Виорика Высоцкая
Глава 1
- Ну, давай! Тяни сильнее! Тетушка держи створку, ну что же ты не поддаешься! Иван! Иван! Черт бы тебя побрал, деревяшка старая!
- Не поминай нечистого, не пристало тебе матушка, так говорить. Ох, не удержу. Иван!
- Тут я пани! Все. Держу. Вот! Вот! Ну, все запер ставню, ох ты ж лихо, ну мы починим, раму подобьем, стекло вставим!
- Вставим Иван, завтра, иди уже. – С трудом переведя дух, я упала в ближайшее кресло.
Закрыть тяжелые, давно рассохшиеся, дубовые ставни, оказалось нелегким делом. Тетушка, так же тяжело дыша, обмахивалась журналом «Модный магазин».
- Надо было матушка починить это окно раньше, не дожидаясь рождественских метелей.
- Ладно тебе тетя, ты же знаешь – тут, за что не возьмись, все раньше делать надо было.
Я окинула взглядом библиотеку, и застонала: разбитое стекло усыпало пол, правая створка окна еле держалась на проржавевших петлях. Зимняя буря, ворвавшись белым вихрем, смела с письменного стола бумаги, раскидала по полу журналы и газеты, не говоря уж о разбитом окне и сорванных гардинах. Не менее шумным вихрем ворвались в комнату Феська и Марыся, шлепая по полу босыми ногами, они резко остановились в дверях, налетев одна на другую.
- Ой, пани, что тут делается, кто это так?
- Феся, ты умеешь задавать умные вопросы, да уж не я сама, ветер окно разбил, а вы идите спать, завтра приберетесь, не к спеху.
- Как велите пани, мы и сразу можем.
- Да идите уже – отмахнулась тетушка.
- Спокойной ночи Настасья Павловна, спокойной ночи Анна Ивановна.
- Спокойной, спокойной, будь оно не ладно, гляди, как сбежали быстро, только пятки засверкали – тетушка махнула журналом, как будто отгоняла невидимых мух.
- Не ворчи Анна Ивановна, идем лучше и мы ложиться, вот уж понесла нас нечистая сила за журналом, среди ночи.
- Летом это еще только вечер! – тетя, кряхтя, поднялась с кресла – идем ко мне, выпьем наливочки на сон грядущий.
- С твоей наливочкой я стану записной пьяницей. – Осторожно переступая, чтобы не пораниться осколками, мы двинулись к дверям
- Сколько той радости в жизни, скажи еще, что тебе не нравится моя наливка, стаканчик другой еще никого пьяницей не сделал.
По правде говоря, я любила эти зимние вечера, когда закрывшись в тетиной спальне, мы листали журналы мод, сплетничали и попивали сладкую сливовую наливку, которую каждый год по какому-то своему особому рецепту тетушка готовила осенью. Она была на двадцать лет старше меня. Рано овдовев, тетя вернулась в отчий дом и стала жить с семьей своего брата, моего мужа. Мне было всего семнадцать, когда я вышла замуж за Мишу, его первая жена умерла родами, оставив после себя двух дочек, очаровательных малышек, Иринку и Лизу. Для семнадцатилетней девушки стать в одночасье матерью и женой было тяжело, но сестра мужа поддержала меня, стала подругой, советчицей, в чем-то даже, матерью. Ироничная, ворчливая, трудолюбива, неунывающая и заботливая, она была моей самой надежной опорой. Особенно я оценила ее дружбу и помощь, когда Мишенька умер, и я осталась одна с тремя детьми, к тому времени у нас уже родился сын – Андрюша. Муж не особенно интересовался хозяйством и оставил нам с тетушкой не лучшее наследство, но мы справлялись, вот уже как третий год.
- Ну, что ты плетешься, шевелись же, холодно в коридорах, как в псарне, простудимся – тетин голос вывел меня из задумчивости, а холод подогнал, мы, запыхавшись, вбежали в тетину спальню. Я тут же плюхнулась в кресло и, подобрав под себя ноги, накрылась теплым пледом. Из старого, пузатого буфета, тетушка вынула маленький графин, наполненный сливовой наливкой, тарелку с пышными булочками и вазочку с черничным вареньем, все это сладкое изобилие украсило маленький столик. Хрустальные рюмки наполнились, искрящейся, темно-сиреневой жидкостью, в печке потрескивали поленья, приглушенный свет газового рожка, обещал приятный, тихий вечер, даже шум ветра за окном, навевал скорее дремоту, чем страх. От чего же у меня на душе было так не спокойно.
