- Гриша, он очень на меня зол? Я глупо себя вела, правда? – спросила, насколько могла, виновато.
- Настенька, ты неповторима! – он улыбнулся и легонько погладил меня по щеке. – Нет, вопросы были совсем не глупые, очень даже правильные, но пойми, Семен все же начальник, он занимает определенную должность и по должности ему положено задавать эти вопросы.
- Я понимаю, правда, завтра извинюсь.
- Лучше не надо, его пройдет, Семен отходчив, а ты ему нравишься, все будет хорошо
- Хотелось бы верить, - и тут до меня дошло, - а где моя шуба и шаль, не поеду же я в одном платье.
Пришлось Георгию возвращаться в кабинет за моими вещами. Через несколько минут выйдя за порог приюта, я увидела прямо напротив дверей свою старую колымагу. Ослушался все-таки Иван. Вот молодец, как бы это глупо не звучало, я была несказанно рада непослушанию своего работника.
Дома меня ждало, с нетерпением, все семейство. Я приехала страшно голодная и ужасно возбужденная, мои милые домочадцы уже отужинали и стояли надо мной как коршуны, пока я ела, видимо караулили, чтоб не сбежала. После этого, пришлось выдержать град вопросов, я не сомневалась, что под дверьми подслушивают любопытные горничные, а вот Галина не суетилась, месье Бомон доложит ей все по форме. Когда глаза мои стали слипаться сами собой тетушка милостиво отпустила спать, но по дороге в спальню успела шепнуть
- Что-то ты не договариваешь, матушка, выспишься, а утром я зайду и что бы без утайки, поняла?
- Поняла тетушка, спокойной ночи, дорогая.
- Спокойной ночи, Настенька.
Даринка, буквально вытряхнула меня из платья, потому, что засыпала я на ходу. Но даже сквозь сон все время возвращалась к тому горячему поцелую, неслась куда-то, кружась в крепких объятьях, а издалека меня все кто-то звал:
- Настенька, Настенька, Настенька…
Глава 9
Я проснулась от яркого света и запаха кофе, моего любимого, по-варшавски. Ну конечно, тетушка, мучаясь нетерпением, велела Даринке принести кофе прямо в спальню, прекрасно понимая, что пред таким ароматом я не устою.
Еще чуточку поваляюсь, притворюсь спящей.
Мысленно перенеслась в теплое летнее утро. Иногда, летом, я поднималась очень рано, умывалась прохладной водой, надевала самое простое утреннее платье и спускалась на кухню. Садилась за широкий кухонный стол и смотрела, как Галина колдует с кофе.
Сначала кофе мололи в маленькой кофейной мельнице. Потом две чайные ложки засыпали в медную турку, вливали немного воды и ставили на огнь, кухня наполнялась бодрящим ароматом, когда кофе первый раз поднималось пеной, Галина его снимала на минутку с огня, пена оседала, потом снова ставила на огонь, давала чуточку вскипеть и цедила горячий пенящийся кофе. Потом из печи вынимали горшочек с топленым молоком, тетя любила, что бы молочную пенку опускали на дно кофейной кружки, я же любила без пенки. Галина наливала в чистую турку процеженный кофе, добавляла топленого молочка, чуть больше чем кофе, сахару три кусочка, как я любила и снова кипятила, только шапка пены появлялась над туркой, она переливала кипящий напиток в чашку быстро взбивала венчиком и ставила передо мной. Потом принималась за кофе для месье, в горячий процеженный напиток бросала щепотку соли, два кусочка сахара и чайную ложку кофейного ликера. Все эти процедуры Галина проделывала очень проворно не переставая болтать, за несколько минут я узнавала все сплетни из деревни, о чем говорят слуги в соседнем поместье и выслушать жалобы на недобросовестных торговцев, продающих плохой кофе. Только в кружку для месье опускался ликер, он сам входил на кухню, для меня было большой загадкой, каким-таким чувством наш воспитатель угадывает нужный момент.
Мы все втроем, по моему молчаливому согласию, садились за стол, намазывали только что испеченные булочки маслом и запивали все это лучшим в мире кофе. За окном щебетали птицы, шумели деревья, приветствуя друг друга с добрым утром, а мы сидели в благословенном молчании, наслаждаясь короткими минутами покоя. Кстати только наша кухарка, по мнению моего мужа, пила правильный кофе, крепкий, черный, без сахара.
