избавили друг друга от одежды, я зубами стянул с него трусы и минут десять восхищался его достоинством, утверждая, что члена красивей и больше я никогда не видел и что для меня великая честь с ним познакомиться, а уж сколько всяких разных непристойностей я планирую с ним сделать… Глеб велел мне заткнуться, и я заткнул себя тем, что настоятельно требовало моего внимания. В процессе выяснилось, что моя техника минета не такая уж и безупречная и мне следовало бы держать свои острые зубы подальше от чувствительных органов. Я было возмутился и вознамерился доказать, что я в этом деле ещё ого-го, но Глеб очень вовремя заткнул меня поцелуем и опрокинул на кровать, а там мне очень скоро стало совсем не до разговоров. Есть у меня такая особенность: когда я заведен до крайности, у меня язык отнимается, и я могу издавать только порнушные стоны вроде «а», «о», «м-м-м» и «ещё». Глеб это сразу понял и начал стараться с удвоенной силой, наверняка опасаясь, что иначе я могу начать разговаривать непосредственно во время процесса. Кстати, о процессе: Глебушка оказался чутким и очень заботливым любовником. Прежде чем перейти к самому главному, он с полчаса ковырялся у меня в заду, то ли пытаясь отыскать там что-то доселе невиданное, то ли и вправду пытаясь облегчить дальнейшее проникновение, решив, что когда я восхищался его исполинскими размерами, я восхищался всерьез. Ну, а дальше мы, как пишут в книжках, «слились в танце любви», а после «сорвались в пучину наслаждения и эйфории». Точнее, сорвался туда, громко застонав, только Глеб, а мне до оргазма чуть-чуть не хватило. Через пару минут Глеб это заметил, ну, когда я начал как бы между прочим потираться о его бедро, и продемонстрировал собственную технику минета, которая оказалась не в пример лучше моей, но говорить об этом Глебу я не собирался даже под страхом смертной казни, хоть мне и было любопытно, где он такому научился.