- Ты слушаешь меня? – тетин голос ворвался в мои мысли.
- Слушаю, слушаю, ты говорила о каком-то демоническом любовнике Лизы Суховой.
Тетушка странно глянула на меня и громко, искренне расхохоталась. Мне осталось только глупо, непонимающе улыбаться.
- Ну что Анна Ивановна, что я такого сказала?
- Нет, ну ты себя, матушка, слышишь, какой любовник у Лизы Суховой может быть, она еще глупая девица. Я рассказывала о новом учителе классической латыни и древней истории в нашей местной мужской гимназии. О нем много говорят, мол, красавец и умен и галантен, а Лиза Сухова, так в него и вовсе влюбилась, чем сильно расстроила маменьку, говорит, что он обладает демонической внешностью и таинственен.
- Фу, какие глупости, его даже и красавцем не назовешь, привлекателен, не скрою, высокий брюнет, чуть сутулиться, волосы такие вьющиеся и глаза светлые, у брюнетов всегда скорее темно-карие, а так обычный человек, даже немного зануда. Но в нашем захолустье, любое новое лицо будет таинственным, тут все всех знают и надоели друг другу до смерти.
- Так ты никак с ним знакома? И хорошо рассмотрела? – тетушка глянула, на меня в упор, хитро усмехаясь, так что я даже покраснела.
- Не надо иронии и не гляди на меня так хитро, еще бы я его не рассмотрела, он мне битых полчаса на Андрюшу жаловался, мол, талантлив, но ленив к учебе, сорванец и забияка, и еще много всяких жалоб. А что я могу поделать, у него к языкам, сама знаешь, какие таланты, его более к математике тянет, да и отец умер…. – Горестно вздохнув, наполнила свой стаканчик и залпом выпила, - тяжело с ним ладить стало.
- Да, Андрюше и вправду мужская рука нужна.
Мы притихли, задумавшись каждая о своем. Я вспомнила нового учителя, Георгий Федорович, зовут, кажется, он на меня произвел странное впечатление, что-то такое истинно мужское было в нем, что вызывало в женщинах трепет и глупые мысли. И снова тетин голос вывел из задумчивости:
- Говоришь, нет ничего особенного, но наши дамы все равно бегают за ним табуном.
- Тетушка, а почему это простого учителя в наших избранных домах принимают, у нас тут все с таким гонором, не каждого взглядом окинуть соизволят?
- Ходят слухи, что он очень знатного рода, из самого Петербурга приехал, чем-то насолил папеньке и тот его в наказание и от беды подальше сослал в наше захолустье, ума набираться.
- Хорошо должно быть насолил, если его в такую Тмутаракань сослали, а учительствовать пошел видать от скуки.
- Ну не так уж у нас и глухо, общество приличное есть, балы всякие, приемы, и город немаленький и парк прекрасный.
- И на этом все достоинства закачиваются. Признайся, Анна Ивановна – это не Петербург, даже не Киев или Харьков. Оперы нет, кабаретов с танцовщицами тоже нет, все чинно и очень благопристойно, а попросту сказать смертельно скучно, хоть бы какое происшествие случилось! – и тут, как пишут, в тех жутких романах, которые так любит моя тетушка: «в тишине ночной раздался громкий стук и жуткий крик». Стук, правда, был, не таким уж громким, скорее приглушенным, но явно кто-то стучал со всей силы во входную дверь, и вроде как кого-то при этом звал.
- Ну, вот тебе и происшествие, кого это принесло, в такую погоду, пошли, сходим, глянем.
Но, еще раньше, чем мы поднялись с кресел, в дверь тихо поскреблись, после чего она приоткрылась, и осторожно бочком в комнату прошел Петр – наш, так сказать, дворецкий. Петр был уже стар, сколько точно ему исполнилось, не знал, кажется, никто. Сколько себя помнил он жил в поместье, начал работать еще при дедушке покойного мужа, мальчиком на побегушках, дослужился до дворецкого, как гордо его именовала маменька Миши, сейчас старик только и годился на то чтобы дверь входную открывать да объявлять имена пришедших с визитом. Я бы и рада была нанять, кого помоложе и отправить старика на пенсию, да наши финансы не позволяли лишних трат, так что приходилось старику и дальше стоять на страже или вернее сидеть в не менее старом и дряхлом кресле, у входных дверей.