И вот сейчас, мою спальню наполнял дразнящий аромат. Тетушка, нарочно, громким голосом давала указания Даринке:
- Поднос поставь на столик, вот сюда.
Как будто горничная не знает, куда ставить поднос.
- Растяни пошире портьеры, утро хорошее, солнечное.
Ага, чувствую, даже сквозь закрытые веки пробивается ослепительный свет.
- Ну, вот сейчас осядет пенка.
Вот противная тетушка, достала-таки. Я открыла глаза, села в постели.
- Тетя, ну почему, мне нельзя поспать подольше, Даринка подай кофе.
- Потому, что ты уже выспалась. – Тетушка устроилась удобней в кресле, взяла свою чашку, сделала маленький глоток, – ну так намного лучше.
Я подбила подушки, уселась в постели, получила из рук горничной чашку, над которой стояла шапка пушистой пены. Некоторое время мы молчали, пили кофе, собираясь с мыслями.
Рассказывать ли все без утайки? Поймет ли тетя? Она конечно хороший человек и желает мне всяческого счастья, но все же может не одобрить столь вольное поведение, хотя… Желание с кем-то поделиться распирало, и я не выдержала, рассказала все, по порядку, ничего не утаивая, начиная со встречи в кафе с Еленой Суховой и заканчивая разговором в коридоре приюта. Про наше isolementс¹ с Георгием Федоровичем я рассказала как можно короче, просто констатировала факт, мои ощущения должны остаться со мной.
Анна Ивановна выслушала, не перебивая. Мы довольно долго молчали, тетя переваривала столь поразительные новости, я ожидала ее вердикта. Наконец она заговорила:
- Ну что тебе сказать, матушка, он, конечно, человек хороший. Плохого о нем не слышала. А ты женщина в самом соку, но все же будь по осторожней, нашим сплетницам только повод дай – заедят, а так что будет, то будет, пусть все идет своим чередом.
Я вздохнула с облегчением, милая моя тетушка, поняла, не осудила, хороший она все-таки человек. Теперь, сбросив лишний груз с плеч, могла свободно поговорить о тревоживших нас событиях.
- Тетя, а ты как думаешь, знала Ева Адамовна о потайной двери?
- Даже не сомневайся, знала. Она была еще той управительницей, свое хозяйство крепко в руках держала. Но что я тебе скажу: о той двери, почитай, полгорода знало!
Я только удивленно округлила глаза:
- Откуда?
- Давид Бабич был известным адвокатом. После мартовских погромов восемьдесят первого года, да «майских правил» введенных новым императором Александром Александровичем, царствие ему небесное, господин Бабич, как и некоторые другие его соплеменники, принял православие. Многие из иудейской общины от него отвернулись, многие поняли, но дети не приняли новую веру отца и эмигрировали в Америку, правда ссора с отцом не помешала получить немалое наследство. Прав он был или не прав не мне судить, для того есть Бог и его Высший Суд, но этот шаг помог сохранить и значительно увеличить количество клиентов. А адвокат он был отменный, главное его достоинство заключалось в том, что умел старик не доводить дело до суда, умел урегулировать споры у себя в кабинете, а для семьи, сама понимаешь, лучше худой мир, чем добрая война. Поэтому через ту дверь прошло немало горожан, вот к примеру Суховы долго тягались с родней за наследство какого-то дядюшки умершего не оставив завещания, зато оставив много имущества, так вот Елена Игнатьевна, сама мне рассказывала как адвокат выпускал их через потайную дверь. А выходили они, минуя коридор, где ожидал разъяренный племяш, через французское окно из кабинета помощника адвоката. Семен Михайлович, мог знать, он человек местный, правда, пятнадцать лет назад, когда старик умер, он был еще очень молодым человеком, зато отец его должен помнить Давида Бабича. Михаил Михайлович, ведь тоже был полицейским чиновником. У нас, сама знаешь как – отец адвокат, значит и сын адвокат, отец доктор – сын, тоже, доктор, папенька помещик - быть тебе помещиком, ну а если родитель землю пахал, так и сыну пахать придется.
- Да, Анна Ивановна, удивила ты меня. А вот Рахиль Лейбовна могла знать?
- А это мне неизвестно. Рахиль сирота, говорят, ее у дверей приюта нашли в корзине, с запиской, мол, зовут девочку Рахиль, отец ее Лейб Рабинович, хотя фамилия, верно, придумана. С адвокатами, сама понимаешь, Рахиль знакома не была. Сколько помню, она все в помощниках управляющей ходит. Могла и не знать, зачем ей это нужно было? А Ева Адамовна, дверью, вроде и не пользовалась.
- Ты хорошо ее знала?
- Кого?
- Еву Адамовну.
- Неплохо. Вернувшись, сюда обнаружила, что делать мне нечего, Мария тогда тут хозяйничала, в моей помощи не очень нуждалась. Вот я и занялась благотворительностью. Чем еще нам, женщинам заниматься? Работать нужды не было, а бездельничать не хотелось. Ева Адамовна прислала письмо с просьбой о помощи, она всем такие письма посылала, я и откликнулась. – Тетя помолчала, задумавшись, потом додала: – когда Мария умерла, пришлось взять на себя хозяйство, дела благотворительные у меня свелись к тому, что иногда деньгами помогала.
- Тетушка, я вот все вспоминаю, как мы того человека нашли, ты долго на него смотрела, мне даже показалось, узнала его…
Тетя встала, подошла к окну, зачем-то поправила портьеру, обернулась ко мне, подошла, села на кровать, и принялась разглаживать одеяло.
- Анна Ивановна, ну, не молчи.
- Не знаю, Настенька, не знаю, но боюсь, этот человек, все-таки родственник нам…
- Ты думаешь это сын Дарии Любомировны?
- Тебе тоже пришла в голову такая мысль?
- Пришла, я вот все думала, почему именно в нашем флигеле его нашли, что он тут искал. И Семен Михайлович сказал, что убийца, а может убитый, были знакомы с тем, где найти лестницу и лом. И еще про тайники спрашивал. Нет конечно, это мог убийца привести сюда того человека, но почему-то мне кажется, что все было наоборот. Я тут наговорила такую кашу, но ты меня понимаешь?
- Понимаю. Я пристально его разглядывала. Знаешь, он ведь сильно похож на маменьку, с тем портретом семнадцатилетней Дарии не сравнить, конечно, но я же ее видела примерно в тех же годах, что и он сейчас, постаревшую и подурневшую, так вот он очень похож.
- Если это так почему он не пришел к нам? Не чужой ведь, родственник, все же, мы бы не прогнали.
- Бог его знает, может, собирался, да не успел.
- А тот толстый человек, о котором дворник упоминал, кто он?
- Откуда мне знать? Я и брата своего, двоюродного, ребенком только помню, избалованный был страшно, все пакости какие норовил сделать. Он от меня на четыре года моложе был, да недобрый такой ребенок, то жабу в туфлю засунет, то ужа в постель принесет, знал негодяй как я этих тварей боюсь и брезгую. А с кем он стал водиться потом, а уж тем более теперь, даже не представляю, но ничего путного из него, видно, не вышло.
- Знаешь, Семен Михайлович обещал нам что-то показать, про отпечатки я уже говорила, поэтому пошла я собираться, до обеда недолго осталось.
- Одевайся, я пришлю тебе Даринку.
Тетушка ушла, я еще несколько минут поседела в постели и отправилась умываться.
Завтрак прошел мирно, только Андрюша жаловался, что все интересное без него происходит потому, как никуда его не берут, бедняжку, замуровали в четырех стенах. Надо поговорить с месье Бомоном пусть возобновит занятия, хотя бы по основным предметам, а то пока в гимназии закончатся зимние каникулы, Андрюшка совсем разленится.
После завтрака мы с тетушкой провели воспитательную беседу с нашими шустрыми девицами. Я скрупулезно проверила все покупки сделанные красавицами, пересчитала все счета и, поговорив с воспитателем, назначила им дополнительные занятия французским, а также в виде наказания приказала заняться вышиванием новых рушников, подарок местной церкви к Пасхе, так как они любят вышивать, до Светлого Воскресенья как раз управятся. Лиза с Ирочкой скривились, пороптали, но обещали впредь такого не делать, а если я отменю вышивание, то и вообще заделаться ангелами. Но я решила быть стойкой, вышивание не отменила, сама ненавижу это занятие, а подарок церкви священнику обещала.