- Ну что там еще приключилось Петр? – начала тетя.
- Да вот Анна Ивановна, Степан, привратник, прибежал, испуган страшно и бормочет что-то не понятное, может быть, Анастасия Павловна спустится, да расспросит Степана, барыне он-то уж все расскажет.
- Ладно, пошли. – Всунув ноги в тапки, я неохотно поплелась за Петром, тетя подалась следом.
Когда мы вошли в кухню, то застали там всех домочадцев, кроме, разве, детей. У стены тесной кучкой стояли наши горничные: Феська, Марыся, Соломия и Дарья, все молоденькие, пухленькие, одинаково любопытные девушки, у дальнего конца кухонного стола сидел наш воспитатель Андрюши, нанятый моим папенькой, настоящий француз, месье Бомон. Высокий, сухопарый со строгим, истинно преподавательским взглядом, он зябко кутался в шаль, одевался как капуста и постоянно мерз, проклиная наш далеко не средиземноморский климат. До нас он работал у какого-то настоящего князя и согласился отправиться в захолустье только из-за щедрости моего папы-банкира посулившего за воспитание своего единственного внука хороший оклад и пенсионные выплаты по совершеннолетию воспитанника. Дверь черного входа подпирала посудомойка и помощница кухарки, полуслепая, Катерина, за ее юбки прятался внучок, Панасик, исполнявший всякие посильные ему поручения по дому. Около печки прислонился Иван, истопник и мастер на все руки, мечта и предмет воздыханий наших горничных. Посреди кухни, на табурете, сидел Степан, наш привратник. Столь же старый, как и Петр, много лет, прослуживший в доме, он скорее символически считался сторожем, потому что согнутого пополам и вечно подвыпившего старика мог свалить с ног любой мальчишка, но, тем не менее, старик к службе относился серьезно и каждый вечер, несмотря на погоду, делал обход дома и сада «на предмет присутствия нежелательных лиц», как сам он выражался. Видимо сегодняшний обход вышел не совсем удачным. Вокруг него суетилась наша кухарка, Галина, необъятных размеров, как и полагается кухарке, она была на диво проворна и готовила превосходно, ее вкусная и сытная стряпня, была, пожалуй, второй по важности причиной, после оклада, по которой наш француз оставался с нами вот уже пять лет. В данный момент Галина суетилась вокруг Степана, умудрялась одновременно резать хлеб и наливать ему самогонки из пузатой бутылки. Я окинула взглядом сие живописное сборище и вздохнула, месье Бомон попивал чай, Иван, степенно и задумчиво, что-то жевал, а Панасик поспешно доедал булочку, выглядывая из-за бабкиной спины, и все при этом, не отрываясь, смотрели на Степана. Н-да, как говорится: «хлеба и зрелищ».
- Ну, все, Галина, хватит ему уже выпивки. – Кухарка поспешно отступила и, зацепившись за лавку, неловко плюхнулась на нее, вызвав хихиканье девушек, я строго взглянула на них и обратилась к сторожу – Давай, Степан, рассказывай, от чего шум?
- Дух умершей Дарии Любомировны, хозяйка, в большом флигеле, свечи жжет! – после столь поразительного заявления, наш сторож, взялся за голову и принялся страдальчески стонать, я только беспомощно оглянулась на тетю, она пожала плечами и спросила:
- Ты как, и сам дух видел или только свечи?
- Свеча в окне горела и тени ходили, точь-в-точь, как когда она жива была – ответил Степан и поспешно перекрестился.
Далеко мы так зайдем, придется снова взять инициативу на себя.
- Давай пойдем по порядку, отвечай: ты ужинал, здесь в кухне, со всеми?
- Да, пани. – Он попробовал приподняться, но я остановила.
- Ты сиди, сиди. А после ужина, пропустил стаканчик с Петром да Иваном?
Покосившись на товарищей, Степан уже тише ответил
- Да, пани.
- Хорошо, идем дальше, потом отправился в сторожку и там опять выпил кружечку бражки?
-Да пани…, но я, Богом клянусь, только кружечку и сразу пошел двор смотреть. – Взгляд побитой собаки, каким на меня посмотрел старик, мог разжалобить и каменное сердце, но я опять вздохнула и продолжила, стараясь говорить ласковее.
- Ну, хорошо, ты пошел в обход, рассказывай, все как было, сначала.