До обеда еще оставалось время. Решила разобрать почту, ее за последние дни собралось достаточно. Счета, счета, счета.… Так приглашение на музыкальный вечер, еще одно, похоже приглашений собралось достаточно, ну да охота знать свежие новости, некоторые придется все-таки принять. Письмо маклера о целесообразности вложений, опять сомневается, ладно надо написать, дать указания и настоять на точном их исполнении.
Уже давно, убедившись, что землевладение в наше время не так доходно, и будучи дочерью банкира, я вступила в так называемую биржевую игру, надо сказать, что в наше время подобными играми занимаются все кому не лень, в последнее время довели стоимость акций до минимума, многие опасались повторения краха 1869 года. Я в то время еще сидела на ручках у мамы и ела кашу с помощью няни, но мой отец хорошо помнил «Демутовскую биржу» и торговлю воздухом, когда акции были лишь бумагой, ибо покупатели не платили денег за покупаемую бумагу, а продавцы не продавали покупателю бумаг. Они сидели в Демутовом отеле и за бокалом шампанского, устанавливали цены, а после этого члены сего странного сообщества отправлялись на биржу и поднимали или опускали там бумаги, согласно их сделкам, совершенным без всякого залога.
Я вела свою игру очень осторожно, предварительно изучала все, что только можно об интересующей меня компании или предприятии, сама для себя составляла графики роста и падения цен акций, активно переписывалась со своим маклером и пока всегда была в выигрыше. Двадцать пять процентов заработанных денег по уговору с отцом отдавала ему, он вкладывал их преимущественно в иностранные банки, твердо придерживаясь мнения, что яйца надо держать в разных корзинах.
Пока разбирала почту, все косилась на пухлый конверт, надписанный изящным почерком моей мачехи, Софи. Она обожала эпистолярный жанр, ее послания занимали не менее четырех страниц, исписанных мелким красивым почерком, как полагается выпускнице Смольного, на французском языке. Ее письмо я решила оставить на вечер.
За написанием писем, ответов на приглашения и разбором счетов время пролетело незаметно. Появление наших гостей застало меня врасплох. Нет, конечно, я знала, что они будут ровно в двенадцать, подготовилась заранее, с утра упаковавшись в корсет, надела элегантное платье темно-зеленого бархата, с неглубоким, но соблазнительным декольте, за что получила ироничный комментарий тетушки:
- Ты, я вижу, времени даром не теряешь, то воротник, разве уши не царапает, а то грудь нараспашку, не холодно?
- Не замерзну, и декольте неглубокое.
- С твоими дарами что глубокое, что неглубокое, разницы мало.
Когда пришел Петр с докладом: гости прибыли, ожидают в библиотеке, я вдруг почувствовала себя неловко, может бежать переодеться, во что-нибудь более скромное? Нет, переодевание займет уйму времени, как говорит тетя: что будет, то будет. Я отложила перо и отправилась в библиотеку, заглядывая по пути во все зеркала.
- Петр, ты тетю предупредил?
- Анна Ивановна, уже ожидают вас в библиотеке.
Перед дверью библиотеки я задержалась, но вечно оттягивать время встречи не будешь, поэтому кивнула Петру:
- Открывай.
Дворецкий наш распахнул дверь на всю ширь и своим громким, по-старчески пронзительным голосом провозгласил:
- Госпожа Анастасия Павловна! – отойдя в сторону, отвесил элегантный поклон, насколько позволял ревматизм, я вошла в комнату, Петр аккуратно закрыл дверь.
Все уже заняли свои места: Анна Ивановна все в том же кресле, напротив Семен Михайлович, на диване Георгий Федорович. Мужчины вытянулись в струнку, я, стараясь не смотреть на Георгия, аккуратно обошла диван к своему месту, за письменным столом. Все уселись, все так же старательно пряча глаза, чтобы не встретится с Георгием взглядом, обратилась к Семену Михайловичу:
- Ну, Семен Михайлович мы Вас слушаем.
Привычным жестом, растрепав галстук, похлопал себя по карманам и вытащил на свет Божий, дешевый конверт, из тех которыми обычно пользуются судебные приставы, рассылая свои требования. Мы с тетей наблюдали за ним, затаив дыхание, неужто опять какой-нибудь нож нам покажут или еще что-то не менее зловещее, но на стол легла обыкновенная фотография.