- Сначала я надел кожух… - тут девушки снова захихикали, но Степан посмотрел на них так сердито, что те сразу умолкли. – Надел кожух, вышел во двор, проверил большие ворота, было заперто, ну я пошел к другим воротом, тем, что к большому флигелю ведут…
Тут не выдержала тетушка:
- Ты чего туда поплелся, эти ворота уже лет двадцать не открывались, там все кустами давно заросло, и проржавело насквозь!
Степан упрямо возразил:
- Заросло и проржавело, но у меня служба такая – за воротами следить! Я и следю.
- Следю, эх ты следопыт трухлявый! – фыркнула тетушка, вызвав новый приступ смеха у горничных.
- Оставь его тетя, пусть продолжает, посмотрел ты на ворота и что дальше?
- Я пошел по дорожке к большому флигелю, ветер дул страшный, тяжело мне идти было, я остановился дух перевести, и тут увидел свет и тени…
- Где увидел свет и тени? – теряя терпение, спросила я.
- Сначала на снегу увидел, потом посмотрел на дом, смотрю, а там, в окне свеча стоит, и тени какие-то блуждают, когда, Дария Любомировна, жили, царствие ей небесное…. – И Степан снова, благоговейно перекрестился. – Она любила так, вечерком свечу в окне поставить, а сама рядом садилась и в то окно глядела, так то и тогда жутко было видеть, а уж сейчас… Я и не удержался, побег к дому.
Странный рассказ Степан вызвал легкое замешательство, после минутной паузы, я окинула взглядом кухню и решительно велела:
- Галина, выдай Степану покрывало, какое, пусть он в котельной ляжет, там и лавка есть, с него на сегодня впечатлений хватит, завтра сходим поутру, глянем, что там с большим флигелем. И еще, Иван, там, вроде окна ставнями закрыты и досками забиты, или ты доски снимал?
- Нет, барыня, вы ж не велели.
- Не велела, так как же ты, Степан, мог свечу в окне увидеть?
- Не знаю хозяйка, а только досок на том окне не было, и ставни были распахнуты.
- Ну, завтра разберемся, спокойной ночи, спокойной ночи месье Бомон. – Я отдельно поклонилась нашему воспитателю и подалась к себе.
Перед дверью тетиной спальни мы остановились.
- Ну что зайдешь на минутку?
- Нет, тетя, мне уже ничего не хочется, дикая история, в голове не укладывается.
- Да было бы с чего расстраиваться, напился старый пень, и мерещится ему всякая чертовщина, в такую ночь и не дивно. Ну ладно ты иди, ложись, утро вечера мудренее. Спокойной ночи, Настенька.
- Спокойной ночи, Анна Ивановна. – Мы поцеловались, и я пошла в свою спальню.
Глава 2
Ночь у меня выдалась беспокойная. Большую часть ночи я крутилась в постели. В голову лезли тревожные мысли. Я, то вспоминала рассказ Степана, то думала о наших денежных проблемах, о старых рассохшихся окнах, о том хватит ли нам дров и угля, если зима затянется, о новых нарядах для девочек, (придется потратиться, дети растут быстро), потом опять возвращалась к странному видению, напугавшему старика и сквозь всю эту кашу образов почему-то постоянно прорывался, демонический, Георгий Федорович. Заснула под утро, снились мне фантастические сны, и Георгий Федорович, отчего-то на вороном жеребце, все пытался перескочить через закрытые ворота. Проснулась я от того, что Даринка растянула тяжелые гардины, и яркий свет залил комнату.
- Доброе утро, пани, как спали?
- Хорошо, Даринка, воду Иван нагрел?
- А как же, пани, вам какое платье подать?
- Серое, шерстяное. – Я пошла в ванную, это было, пожалуй, только одно новшество, введенное моим расточительным мужем, которое я искренне одобряла. Один поворот ручки, блестящего медного, крана и в рукомойник уже течет теплая вода, ванну мы напускали редко, экономили топливо, но раз в две недели я все же позволяла себе истинную роскошь, понежится в теплой, пахнущей благовониями, воде. Умывшись и одевшись, я подалась в столовую – завтракать. Еще на подходе, услышала шум и хохот детей. В столовой застала живописную картину: девочки хихикали и шушукали между собой, Андрюша пытался попасть в них изюмом, выколупанным из сдобной булки, когда ему это удавалось, следовал немедленный отстрел в ответ. Месье Бомон методично жевал, уплетая уже видать, третью порцию картошки запеченной со сметаной, (куда, только в него умещалось?) при этом умудряясь отпускать замечания воспитаннику: